Набат. Книга вторая. Агатовый перстень - Шевердин Михаил Иванович - Страница 68
- Предыдущая
- 68/163
- Следующая
Все приготовления на берегу шли в ужасной суматохе и неразберихе. И надо сказать, что здесь Жаннат не столько помогала, сколько мешала. Она так радовалась своему избавлению, так восторженно переживала появление старого друга Гриневича, что не могла говорить, а только смеялась и все восклицала:
— Приехали! Приехали!
Старик-паромщик отобрал у нее гупсар и стал надувать его через одну из ножек.
— Не годится! — сказал он отдуваясь.
— Как негодится?! Такой хороший гупсар и не годится, — воскликнула горестно Жаннат. — Зачем же я его тащила, он такой тяжёлый!
— Не надо было тащить, — ворчливо заметил паромщик, — не видишь, разрезан... Какой-то проклятый его разрезал.
— Давайте другие гупсары, — приказал Кузьма.
Но и другие гупсары оказались не лучше. Чья-то вражеская рука порезала их все, и для того, чтобы зашить их, понадобились бы многие часы.
Бурно реагировала на это открытие Жаннат. Она горько рыдала. Трагичен оказался переход от радости к отчаянию.
— Я переправлюсь верхом, Кузьма, — решительно сказал Гриневич, — ничего не остается.
— Нельзя, Лексей Панфилыч, коня снесёт в трубу... Слышь, как шумит? Там хона!
— Болтаешь!
— Зачем, не через такие реки в Саянах переправляться приходилось.
Действительно, до места, где они стояли, доносился рёв реки, беснующейся в узкой горловине.
— Чёрт бы побрал эту темноту, — проговорил Гриневич, — при свете всё же легче. Кузьма, оставляю Жаннат на тебя, выбирайся с ней...
Он вскочил в седло и двинулся к воде, но тут произошло то, чего комбриг не мог предвидеть. Горцы стали стеной перед ним и враждебно загудели. Больше всех кричал паромщик.
— Нельзя! Погибнешь! Река съест!..
— Дайте дорогу!
Но толпа не шевельнулась.
— Пустите! А не то...
Но и угрозы не помогали.
Тогда Гриневич поднял коня на дыбы, чтобы обрушиться на стоящих стеной шургузцев.
Дико зазвенел над рекой вопль отчаяния Жаннат.
— Не пускайте его!
— Стой, командир!
Запыхавшись, по тропинке спускался Шукур-батрак, Он волок тяжёлые шкуры.
— Нашёл! Нашёл! — радостно кричал он. Оказывается, у какого-то дяди Вахгба ему удалось обнаружить два неповрежденных гупсарм. Толпа приветствовала Шукупа-батрака восторженным воем.
От радости Жаннат бросилась на шею Гриневичу и при всех расцеловала его, чем вовлекла комбрига в немалое смущение...
— Видите, вот видите! — бормотала она невразумительно, и глаза её сияли. Она понукала Шукура и перевозчика, хоть в том и не было никакой нужды. Гупсары оказались надутыми буквально за несколько минут. Их сцепили ремнями и верёвками и спустили на воду. Они, точно толстые пузатые свиньи, прыгали в красных отсветах огней, по холодной, безумно мечущейся во тьме чёрной воде.
С сомнением глянул на зыбкое подобие плота Грине-вич.
— Да они и одного человека не выдержат, эти гупсары, — проговорил Гриневич. — А у нас ещё винтовки, пулемёт, диски.
— Да, — сказал перевозчик, — командир один садись, я помогать буду.
— Нет, — закричал Шукур-батрак, — я переправлю командира.
— А если ещё одного взять? — спросил Гриневич.
— Нельзя.
— Тогда, — проговорил Гриневич, — переправим Жаннат. — А вдруг на той стороне басмачи?! — с тревогой перебил он сам себя. — Нет, переправлюсь я первый. Шукур, ты сможешь переплыть за ними?
— Да, командир, — Шукур-батрак показал в ослепительной улыбке свои зубы. — Конечно, командир... Садись, командир...
— Кузьма, смотри тут в оба...
— Слушаюсь, Лексей Панфилыч.
Переправлялись при неверном свете звезд... Гупсары, как и предполагал Гриневич, продавились под тяжестью его и Шукура, и они лежали наполовину в ледяной воде, В чернильной тьме трудно было даже понять, движется зыбкий плот или стоит на месте. Только временами звёзды исчезали за какими-то тёмными тенями и становилось понятно, что стремнина мчит их куда-то в неведомое. Всё громче, всё грознее шумела река на камнях, а Шукуру-батраку никак не удавалось нащупать ногами отмель. Но тут из-за чёрного края горы выскользнула луна и закачалась над каменным уступом. Гриневич понял: это струи воды швыряют и качают гупсар. Засеребрилась плещущаяся, вся в белых барашках водная полоса, упирающаяся в приречные тёмные скалы, под которыми светилась блестящая полоска бурунов. Рёв приближался.
— Великий бог! — пробормотал в воде Шукур. Он уже совсем сполз с гупсара и, напрягаясь, плыл, толкая его из стремнины.
Плот завертелся на месте, и Гриневич схватился одной рукой за ремень. Другой он прижимал к себе пулемет и диски. Что он думал в тот момент, он не помнит. Все физические, все душевные силы он употреблял на то, чтобы удержаться на плоту и не растерять оружия. Привело его в себя только то, что за гупсаром выплыла голова коня, и лошадиный глаз, большой и блестящий, смотрел на него спокойно, благодушно.
— Ой, ой, плохо, — громко сказал Шукур-батрак. Он отчаянно барахтался в ледяной воде.
Рёв нарастал.
«Интересно, можно ли выбраться из трубы? — почему-то очень хладнокровно подумал Гриневич. — И долго человек может выдержать в такой ледяной ванне? В ванне? Почему в ванне? Где мы сейчас видим ванны? Чепуха какая-то?»
— Молодец! — закричал вдруг Шукур.
Плот так тряхнуло, что руке, державшейся за ремень, стало больно до рези в плече.
Гупсары скрипели о гальку. Кругом мирно плескалась вода, прозрачная до того, что камни на дне мерцали фосфорическим светом.
— Молодец, Шукур! — кричал батрак, — ой, Шукур, молодец!
Он прыгал по галечной отмели, и во все стороны в лучах луны от него летели стеклянные брызги. Шукур хлопал себя по бедрам, прыгал и восклицал:
— Ай, Шукур! Ай, батрак! Молодец!
— Не шуми, — вдруг спохватился Гриневич. — Привлечём внимание. Зачем кричишь?
— Ай, извиняюсь, — сразу же перешёл на шёпот Шукур-батрак. — Ой, забыл. Обрадовался. Волей аллаха избавились от гибели!
Он весь дрожал не то от холода, не то от пережитого испуга.
Река снесла плот вниз. Огни факелов чуть мерцали где-то очень далеко вверх по реке. Гриневич и Шукур долго пробирались среди зарослей, скал, осыпей, пока вышли на берег против кишлака Ширгуз.
— Здесь, — сказал Шукур-батрак.
— Почему ты думаешь? — удивился Гриневич. Другой берег тонул во тьме. Ни пламени факелов, ни огоньков фонарей.
— Ты не ошибся?
— Нет, — уверенно ответил Шукур. — Вот здесь хижина наших чабанов. Он показал на мазанку, кое-как сложенную из плитняковых глыб.
— Где же все? — спросил вслух Гриневич и навёл бинокль на другой берег... Но в стёклах шевелились только чёрные и серые пятна. Высоко наверху, очевидно, в домике кишлака, чуть теплился огонек. Река глухо ревела, ворочая по дну камни и гальки. Холодом тянуло от воды.
— Ну, я пошел, — сказал Шукур-батрак.
— А куда? — встрепенулся Гриневич, стараясь превозмочь озноб. В промокшей одежде он продрог на ветру.
— Пойду к Жилищу Дивов. Оттуда поплыву... Отсюда нельзя... снесёт далеко.
Промолчав, он прибавил:
— Раз... раз. Возьму красавицу и приплыву.
— Ну, давай, действуй, помогай. Ты молодец, отблагодарим тебя.
— Э, мне денег не надо. — Ты человек от Ленина! Я тебе помогаю от всего сердца, потому что ты человек Ленина,
Дрожа в мокрых лохмотьях, отбивая дрожь зубами, Шукур-батрак пожал закоченевшей рукой руку Гриневича.
— Я быстро.
Он побежал по берегу вверх по реке и вдруг вернулся.
Командир! я их перевезу... а потом… можно мне с вами?..
— Куда же?..
— Пусти меня в Красную Армию... Мне теперь нельзя жить в Шургузе.
— Почему?
— Ала... Родственники Алакула.
— Что? Какие родственники?
— Они станут мстить.
— Да ты говори яснее.
— Алакул был очень старый, совсем старый... Жизнь его достигла предела... и я... его...
— А, — понимающе протянул Гриневич. — Хорошо, я возьму тебя... Беги только скорей.
- Предыдущая
- 68/163
- Следующая