Хроники Нарнии (сборник) - Льюис Клайв Стейплз - Страница 42
- Предыдущая
- 42/198
- Следующая
— Я вам вот что скажу! — встрял в разговор осел. — По-моему, это животное не умеет говорить, но думает, что умеет.
— Может, его поднять? — задумчиво произнесла слониха. Она осторожно приподняла безвольное тело профессора и поставила наземь — к несчастью, вверх тормашками. Естественно, профессор вновь повалился навзничь. Из карманов сюртука вывалились монеты — два полусоверена, три полукроны и пенс.
— Ну вот! — раздались голоса. — Это вовсе не животное. Оно не живое!
— Я вам говорю, оно живое, — рассердился бульдог. — Сами понюхайте.
— Одного нюха мало, — глубокомысленно заметила слониха.
— Коли не доверять своему нюху, — вопросил бульдог, — чему вообще на этом свете можно доверять?
— Наверное, рассудку, — мягко проговорила слониха.
— Протестую! — снова закричал бульдог.
— Нужно что-то с ним сделать, — сказала слониха. — Если это козло, его надо показать Эслану. Что скажете? Животное это или дерево непонятное?
— Дерево! Дерево! — загорланили звери.
— Что ж, если это дерево, его следует посадить. Сначала выроем яму…
Двое кротов быстро справились с этой задачей. Разгорелся спор, как сажать дядю Эндрю. В итоге, к счастью для него, профессор едва избежал участи быть посаженным вниз головой. Некоторые приняли профессорские ноги за ветки, а «вон то серое и лохматое» (то есть голову) — за корни. Но им возразили, что раздвоенный конец ствола грязнее противоположного и отростки торчат в разные стороны, как и полагается корням. В общем, профессора посадили головой вверх, засыпали яму землей и плотно ее утоптали на уровне коленей дяди Эндрю.
— Совсем завяло деревце, — вздохнул осел.
— Еще бы! — откликнулась слониха. — Его нужно полить. Я никого не хочу обидеть, но позволю себе заметить, что для такого дела мой нос…
— Протестую! — перебил бульдог.
Слониха не стала спорить. Она спустилась к реке, набрала в хобот воды и выплеснула ее на дядю Эндрю. Добросердечное животное повторило это не раз и не два, так что вскоре профессор Кеттерли вымок до нитки, словно ему вздумалось купаться в одежде. Впрочем, нет худа без добра: вода вернула дядю Эндрю к жизни. Он очнулся и…
Но сейчас мы оставим его размышлять обо всем, что с ним случилось (если, конечно, он на это способен), и обратимся к более важным вещам.
Ягодка шла бодрой рысью, крики за спиной становились все тише, а до Эслана и тех, с кем совещался Лев, было уже подать рукой. Дигори ни за что на свете не позволил бы себе прервать столь важный разговор, но ему и не пришлось этого делать. Повинуясь жесту Эслана, слон, вороны и все прочие участники совета посторонились, и мальчик, соскользнув со спины Ягодки, очутился лицом к лицу со львом. Вблизи Эслан был еще больше и еще ужаснее.
— Мистер Лев… — с запинкой выговорил Дигори, не осмеливаясь поднять глаза. — … Эслан… сэр… пожалуйста… Вы не могли бы… У вас не найдется… ну… волшебного плода, чтобы спасти мою маму?
Он отчаянно надеялся, что Лев ответит: «Да», и одновременно страшился услышать «Нет». Но, к своему изумлению, услышал совсем другое.
— Вот мальчик, — произнес Эслан, глядя на других животных. — Мальчик, который всему виной.
Дигори изрядно струхнул. «Что же я такого натворил?» — мелькнула у него мысль.
— Сын Адама, — сказал Лев, поворачиваясь к мальчику, — в сотворенный мною мир проникла злая ведьма. Поведай же нам, как она сюда попала.
Дигори готов был выпалить добрый десяток оправданий, но ему хватило сообразительности сказать чистую правду.
— Я привел ее, Эслан, — прошептал он.
— Для чего?
— Я хотел, чтобы она ушла из нашего мира и вернулась в свой собственный. Мы попали сюда случайно…
— А как она очутилась в твоем мире, сын Адама?
— Перенеслась… магией… — Эслан молчал; Дигори понял, что Лев ждет продолжения, — Это все мой дядя, Эслан. Он отправил нас из нашего мира с помощью волшебных колец… Ну, мне пришлось пойти за Полли, которую он обманул… А в мире под названием Чарн мы встретили ведьму, и она вцепилась в нас, когда…
— Вы встретили ведьму? — в голосе Эслана явственно прозвучал глухой рык.
— Она проснулась, — проговорил Дигори с несчастным видом, а потом, побелев лицом, прибавил: — Это я разбудил ее. Мне хотелось узнать, что будет, если ударить по колокольчику. Полли была против. Она тут ни при чем. Я… я оттолкнул ее, сам не знаю почему. Наверно, магия подействовала. Там, под колокольчиком, было выбито заклинание…
— Магия? — в голосе Эслана по-прежнему слышался приглушенный рык.
— Нет, — признался Дигори. — Это все я, сэр.
Наступило молчание. Дигори терзали угрызения совести:
«Я все испортил! Все, что мог! Теперь-то маме уж точно лекарства не видать».
Наконец Эслан заговорил.
— Друзья, вы сами видите, — изрек он, обращаясь к животным, — что в этот новый, чистый мир, которому не исполнилось еще и семи часов от роду, уже проникло зло. Его пробудил и привел сюда вот этот сын Адама. — Все животные, даже Ягодка, повернулись к Дигори, которому немедленно захотелось провалиться под землю. — Но не падайте духом. Зло порождает зло, но до того, как это случится, еще далеко, и я устрою все так, что худшее падет на меня. А сейчас нам надлежит установить такой порядок, при котором этот край многие сотни лет будет краем радости и веселья. Народ Адама нанес нам урон, народ Адама его и восполнит. Подойдите, вы двое.
Последние слова относились к Полли и кэбмену, которые наконец-то догнали Дигори и встали в сторонке. Полли не сводила с Эслана широко раскрытых глаз и крепко держалась за руку кэбмена. А тот, поглядев на льва, снял свой котелок, без которого его до сих пор никто не видел. Без шляпы он выглядел куда моложе и симпатичнее и походил на деревенского парня, а не на лондонского кэбмена.
— Сын, — обратился Эслан к нему, — я следил за тобой долгие годы. Знаешь ли ты меня?
— Боюсь, что нет, сэр, — ответил кэбмен. — Как ни крути, а мы с вами знакомства не сводили. Однако, сэр, уж простите мою вольность, сдается мне, будто мы и вправду встречались.
— Верь своим чувствам, они тебя не обманывают. Тебе предстоит узнать меня ближе. По нраву ли тебе этот край?
— Еще бы, сэр! — воскликнул кэбмен.
— Ты хотел бы остаться здесь навсегда?
— Гм… Сказать по правде, сэр, я человек женатый. Вот будь тут моя хозяйка, мы бы точно остались. Не по нутру нам этот Лондон, мы люди деревенские.
Эслан вскинул могучую голову, раскрыл пасть и издал длинную тягучую ноту, не то чтобы громкую, но исполненную могущества. Полли так и подскочила, когда услышала ее. Она сразу поняла: это зов, который способен преодолеть какое угодно расстояние и которому невозможно не подчиниться. И потому девочка восприняла почти как должное, когда рядом с нею вдруг появилась молодая женщина с простым, открытым лицом. Полли с первого взгляда сообразила, что это жена кэбмена, вырванная из нашего с вами мира великой магией и очутившаяся здесь столь же быстро, сколь быстро возвращается к своему гнезду птица. Должно быть, женщина занималась стиркой: на ней был фартук, рукава платья закатаны, руки все в мыльной пене. В своем лучшем наряде (и в шляпке, украшенной искусственными цветами) она, пожалуй, выглядела бы в Нарнии просто ужасно, а будничная одежда была ей очень даже к лицу.
Конечно нее, она решила, что видит сон наяву и потому не бросилась к мужу и не засыпала его вопросами. Однако, когда она заметила льва, ее, похоже, взяли сомнения, а сон ли это на самом деле; она как будто ничуть не испугалась зверя и сделала книксен — в те годы многие деревенские девицы умели его делать. А потом подошла к кэбмену и встала рядом, взяв мужа за руку и застенчиво поглядывая по сторонам.
— Дети мои, — проговорил Эслан, пристально глядя на них, — вам предназначено стать первыми правителями Нарнии. Славьте короля и королеву!
Кэбмен от изумления разинул рот, а его жена вся зарделась.
— Вы будете править живыми существами и дадите им имена, будете судить по справедливости и оберегать своих подданных от врагов, когда те появятся. А они непременно появятся, ибо в этом мире обретается злая ведьма.
- Предыдущая
- 42/198
- Следующая
