Христос - Морозов Николай Александрович - Страница 39

• Предыдущая
• 39/117
• Следующая

Таковы особенно прославившиеся в сказаниях православной церкви, действительные или воображаемые современники «Великого Царя». Для оценки их первичного значения мы более должны руководиться смыслом их имен, чем содержанием рассказа о них: рассказ пополняется продуктами последующего литературного творчества, способными совершенно извратить первичную сущность, а имя, т.е. первоначальное характеристическое прозвище лица, остается неизменным на родине мифа во все время.

Понятно, что такие фигуры, как Онуфрий Великий, одно имя которого «Священный египетский бык» вызывает к себе недоверие, скорее всего являются продуктами легендарного творчества. Они не только не могут служить средством к реализированию евангельских легенд, но и сами требуют реализирования, т.е. объяснения своего происхождения, наравне с объяснениями евангельских деятелей. Понятно также, что искать в конце IV века реальных лиц для всех 12 апостолов Иисуса было бы смешно, так как имена некоторых из них, в роде Варфоломея, т.е. сына Водолея, взяты из числа 12 созвездий Зодиака. Да и в Евангелиях большинство из них нигде не фигурирует, не только как деятели, но даже как и собеседники.

Активную роль там играют только три:

1) Иоанн Богослов, оригинал которого мы вполне точно определили путем вычисления времени Апокалипсиса в лице Иоанна Златоустого.

2) Симон, имя которого значит Слышащий (или Знамение), прозываемый Петром, т.е. камнем веры, бодрствовавший ночью, когда взяли Иисуса, и пытавшийся защитить его мечом. Его мы рассматриваем как отражение Бодрствующего богослова (по-гречески Григория— теолога), и

3) Иуда Искариот, т.е. «Богославный» муж, как лев, или «Богославный муж-арианин», изменивший Иисусу. Но он является личностью аллегорическою. Понятно, что аналогичного ему святого мы не найдем в православных святцах.

Однако, возможно думать, что первоисточником для возникновения легенды об Иуде-изменнике мог быть и действительный брат Иисуса Иуда, если после смерти своего брата он объявил себя его преемником и основал в Палестине свою партию, поднявшую восстание против римлян, как это сделал Иуда Молот (по-еврейски Иуда Маккавей), который, как мы увидим далее, тоже хронологически налегает на двух евангельских Иуд, т.е. в переводе, богославцев.

Среди первых мессианцев действительно могли возникнуть две враждебные партии.

Первая — палестинские мессианцы во главе с Иудой, братом Иисуса (т.е. иудеи), могла признавать, что Иисус умер через одиннадцать лет после своего неудавшегося столбования естественной смертью 1 января 379 года, и потому является хотя и пророком, но таким же смертным, как и остальные люди.

Другая партия, европейская, во главе с Иоанном, который в это время был в другой местности, могла не верить в возможность смерти Иисуса после того, как он уже воскрес из мертвых, и только считать его просто вознесшимся на небо, чтобы посидеть немного «одесную отца» и снова явиться на землю в очень скором времени, для поражения своих врагов — земных царей.

Этим ожиданием и дышит весь Апокалипсис в 395 году.

Понятно, что такая партия в пылу своего фанатизма сначала могла отвергнуть только кровное родство «брата-предателя» с Иисусом, объявив последнего рожденным от бога, а не от общего отца их, а затем, как это сделано в последнем из Евангелий — Евангелии луки, она легко могла разделить Иуду, брата Господня, на двух Иуд: Иуду Иаковлева и Иуду Искариота, чего еще нет в других Евангелиях, где фигурирует только один Иуда Искариот.

Этим способом естественно объясняется возникновение двух вариаций мессианства V века — раввинской и православной, тем более, что наши астрономические вычисления времени возникновения библейских пророчеств, а с ними и «Книг царей израильских», передвигают их в средние века нашей эры, выясняя их апокрифичность.

(Псалом 22 (21) как гимн, посвященный Иисусу и написанный уже после его смерти (25 декабря 442 г. при эллино-сирийско-египетском императоре Феодосии II).

Когда написаны псалмы (т.е. гимны) «возлюбленному» (по-еврейски Дод'у, превращенному в Давида)?

Относительно того, что они посвящены «христу-мессии», никто не сомневается, но время их составления совсем напрасно относят к до-христианскому периоду. Они написаны, как и библейские пророчества, уже накануне средних веков. Они действительно говорят об Иисусе, как утверждают христианские теологи, но уже об умершем Иисусе, и ждут его нового прихода с неба. Большинство их написано в V веке нашей эры, как это ясно видно из астрономического исследования особенно псалма 22 (по-русски 21).

Среди всех библейских псалмов нет более художественного, чем он.

Артур Древс в своей известной книге «Об историчности Иисуса» справедливо говорит, что мы не выпутаемся здесь из недоумений, пока будем стоять на одной только современной историко-теологической точке зрения. Но если мы взглянем на то место астрологической карты неба, против которого Солнце бывает в рождественские дни, то увидим, что детали этого гимна представлены на ней, как на художественной иллюстрации к какой-либо поэме.

«На старинном Дереве Мира, — говорит он, — или Млечном Пути, как мы его теперь называем, висит Орион, с раскинутыми руками, как распятый на кресте. Ему угрожает Телец с разверстыми челюстями — Гиадами, и на него же обращены челюсти Льва (рис. 57), находящегося от него на 90°, и потому астрологически связанного с ним…» «На него бросаются Большой и Малый Псы, и река Эридан течет у его ноги, оправдывая выражение о воде, разлившейся от него…»

А общий смысл гимна, по Древсу, представляется таким:

Солнце, находящееся на зимней половине неба, вдали от Ориона, готовится, к восходу и над утренней зарей поднимается Змиедержец — древний символ «Спасателя». Орион же, наоборот, опускается под землю в царство древнего ада и восклицает, обращаясь к лику восходящего Солнца, подняв руки из-за горизонта:

— Сильный, Сильный! Зачем ты меня оставил?!

И вот, как бы в ответ на его мольбу, Солнце восходит, чтобы с каждым новым днем подниматься по эклиптике и, перегоняя Юпитера, приближаться к Ориону, пока не зальет его всего, через полгода, своими лучами.

Нельзя не согласиться с таким толкованием Древса, вполне соответствующим астрологическому миросозерцанию древних и средневековых мессианцев. Уже не раз историки астрономии видели в особенностях созвездия Ориона поразительное совпадение с библейскими сказаниями. В нем узнавали и прообраз Иоанна-крестителя на реке Иордане (Эридане) и самого Иисуса, выходящего из него после крещения, и Ноя, вышедшего из Ковчега (Корабля Арго) в то время, как радуга Млечного Пути обещает ему, что больше не будет потопа, а голубь под ним несет зеленую ветку в знак того, что земля уже освобождается от воды.

Древс тут, несомненно, пошел по единственно верному пути. Однако же, для некоторых деталей псалма 22 можно пойти и далее Древса и прийти к выводу, что поводом к составлению его послужило не одно ежегодное удаление Солнца от Ориона, мало способное возбудить, при своей обычности, древнее поэтическое творчество, воспевавшее почти исключительно необычные дела. Так, например, только допущением, что через Орион проходила в то время мечеобразная комета, можно объяснить имеющееся в нем выражение о мече, поразившем его и уничтожившем все его силы, а слова Ориона об Угнетателе, подошедшем к нему, можно объяснить только пребыванием около него зловещего в астрологической символике Сатурна. Предположение Древса, что под словом меч здесь подразумевается меч Персея, не может быть принято уже потому, что меч Персея не только не пронзает Ориона, но даже и направлен не на него, а на Медузу с целью освобождения прикованной к скале Андромеды.

• Предыдущая
• 39/117
• Следующая