Дорога дорог - Мороз Игорь - Страница 16
- Предыдущая
- 16/101
- Следующая
– А ну-ка!.. – Эмрик надавил на бронзовые створки двери, и они бесшумно разошлись, открывая вход в святилище. Из темной глубины храма на друзей пахнуло холодом и священными благовониями.
Мгал обнял Гиля за плечи и шагнул в распахнутые двери. Эмрик вытащил из переметной сумы сальную свечу, высек огонь и лишь после этого переступил порог. Захлопнул створки двери. Тотчас щелкнул невидимый запор, и к ногам друзей скатилась откуда-то сбоку монета Маронды.
Мгал поднял золотой и огляделся.
От широкого низкого коридора, упиравшегося в двери из странного белого металла, отходили в разные стороны два коридора поуже, торцы их терялись во мраке, а на полу, покрытом толстым слоем пыли, не было видно ни одного следа.
– Похоже, Бергол со своими домочадцами ходит прямо. Натоптано около белой двери, – наверное, и нам не надо сворачивать, – пробормотал Мгал, ни к кому не обращаясь, и двинулся по широкому коридору. Едва он приблизился к дверям, как они сами собой растворились; не ожидавший этого северянин замер и попятился.
– Здорово, ведьмин чих! Всякое я видал, но такого…
Перед друзьями раскинулся огромный зал, в противоположном конце которого таинственно светились оранжевым три высокие арки. Наклонные стены зала были гладкими, и в полированных поверхностях их мутно отражались дальние арки и озаряемые пламенем свечи фигуры вошедших людей. Пыльный пол покрывало множество следов, а на потолке неясно проступали очертания квадратных плафонов.
– Кто мог зажечь огонь в этих арках? Неужели мы опоздали?! – спросил Эмрик тревожно, нашаривая под плащом нож.
Они слышали разговор Заруга с принцессой позапрошлой ночью. К утру пришли в Исфатею, но здесь Мгал настоял на том, чтобы отдохнуть перед посещением храма, а заодно припрятать оружие, ношение которого на улицах города не поощрялось.
Мгал тихо рассмеялся.
– В чем дело? Чему ты радуешься?
– Все в порядке. Менгер предупреждал меня, что здесь должен гореть Негасимый Холодный огонь. Он-то и укажет нам местонахождение кристалла.
Ободренные словами Мгала, друзья медленно двинулись через зал, вдоль стен которого стояли на серых постаментах изваянные го разноцветного мрамора, гранита и алебастра бюсты Владык Исфатеи. Между ними лежали засохшие жертвенные венки тысячецвета, посверкивали пыльным золотом и потемневшим серебром священные сосуды, вазочки для благовоний и курильницы. Посреди зала, рядом с низким, обитым пурпурным бархатом креслом, находился столик на гнутых, выполненных в виде когтистых птичьих лап ножках, на котором были установлены хрустальные полушария для призывания божественных духов, два семисвечных шандала, несколько серебряных блюд и кубков и множество скляночек, флаконов, кувшинчиков. Бергол не только молился здесь, но и подолгу размышлял в одиночестве, и, надо признать, зал этот способствовал отрешению от суетных мыслей. Скульптуры, венки и прочие атрибуты святилища казались здесь лишними – громадное затемненное пространство словно очищало от сиюминутных забот, подготавливая душу человека к общению с божеством.
– Мрачноватое место. И хотел бы я знать, что это за Негасимый Холодный огонь? – нарушил Эмрик глубокую тишину, царившую в зале. Ни один шорох не проникал сюда с улицы, с шумевшего за стенами храма базара, а звуки шагов гасила устилавшая каменные плиты пыль.
– Менгер не объяснил мне, что это за огонь, откуда он берется и почему не гаснет. Может, не успел сказать, а может, не знал. Древние манускрипты содержат отрывочные и часто противоречивые сведения, а самому Менгеру увидеть Холодный огонь так и не довелось.
Они подходили все ближе и ближе к трем высоким аркам, из-за которых струилось ровное оранжевое сияние. Причем теперь это было уже отчетливо видно – мощный источник света находился где-то в глубине центральной арки.
– «Как жемчужины в раковинах, покоятся символы Знания и Силы в свете Негасимого Холодного огня Амайгерассы – олицетворения Вечно Возрождающейся Жизни…» – процитировал Мгал торжественно. – Смотрите, огонь меняет цвет. Эмрик, погаси свечу.
Они остановились в десятке шагов от арок, выточенных из цельного черного камня, когда оранжевое сияние стало желтеть, словно наливаясь солнечным светом; потом в нем проявилась едва заметная прозелень…
Мгал ощутил, что сердце его начинает биться частыми толчками, перед глазами поплыл золотисто-зеленый туман, из которого постепенно сгустилась исполнявшая какой-то медленный, плавный танец обнаженная женщина. Мощные формы танцовщицы были удивительно соразмерны, и казалось, она не просто танцует, а отправляет какой-то торжественный ритуал, светясь и одновременно создавая своим телом томительную, сладостно-печальную музыку.
Плавная, как течение большой реки, мелодия неожиданно прервалась резкими, как вскрики, аккордами, и танцовщица, совершив ряд неуловимо-стремительных движений, растроилась. Теперь перед Мгалом было уже три женщины: золотисто-зеленая, бирюзово-лиловая и оранжево-алая. Каждая из них исполняла свой танец, и все же были они так связаны, так сплетены между собой, что казалось – движется одно и то же тело, ведомое одной и той же душой, пребывающей в разных своих воплощениях.
Мгал знал смысл этого танца, этого развоплощения единого целого, но вспомнить, извлечь это знание из глубины души не мог, пока откуда-то извне не пришла к нему фраза, сказанная голосом Менгера: «Триединому Времени поклонялись последние мудрецы государства Уберту: Умершему-но-живому, Текущему-с-нами-и-мимо-нас и Грядущему-с-нашей-помощью. Умершее, затянутое малиновым маревом беды, скрывает горе и ошибки. Сквозь текущее в лилово-голубом сумраке не разглядеть врагов и друзей, не различить Добро и Зло. Золотисто-зеленое Грядущее откроет тайны, излечит язвы и превратит язвящую сталь в благоухающий цветок».
Мгал открыл глаза, потер лицо руками, словно пробуждаясь от долгого сна. Взглянул в проем арок, где зеленый свет успел смениться голубым и уже переходил в густо-синий.
– Стойте! Стойте, пока не вспыхнет золотисто-зеленый огонь, иначе нас ждет гибель!
– Да мы и так стоим, это ты что-то не в себе: то плачешь, то смеешься. Спишь, что ли, с открытыми глазами? – Эмрик смотрел на Мгала с недоумением и тревогой, да и Гиль поглядывал на него с опаской.
– Тебя что, посетили духи, посланцы Самаата?
– Ну-у-у… Некоторым образом, – уклончиво ответил северянин, в ушах которого все еще звучал голос Менгера. – И они подали мне хороший совет.
Густо-синий свет сменился лиловым, потом малиновым, алым, оранжевым, и, лишь когда в золотистом пламени, клубящемся в глубине арок, появилась прозелень, Мгал в последний раз взглянул на нетронутую полосу многолетней пыли впереди и, кивнув своим товарищам, сказал:
– Теперь можно. Пошли.
Он первым шагнул под левую арку и не ощутил жара – огонь был и вправду холодным. Сначала он окружил Мгала плотной светящейся стеной, сквозь которую решительно ничего не было видно, затем интенсивность его стала уменьшаться, золотисто-зеленая пелена начала редеть по краям, стягиваться к середине центральной арки.
– Клянусь Усатой змеей, выглядит это забавно. – Вступив под арку, Эмрик протянул руки, пытаясь поймать клочья огненного тумана, но тот бесследно таял на его ладонях, словно живой расползался в разные стороны.
– Велики чары древних! Многое умел Горбия, о многом рассказывал, но тут бы и он изумился, – тихонько проговорил Гиль, закончив бормотать заклинания.
Огненный туман между тем собрался за центральной аркой; пульсируя и мерцая, он уплотнялся и уплотнялся, пока не превратился в подобие пригрезившейся Мгалу танцовщицы. Северянину казалось, что он видит ее пребывающие в постоянном движении руки и ноги, крутые бедра, точеную талию, щедрую грудь и гордо приподнятую голову, увенчанную замысловатой высокой прической. Он хотел было спросить у Эмрика, видит ли тот огненную танцовщицу или нет, но тут Гиль неожиданно опустился на колени перед колышащимся сгустком холодного пламени и громко запел на незнакомом Мгалу языке.
- Предыдущая
- 16/101
- Следующая
