Под уральскими звездами - Гравишкис Владислав Ромуальдович - Страница 61

• Предыдущая
• 61/66
• Следующая

Иногда электропоезд вырывался из теснины, выкатывался в какую-нибудь узенькую долинку и несколько минут летел вдоль склона горы. Тогда взору открывалось необъятное зеленое море. Плотно примкнувшие друг к другу кроны деревьев колыхались далеко внизу, и Марфуше казалось, что поезд несется по воздуху... Проходило несколько минут, и на поезд снова надвигалось тесное ущелье. Узкая полоска неба голубела над головой. Видны были уже не вершины деревьев, а их корни, могучими толстыми узлами впившиеся в скалистый откос.

Наконец открылась новая долина, более просторная, чем другие. Ее облегали тяжелые хребты, черные от заводской копоти. Дым облаками клубился на склонах гор, не в силах подняться и перевалить за крутые кряжи. Стиснутое со всех сторон каменными грядами на склонах лежало Златогорье...

Вот здесь, в этом городе, он — Митя Елкин — подружился с Витей Дунаевым. После безуспешного преследования чехов красногвардейские отряды разместили на отдых в Златогорской станционной школе. Здесь сразу образовался военный лагерь. Митя, сопутствуемый Сашей, бродил по школьному двору и с любопытством осматривал людей и вооружение. Подростков в отрядах было немного, и, понятно, широкоскулого, плотно сложенного паренька златогорские ребята заметили тотчас. Тем более, что Витя чистил винтовку и делал это с видом бывалого и опытного солдата.

Саша и Митя смотрели на Дунаева, тот поглядывал на них. Потом Саша спросил:

— Мисяжский будешь?

— Мисяжский. А вы, что ль, здешние?

— Златогорские. Я на паровозе кочегар, он на телеграфе посыльный. Сейчас ему туда нельзя: он телеграмму казенную перехватил. Могут расстрелять. А у вас в Мисяже тоже чехи есть?

— Наши смирные.

— Все они смирные, только поверь...

Так и разговорились. Ребята рассказали, как Митя перехватил важную телеграмму, Саша — как водили эшелон на разоружение. Виктор помалкивал, потом не удержался и тоже рассказал, как брали шкатулку с золотом у Шмарина. Решили, что это дело не такое уж опасное...

Потом пришел Когтев, велел Вите разыскать Балтушиса. А когда тот появился, Когтев озабоченно сказал:

— Из Мисяжа гонцы пришли. Неладно там.

Балтушис в сопровождении Когтева торопливо направился к станции. Ребята устремились за ними.

Гонцы сидели в старом вагоне, недалеко от вокзала, где обычно отдыхали кондукторские бригады. Витя узнал кузнеца, Тимофея Наплюева и токаря Егора Шалонкина. Оба с механического завода, из резервного красногвардейского отряда, оставленного в Мисяже для охраны города. Они сидели на топчане, пили чай из железных кружек и рассказывали о том, что произошло в Мисяже.

Невесть откуда появившийся полковник Курбатов собрал банду кулаков и кулацких сынков с окрестных заимок, городских гуртовщиков и лабазников — человек восемьдесят. Позапрошлой ночью банда напала на красногвардейский штаб. Перебили всех. Кто ночевал дома — похватали из постелей и загнали в подвал талалакинского дома. Совет тоже был весь арестован, жив ли кто-нибудь — неизвестно.

— Кончились Советы в Мисяже, Иван Карлыч, — говорит Тимофей Наплюев и, подперев голову кулаками, тяжко вздыхает.

Балтушис встает и расхаживает по вагону широкими шагами. Пальцы выстукивают дробь на кобуре маузера.

— Чехи выступили? — остановившись, спрашивает он у гонцов.

— Пока нет, — отвечает Наплюев.

— Так ведь до поры, до времени, — качает головой Когтев.

Опять тяжелое молчание. Нарушает его Когтев.

— Семьи-то как? Тоже берут?

Никто не решался спросить об этом, боясь страшного ответа. И вот теперь все, затаив дыхание, смотрят на гонцов. Те ежатся, покашливают. Понурясь, точно в чем-то виноват, Наплюев отвечает:

— Берут. У Ситниковых взяли, у Саламатовых...

Витя весь напрягается, ожидая услышать имя матери. Но старик умолкает, и Витя внезапно охрипшим голосом спрашивает:

— Мамку мою — не трогали?

Наплюев всмотрелся в побелевшее лицо подростка:

— Дунаевский, кажись, будешь? Нет, покамест Аннушку не трогали. А поручиться нельзя — свирепствуют беляки...

В вагоне, мрачном, как пещера, снова повисает свинцовое молчание. Мысли каждого — в Мисяже. Как-то теперь там их родные, товарищи, знакомые? Живы ли?

Балтушис смотрит на измученные лица гонцов. Не легко им было пройти пешком за одну ночь сорок верст, отделявших Мисяж от Златогорья.

— Устали? — спрашивает он.

— Как не устать, Иван Карлыч. Думали, не дойдем совсем. Трудна больно дорога, гориста...

— Так. Отдыхайте хорошо. Мы подумаем, что надо делать...

Ночью мисяжский состав подъехал к разъезду Бурчуг — последнему перед Мисяжем. Начальник разъезда — перепуганный худенький старичок — доложил, что связи с Мисяжем нет, на вызовы никто не отвечает и что там происходит — неизвестно.

Состав выгрузился. На рассвете из Бурчуга пешим строем вышли красногвардейцы. Было решено подойти к городу через леса и горы и захватить его с налету.

Весна кончилась. Наступила самая радостная, самая зеленая пора на Южном Урале — начало лета. Все утопало в свежей, чистой, еще не запыленной зелени. Повсюду журчали ручьи, но это был уже не шумный весенний рокот, не свист и шипение бешено несущейся горной воды, а по-летнему степенное и тихое бормотание. Земля была сыта, напоена влагой по самые стебли трав, и вода катилась теперь спокойно, неторопливо.

На полпути к Мисяжу произошло непредвиденное. Колонна остановилась на короткий привал: не спавшие несколько ночей, усталые после тяжелых горных переходов люди нуждались в отдыхе. Тем временем высланный вперед дозор под командованием Петра Мамушкина, оторвавшись от красногвардейцев, ушел далеко вперед.

В глухой лесной тишине Петр услышал стук колес и на всякий случай приказал бойцам отойти в придорожные кусты. Показался одноглазый мужик на крупной каурой лошади. Он мычал какую-то протяжную песню.

— Остановись-ка, папаша! — приказал выступивший из кустов Мамушкин. — Кто такой? Куда едешь?

Мужик — это был Зюзин, посланный Адаматским на заимки вербовать людей для Курбатова, — медленно раскрыл рот и тупо осмотрел обступивших его вооруженных людей. Он понял, что наскочил на какую-то красногвардейскую часть. Непреодолимый страх охватил Зюзина: сейчас его прикончат! Ведь он знал и видел все, что затевалось в Мисяже против большевиков, сам ходил по домам и арестовывал их семьи...

Кое-как Зюзин овладел собой. Заикаясь, стал рассказывать, что у него вчера отелилась корова. В стадо пускать нельзя, вот и поехал по заимкам — может, удастся где-нибудь купить сена.

— А не купишь, так своруешь? — пошутил один из красногвардейцев.

— Не пропадать же корове, в самом-то деле, — пробормотал Зюзин.

Красногвардейцы захохотали.

— Бедняцкое не трогай, папаша! У кулаков бери!

— У бедноты какое сено. Только у кулаков оно и есть. Травы-то прошлый год плохие были, запасу мало.

Зюзин исподлобья оглядывал красногвардейцев: отпустят или не отпустят?

— Ты, случаем, не казак ли, дядя? — строго спросил Мамушкин.

— Какой там казак! Спокон веку на стараньи маюсь.

— Конь-то справный, не бедняцкий...

— А это не мой конек, ребятушки, — сосед дал. Насилу выпросил. Не дает, богатей проклятый! Еще отрабатывать надо вот...

Петр почесал затылок, еще раз осмотрел телегу, мужика и кивнул:

— Ладно, поезжай!

Зюзин поехал, дозор пошел дальше.

А когда красноармейцы снялись с привала — Виктор, Саша и Митя обнаружили телегу, только что брошенную у дороги. Следы были свежие: не поднялась даже примятая трава.

Доложили Балтушису. Он сразу же остановил отряд и приказал вернуть дозорных.

Когда Петру Мамушкину показали покинутую телегу, он только руками всплеснул:

— Обдурил, подлюга! С виду совсем мужик, вроде и в сам деле за сеном ехал...

Балтушис укоризненно посмотрел на парня:

— Ругаться поздно, зачем? Теперь твой мужик делает господину Курбатову доклад. Курбатов — военный человек, понимает, как надо встречать нашего брата. — Блеснув глазами, отчеканил: — Сдать оружие! Не можешь быть в Красной гвардии, иди в обоз!

• Предыдущая
• 61/66
• Следующая