Набат. Книга первая: Паутина - Шевердин Михаил Иванович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/104
• Следующая

— Кто это? — спросил Энвербей стоявшего на тротуаре человека в кепке и блузе.

— Черный рейхсвер поднимает голову, — ответил человек. — Военщина грозит республике.

«Ого, — подумал Энвербей, — жив еще германский штаб. Надо подумать».

Завистливый чует запах шашлыка там, где даже еще и баран не зарезан. Господин ишан кабадианский Аулиекул бин Сафар уль Ислам находился в состоянии покоя и благодушия, когда вдруг его взбудоражили разговоры, что Парпибай, его хальфа, то есть ничтожный помощник, сосватал себе молодую жену, да еще такой бутончик, как девятилетняя Жаннат, дочь угольщика Хакберды. И этот дряхлый, распустивший нюни старикашка (да он уже от недугов и ходит-то еле-еле) будет ласкать молодые прелести. Разврат и гнусность! Немедля Аулиекул пресек непотребство, призвал Хакберды и его жену Раиму, прочитал им поучение, что не подобает отдавать замуж девчонку в таком нежном возрасте, но потребовал, чтобы ему показали невесту. При первом же взгляде на юную Жаннат почтеннейший ишан Аулиекул подергал бороду и побагровел. Когда девицу увели, он только многозначительно заметил: «А вашей дочери несомненно уже не девять, а одиннадцать». Смысл ишанских слов не всегда понятен простым смертным, но на этот раз он скоро, очень скоро прояснился. Угольщик Хакберды смог со своим многочисленным семейством перебраться из своей жалкой лачуги, похожей на груду глины и камыша, в неплохой домик. Жена угольщика Раима на вопрос имама, настоятеля мечети, в соответствующем месте и при соответствующих обстоятельствах произнесла от имени своей дочки: «Мен хохляйман» («Я согласна»), а ее девятилетнюю Жаннат с соблюдением всех обрядов и древних обычаев уложили на свадебное ложе. Некоторые отступления от обычаев, впрочем, пришлось допустить: невесту, когда ее привезли верхом к свадебному костру, снимал с седла не жених, уж больно у него тряслись руки и подгибались колени от старческих немощей, а его сын Фарук-ходжа, только что вернувшийся из Стамбула, где он учился и служил уже пятнадцать лет. Довольно непочтительно сын буркнул: «Бедняжка!» Но на этом возражения просвещенного шпанского отпрыска иссякли, и девицу отвели в свадебный покой и отдали в объятия восьмидесятилетнего старика. Поистине, что запретно ничтожному хальфе, то позволено святому ишану.

Окажись Жаннат иного склада души и не отличайся она несколько строптивым характером, вполне возможно, что судьба ее сложилась бы так, как складывались в те времена в благословенном государстве эмира судьбы тысяч ее несчастных сестер. Искалеченная, вечно больная, чахла бы она, забытая где-нибудь на задворках ишанского ичкари. Но говорят же: «Женщина — подлинное наказание аллахово, ласки ее подобны яду змеи». Уже в разгар свадебного пира до ушей гостей откуда-то донеслись крики и вопли. Мать молодой затребовали в ичкари, и она вместе с мамушками и бабушками долго увещевала непокорную и палкой, — и веником, и железными щипцами. Но и щипцы не помогли, не сломили упорства девчонки. Ишан трижды удалялся в брачный покой и трижды возвращался в михманхану посоветоваться с табибом и посетовать на непокорную. Внезапно среди ночи, когда многие гости уже похрапывали, объевшись плова, раздался в ишанском подворье тревожный вопль. Все повскакивали.

Оказывается — о, неслыханное падение нравов! — молодая исчезла, а почтенный молодожен лежит бездыханный, сраженный апоплексическим ударом.

На пост ишана вступил высокообразованный сын его Фарук-ходжа, а что касается Жаннат, то след ее затерялся. Девчонка убежала.

Один только престарелый хальфа Парпибай радовался. Провожая на кладбище джаназа — носилки с останками ишана, он ехидно шамкал беззубым ртом: «Ласки женщины — яд змеи. Поистине так!»

Бежав, полная горя и отвращения, из ишанского подворья, Жаннат не посмела вернуться в дом родителей. Два дня она скрывалась в камышах Кафирнигана, питаясь кореньями растений и яйцами фазанов, а на третий день ее нашла старуха локайка, срезавшая тростник для кровли своей хижины. Старушка сразу же смекнула, что из беды Жаннат можно извлечь немалую пользу, и спрятала ее у себя, предупредив: «Смотри, Жаннат, помалкивай. Узнают родители твои, что ты здесь, и приедут, заберут, снова заставят спать со стариком». Предусмотрительно она не сказала, что ишан Аулиекул уже лежит в могиле. Скоро локайка отвезла Жаннет в город Гиссар и повела к казию. В канцелярии сидела с открытым лицом толстая молодая женщина: «Покажись, покажись!» Не стесняясь присутствием казия, толстуха не только осмотрела, но и быстро ощупала Жаннат и, удовлетворенно почмокав губами, сказала: «Беру!» Казий составил бумагу, из которой явствовало, что локайка по имени Якут-биби передает свою дочь Жаннат в услужение госпоже Мамурахон.

Госпожа Мамурахон проживала в доме рядом с соборной мечетью.

Старик казий добродушно посмеивался: «Поистине, даже красивую змею рукой не бери. Да ведь она прелестная змейка — подходящий кусочек, чтобы подсластить рот самому беку! Скажу я вам — воспитайте обезьянку, обстригите ей коготки, внушите ей правила поведения, и, клянусь, от нее не откажется наш бек! А когда подойдет время, я возьму дело в свои руки: помогу вам сбыть приятный товар. И вам и нам польза».

«Воспитанием» Жаннат занялась сама госпожа Мамурахон, хозяйка заведения. Два-три года девочку обучали музыке, танцам, грамоте, правилам вежливости по кодексу «Советы мудрых». Время шло. Бек не проявлял ни малейшего интереса к «красивой змейке». Толстуха нервничала: такой товар пропадает. Правду говорил бекский приближенный: девчонка — райская гурия. Пожалуй, такая придется по вкусу самому эмиру бухарскому. Тайком толстуха повезла Жаннат за тридевять земель в Бухару. «Счастье не в небе витает, счастье мы сами в руках держим». Чтобы не потерпеть непредвиденных убытков, Мамурахон прихватила еще двух-трех девиц. Но слух о «красивой змейке» давно ходил по гиссарской земле. По дороге, близ города Байсуна, караван, с которым ехала Мамурахон со своими девушками, задержали на внутренней таможенной заставе. Жаннат приглянулась начальнику таможни, и он приказал привести ее к нему домой. Толстуха подняла крик. Начальник закричал: «Знаю я тебя, тещу Иблиса, чем ты занимаешься. Слава аллаху, в нашем добродетельном государстве за такие дела смертная казнь по благочестивым исламским законам полагается!»

В михманхане у начальника таможни сидели его приятели. Происходил базм — оргия. Жаннат заставили играть на дутаре, петь, танцевать. Умоляюще смотрела девушка на Мамурахон, сидевшую в углу, но та только поощрительно покачивала головой и бормотала: «Живей, моя милая. Сколько кобылке ни резвиться, все равно заседлают». Мамурахон только и думала теперь, чтобы взять подороже. В пьяном угаре гости начальника таможни рычали, издавали звериные вопли. В михманхане стоял запах винного перегара, дым гашиша. Гашиш подложили девушкам в пищу. Сам начальник, толстый, грузный мужчина, заросший волосами, схватил за руку Жаннат и оттащил ее в соседнюю комнату. «Смотри, роза души моей, сердце мое горит! Обними меня, возляжем на ложе. Шесть одеял подстелю для твоего гибкого тела». Но недаром прозвали Жаннат змеей. Она выскользнула и, стрелой промчавшись через комнату, где пьяницы продолжали пировать, выбежала из дома и бросилась по улице. Тотчас она услышала топот ног и хриплый разъяренный голос. «Держи ее!» Топот приближался. Навстречу кто-то поднимался по крутой улочке и, задыхаясь, рычал: «Иду! Иду!» Толкнув первую попавшуюся калитку, Жаннат заскочила в чистенький дворик. Посреди него молодая женщина мыла голову кислым молоком На возвышении под деревьями сидел человек в очках с острой бородкой, ярко выделявшейся своей белизной на кирпично-красном лице. Задыхаясь, Жаннат прислонилась спиной к столбу, подпиравшему крышу навеса, и старалась отдышаться. Женщина мыла по-прежнему волосы. Старик, опустив голову, разглядывал из-под очков Жаннат. С улицы доносился топот, вой, крики. В калитку бешено застучали, и Жаннат застонала. Тогда старик кивнул головой на большой медный кумган с изогнутым лебединой шеей носиком и проговорил только одно слово: «Поливай!» А сам быстро засеменил к калитке. Проходя мимо взявшей уже в руки кумган Жаннат, он, словно невзначай, поднял с земли женский камзол и накинул его ей на голову. Яростный стук в калитку сотрясал ворота. «Кто там? Иду, иду!» Дрожащими руками поливая воду на голову женщине, Жаннат слышала весь разговор.

• Предыдущая
• 7/104
• Следующая