Набат. Книга вторая. Агатовый перстень - Шевердин Михаил Иванович - Страница 73

• Предыдущая
• 73/163
• Следующая

— Кара постигнет чайханщика, — монотонно сквозь порывы ветра доносился удивительно певучий голос, — если он не вскипятит вовремя самовар Сказители пре­даний, рассказчики сказок и грызущие сахар сладкоре­чивые попугаи рассказывают, что в день страшного су­да нерадивый, неугодивший посетителям чайханщик восстанет в образе свиньи и захрюкает, словно поганое животное, а если чайханщик поломает правила нашего устава, то надлежит развести его с его женой и про­гнать из селения...

Рваная кошма, разбитая, склеенная пиала, лесок, пыль... Монотонный бред о каком-то чайханщнке... Мысли...

Рядом слышится покашливание.

А! Это Зиадулла-бин-Насрулла — сириец, мунаджим — колдун. Вечно надоедает со своими прорицани­ями. Чепуха, бред!.. Но... иногда его нелепые предска­зания как будто сбываются. И потом... Зиядулла сразу же при первой встрече признал перстень Мл'амуяа, уви­дел и запричитал: бормотал о мистической силе, вспо­минал, что перстень происходит из таинственной Халкиди-ки в Греции, что перстню три тысячи лет. Якобы кольцо отнял Искандер Великий в юности у страшного одноглазого великана и с тех пор стал полководцем. С перстнем завоевал Искандер мир, а когда убил друга своего и побратима Клита, обронил перстень... и помер жалкой смертью. И будто потом носил агатовый пер­стень царь Рума, тоже великий завоеватель. Но украла у него перстень развратная жена, и царя убили ножа­ми. Захватили потом волшебный перстень византийские императоры, но халиф Ма'амун отнял его и стал велик и могуч. И вот теперь...

—  Что тебе, Зиадулла?

Но сириец уже своей тонкой чёрной палочкой что-то ковыряется в пыли, копает какие-то ямки, ряды ямок соединяет попарно канавками и бормочет. Да это рамль — гадание на песке. Равнодушно смотрит на ямки Энвербей, но почему-то сердце чуть сжимается. Быстро бормочет сириец Зиадулла, нервно соединяя по­лосками ямки:

—  Печаль и услада, жало и услада. «Ниш ва нуш!» — Качает недовольно головой, хмурит брови. Серд­це у Энвербея ещё больше сжимается. Последние дни столько неудач, а тут ещё выходит нечётное количество ямок... После соединений остаётся одна...

Раздражение в Энвербее растет. Он знает, что будет дальше. Сейчас этот надоедливый сириец вытащит свою «Китаб-уль-Рамль» — гадальную книгу,  важно перели­стает, найдёт соответствующий раздел и начнёт гнуса­вить: «Силы таинственные предопределили...»

Всё глупости, всё невообразимый бред, но что-то тянет с неистребимой силой в пучину таинственного.

Да, в руках сирийца книга. Уже он листает её.

—  Уйди, — свистящим шёпотом говорит Энвербей. Он так боится услышать неприятное.

Отупело смотрит сириец.

—  Уйди... Нельзя при всех... вечером.

Какое отвратительное самочувствие, какие неприят­ные мысли. Совсем недавно... нет, четыре года назад, разве он мог даже представить, предсказать, допустить... Тогда ковры... бронза и мрамор... Дворцы Стамбула... Шекер-палас... Камюр-палас... Гобелены, хрусталь... блеск, величие.

И непостижимо без связи, без логики... Великие грандиозные планы... Походы на Восток... Искандер Великий. Завоевание Кавказа... Захват Суэца... Кинжал в сердце британского льва. Тогда он, Энвербей, стоял во главе завоевателей мира. По его требованию под диктов­ку немцев султан, его тесть, объявил джихад — священ­ную войну против неверных... Поднять всех мусульман... Присоединить Афганистан, Иран. Восемьдесят миллио­нов индийских мусульман... Какие планы! Британия растоптана... под ногами. Он, Энвербей, преемник английских императоров Индии. Победоносные турецкие дивизии маршируют по Закавказью, стирают с лица земли грузин, армян...

Непобедимые полки лавиной захлёстывают Кавказ. Удар в самое сердце исконного врага — России... Захват волжско-уральских районов... Миллионы татар, башкир преклоняют колени перед всемогущим властите­лем... Какое величие! Какие победы! А дальше захва­тить Туркестан... Западный Китай.... Индонезия... Мировая исламская империя...

— Во время похода пророк, да произнесут его имя с благоговением, блуждал в пустыне с войсками.

Чей голос звучный, громкий, слишком громкий? Ах, да, чайханщик. Как он надоел.

Да и он, Энвербей... блуждающий в пустыне... Как это вышло? Казалось, всё тогда продумали. И людские кадры, и прекрасное крупповское оружие, и снаряды, и артиллерия, и надежда на кавказских мусульман. Какое победоносное наступление! Какое начало! Торжество. Какие мечты о блестящем будущем! И вдруг... Сарыкамыш! Катастрофа! Поражение! Гибель семидесяти тысяч отборных войск из армии в девяносто тысяч… Падение Эрзерума... Трапезунд, Эрзииджеши... Начало конца...

А голос всё бубнил:

—  Грозила славным последователям пророка смерть от жажды. Тогда по приказу пророка, да прекло­нят все колена перед его неслыханной мудростью,  все знамена воткнули в землю у подножия горы...

—  Горы... горы... горы турецких трупов на Кавказе... у Багдада, в Палестине... в Дарданеллах... Пусть прокля­ты будут Дарданеллы. Именно там взо-шла звезда Кемаля, того самого Кемаля, который вышвырнул из Стамбу­ла его... покорителя мира.

—  И тогда он, покоритель мира, простёр руки к горе и помолился, и вышел пророк Давид и... — рассказывал чайханщик.

—  Проклятие... Никакой пророк не помог тогда предотвратить развал и разгром... Всё хуже и хуже становилось... Час пробил, и перед глазами всех пред­стала судьба мировых планов такой, какая она есть... Всё рухнуло, и тогда он, Энвер, сделал отчаянное уси­лие... Казалось, счастье повернулось к нему...  Восемна­дцатый год... год взлёта... Чтобы спасти то, что казалось можно было спасти, он  бросил толпы голодных,  обезу­мевших турок на Закавказье, откуда  после  революции ушла  русская  армия.  Грузия,  Армения    лежали  перед ним беспомощные,  прекрасные, богатые... И он бросил на них турок под командой своего брата Нури-паши... И снова в сводках запестрели победные слова. Пал Баку... Снова полилась кровь армян... Он отдал приказ: «Убивайте!» И турки убивали... Но всё напрасно... Разве воскреснет труп?..

—  И Давид-пророк даровал мусульманам самовар! Он вынул из скалы самовар.

—  Самовар?!.. Что за издевательство... — Энвербей вскочил. Он наступал   на перепуганного чайханщика, ободранного, жалкого человечка, прятавшегося за самоваром, и кричал: «Убрать, убрать!»

Он стоял посреди чайханы, топал ногами и кричал: «Убрать, убрать!».

Подскочил мертвоголовый адъютант и, схватив за шиворот чайханщика, что-то сердито говорил ему. Подбежали кавалеристы из охраны. Дехкане, пастухи, стоявшие перед чайханой, в испуге закричали. Несколь­ко минут никто ничего не мог понять. Думали даже, что на зятя халифа кто-то покушался и дехкан согнали в кучу, наставив на них дула винтовок.

Только теперь Энвербей сообразил, что он просто смешон. Он заулыбался и приказал адъютанту отпу­стить  чайханщика.

—  О чем ты говорил?.. Какой пророк Давид? Какой самовар?

—  Господин —упал на колени чайханщик, — кля­нусь, я не виноват, кля-нусь, я только рассказывал твоим воинам рисоля — предание о покровителе    чайханщи­ков пророке Давиде. Он дал людям первый самовар и...

—  Хорошо,  хорошо, — сказал благосклонно Энвербей.

Он уже перенесся из прошлого в настоящее. Он смот­рел на чайхану, на дорогу, на толпящихся под дулами винтовок крестьян и думал о том, что вот он — человек, державший в руках бразды правления могущественного государства, командовавший одной из лучших армий в мире — ныне сидит в грязной чайхане и его окружают такие чужие холмы, а перед ним чужие люди, которые называют себя мусульманами, но которые совсем не горят желанием проливать кровь за знамя пророка.

В нём проснулось желание разъяснить, втолковать им величие идей джихада. Он лихорадочно искал дово­дов, ярких убедительных положений. Он горел желанием действовать.

Он приказал всем сесть. Став на шатком помосте в позу, он произнёс речь. Он говорил длинно, пространно. Он приводил выдержки из корана, ссылался на автори­тет толкователей религиозных догм.

• Предыдущая
• 73/163
• Следующая