Набат. Книга вторая. Агатовый перстень - Шевердин Михаил Иванович - Страница 68

• Предыдущая
• 68/163
• Следующая

Все приготовления на берегу шли в ужасной сумато­хе и неразберихе. И надо сказать, что здесь Жаннат не столько помогала, сколько мешала. Она так радовалась своему избавлению, так восторженно переживала появ­ление старого друга Гриневича, что не могла говорить, а только смеялась и все восклицала:

—  Приехали! Приехали!                    

Старик-паромщик отобрал у нее гупсар и стал наду­вать его через одну из ножек.

— Не годится! — сказал он отдуваясь.

— Как негодится?! Такой хороший гупсар и не годится, — воскликнула    горестно Жаннат. — Зачем же я его тащила, он такой тяжёлый!

—  Не надо было тащить, — ворчливо заметил паром­щик, — не  видишь,  разрезан... Какой-то проклятый его разрезал.

— Давайте другие гупсары, — приказал Кузьма.

Но и другие гупсары оказались не лучше. Чья-то вражеская рука порезала их все, и для того, чтобы за­шить их, понадобились бы многие часы.

Бурно реагировала на это открытие Жаннат. Она горько рыдала. Трагичен оказался переход от радости к отчаянию.

— Я переправлюсь верхом, Кузьма, — решительно сказал Гриневич, — ничего не остается.

—  Нельзя, Лексей Панфилыч, коня  снесёт в тру­бу... Слышь, как шумит? Там хона!

—  Болтаешь!

— Зачем, не через такие реки в Саянах переправлять­ся приходилось.

Действительно, до места, где они стояли, доносился рёв реки,  беснующейся в узкой горловине.

— Чёрт бы побрал эту темноту, — проговорил Грине­вич, — при свете всё же легче. Кузьма, оставляю Жан­нат на тебя, выбирайся с ней...

Он вскочил в седло и двинулся к воде, но тут прои­зошло то, чего комбриг не мог предвидеть. Горцы стали стеной перед ним и враждебно загудели. Больше всех кричал паромщик.

— Нельзя! Погибнешь! Река съест!..

— Дайте дорогу!

Но толпа не шевельнулась.

— Пустите! А не то...

Но и угрозы не помогали.

Тогда Гриневич поднял коня на дыбы, чтобы обрушиться на стоящих стеной шургузцев.

Дико зазвенел над рекой вопль отчаяния Жаннат.

— Не пускайте его!

— Стой, командир!

Запыхавшись, по тропинке спускался Шукур-батрак, Он волок тяжёлые шкуры.

—  Нашёл! Нашёл! — радостно кричал он. Оказывается,  у  какого-то дяди  Вахгба  ему удалось обнаружить два неповрежденных гупсарм. Толпа при­ветствовала Шукупа-батрака восторженным  воем.

От радости Жаннат бросилась на шею Гриневичу и при всех расцеловала его, чем вовлекла комбрига в немалое смущение...

— Видите, вот видите! — бормотала она невразуми­тельно, и глаза её сияли. Она понукала Шукура и пере­возчика, хоть в том и не было никакой нужды. Гупсары оказались надутыми буквально за  несколько минут. Их сцепили ремнями и верёвками и спустили на воду. Они, точно толстые пузатые свиньи, прыгали в красных от­светах огней, по холодной, безумно мечущейся во тьме чёрной воде.

С сомнением глянул на зыбкое подобие плота Грине-вич.

— Да они и одного человека не выдержат, эти гуп­сары, — проговорил    Гриневич. — А у нас ещё винтов­ки, пулемёт, диски.

— Да, — сказал перевозчик, — командир один са­дись, я помогать буду.

— Нет, — закричал Шукур-батрак, — я переправлю командира.

— А если ещё одного взять? — спросил Гриневич.

— Нельзя.

—  Тогда, — проговорил Гриневич, — переправим Жан­нат. — А вдруг на той стороне басмачи?! — с тревогой перебил он сам себя. — Нет, переправлюсь я первый. Шукур, ты сможешь переплыть за ними?

—  Да, командир, — Шукур-батрак показал в ослепи­тельной улыбке свои    зубы. — Конечно, командир... Садись, командир...

—  Кузьма, смотри тут в оба...

—  Слушаюсь, Лексей Панфилыч.

Переправлялись при неверном свете звезд... Гупсары, как и предполагал Гриневич, продавились под тяжестью его и Шукура, и они лежали наполовину в ледяной воде, В чернильной тьме трудно было даже понять, движется зыбкий плот или стоит на месте. Только временами звёз­ды исчезали за какими-то тёмными тенями и становилось понятно, что стремнина мчит их куда-то в неведомое. Всё громче, всё грознее шумела река на камнях, а Шукуру-батраку никак не удавалось нащупать ногами от­мель. Но тут из-за чёрного края горы выскользнула лу­на и закачалась над каменным уступом. Гриневич понял: это струи воды швыряют и качают гупсар. Засеребри­лась плещущаяся, вся в белых барашках водная полоса, упирающаяся в приречные тёмные скалы, под которыми светилась блестящая полоска бурунов. Рёв приближался.

—  Великий бог! — пробормотал в воде Шукур. Он уже совсем сполз с гупсара и, напрягаясь, плыл, толкая его из стремнины.

Плот завертелся на месте, и Гриневич схватился од­ной рукой за ремень. Другой он прижимал к себе пуле­мет и диски. Что он думал в тот момент, он не помнит. Все физические, все душевные силы он употреблял на то, чтобы удержаться на плоту и не растерять оружия. При­вело его в себя только то, что за гупсаром выплыла голо­ва коня, и лошадиный глаз, большой и блестящий, смот­рел на него спокойно, благодушно.

—  Ой, ой, плохо, — громко сказал Шукур-батрак. Он отчаянно барахтался в ледяной воде.

Рёв нарастал.

«Интересно, можно ли выбраться из трубы? — поче­му-то очень хладнокровно подумал Гриневич. — И долго человек может выдержать в такой ледяной ванне? В ванне? Почему в ванне? Где мы сейчас видим ванны? Чепуха   какая-то?»

—  Молодец! — закричал вдруг Шукур.

Плот так тряхнуло, что руке, державшейся за ремень, стало больно до рези в плече.

Гупсары скрипели о гальку. Кругом мирно плеска­лась вода, прозрачная до того, что камни на дне мерцали фосфорическим светом.

— Молодец, Шукур! — кричал батрак, — ой, Шукур, молодец!

Он прыгал по галечной отмели, и во все стороны в лучах луны от него летели стеклянные брызги. Шукур хлопал себя по бедрам, прыгал и восклицал:

— Ай, Шукур! Ай, батрак! Молодец!

—  Не шуми, — вдруг спохватился    Гриневич. — При­влечём внимание. Зачем кричишь?

—  Ай, извиняюсь, — сразу же перешёл на шёпот Шу­кур-батрак. — Ой,  забыл. Обрадовался. Волей аллаха избавились от гибели!

Он весь дрожал не то от холода, не то от пережитого испуга.

Река снесла плот вниз. Огни факелов чуть мерцали где-то очень далеко вверх по реке. Гриневич и Шукур долго пробирались среди зарослей, скал, осыпей, пока вышли на берег против кишлака Ширгуз.

—  Здесь, — сказал Шукур-батрак.

—  Почему ты думаешь? — удивился  Гриневич. Другой берег тонул во тьме. Ни пламени факелов, ни огоньков фонарей.

—  Ты не ошибся?

—  Нет, — уверенно ответил Шукур. — Вот здесь хи­жина наших чабанов. Он показал на мазанку, кое-как сложенную из плитняковых глыб.

—  Где же все? — спросил вслух Гриневич и навёл бинокль на другой    берег... Но в стёклах шевелились только чёрные и серые пятна. Высоко наверху, очевидно, в домике кишлака, чуть теплился огонек. Река глухо ре­вела, ворочая по дну камни и гальки. Холодом тянуло от воды.

—  Ну, я пошел, — сказал Шукур-батрак.

—  А куда? — встрепенулся Гриневич, стараясь превоз­мочь озноб. В промокшей одежде он продрог на ветру.

— Пойду к Жилищу Дивов. Оттуда поплыву... Отсюда нельзя... снесёт далеко.

Промолчав, он прибавил:

—  Раз... раз. Возьму красавицу и приплыву.

—  Ну, давай, действуй, помогай. Ты молодец, отбла­годарим тебя.

—  Э, мне денег не надо. — Ты человек от Ленина! Я тебе помогаю от всего сердца, потому что ты человек Ленина,

Дрожа в мокрых лохмотьях, отбивая дрожь зубами, Шукур-батрак пожал закоченевшей рукой руку Гриневича.

—  Я быстро.

Он побежал по берегу вверх по реке и вдруг вернулся.

Командир! я их перевезу... а потом… можно мне с вами?..

—  Куда же?..

—  Пусти меня в Красную Армию... Мне теперь нель­зя жить в Шургузе.

—  Почему?

—  Ала... Родственники Алакула.

—  Что? Какие родственники?

—  Они станут мстить.

—  Да ты говори яснее.

—  Алакул был очень старый, совсем старый... Жизнь его достигла предела... и я... его...

— А, — понимающе протянул Гриневич. — Хорошо, я возьму тебя... Беги только скорей.

• Предыдущая
• 68/163
• Следующая