Набат. Книга вторая. Агатовый перстень - Шевердин Михаил Иванович - Страница 99
- Предыдущая
- 99/163
- Следующая
Вся жизнь его — поучительный пример. Но только вчера он вырвался из могилы, и вдруг, когда жизнь поманила его жареным барашком и всё шло хорошо, он опять попался. Да попался так, что дрожь пробирала. Нет, хитрость вывезет и сейчас из гибели.
А гибель скакала с ним рядом, поглядывала на него безжизненными глазами, похожими на стоячие болотца с ржавой водой, и щерила волчьи клыки. Алаярбек Даниарбек судил, конечно, пристрастно, потому что, если не считать природного недостатка — горба, Батыр-бек располагал к себе необычайно приятным нежнокожим лицом, шелковистыми усами и бородкой и привлекательной улыбкой.
Очень уважал Алаярбек Даниарбек весёлых людей. Кто улыбается, тот зла не сделает. Несмеющиеся уста хуже щели в стене! Но с сегодняшнего дня улыбка даже на румяном лице добряка будет вызывать в нём отвратительные, холодящие сердце воспоминания. Нет, зубоскалы ещё хуже, а тем более такие, как Батырбек Болуш.
Про него говорили: «Нет большего льстеца и подхалима от Памира до Чарджоу. Он сухан-фуруш — продавец слов». Когда Сеид Алимхан, выгнанный из Бухары, сидел в Дюшамбе, Батырбек Болуш не пропускал и дня, «что-бы не коснуться лбом пыли на его, стопах», но ни в чем, говорят, не успел. Эмир не дал ему даже самого скромного чина, говорят, потому, что у Батырбека Болуша пахло нехорошо изо рта.
Батырбек Болуш затаил обиду, и когда эмиру пришлось слишком поспеш-но покинуть свои владения, он воспользовался суматохой и отбил у эмирского каравана драгоценности, которые везли на двадцати верблюдах. С тех пор Батырбек Болуш стал знатен и богат. Пронырливый, хитрый, он нашел лестью путь к сердцу Ибрагимбека, но в тайниках души мечтал сесть на его место. Безудержно льстя Ибрагимбеку в глаза, он за спиной называл его не иначе как «кирпичеголовый». В кругу друзей он только вздыхал: «Без дураков мир разрушится! Но подожди: время ещё придёт».
Взгляд Батырбека Болуша, при всей своей обычной непроницаемости, выражал, казалось, неодуменный вопрос. И у Алаярбека Даниарбека хватило хитрости разгадать его. Батырбек Болуш удивлялся, почему Даниар-курбаши (а за него принял он Алаярбека Даниарбека) молчит, не задает вопросов и... не распоряжается. А ведь Даниар-курбаши со времени Дюшам-бинской осады стал едва ли не правой рукой Энвербея, почти что начальником штаба. Батырбек Болуш сам в лицо не знал Даниара, потому что ни разу не приезжал в ставку зятя халифа, хоть и звали его неоднократно. Батырбек Болуш предпочитал находиться подальше и в стороне: спокойнее и выгоднее. Но теперь, поскольку самый близкий Энвербею человек здесь, приходится считаться с ним.
Всё яснее становилось Алаярбеку Даниарбеку, куда спешит банда Батырбека Болуша, и всё отчетливее понимал он весь ужас предстоящих событий.
«Они скачут к Вахшу. Они узнали про каюки. Груз для них — желанная добыча... бандитов много, наших мало! Все погибнут: и доктор, и Файзи, и Юнус, и бойцы. Разве тридцать человек больных устоят?»
Горькие мысли приводили к заключению, от которого все внутри начинало трепетать. Да, хитрец и храбрец Алаярбек Даниарбек дрожал от страха.
Он вздрогнул и встрепенулся от громкого удара, подобного пушечному, выстрелу.
Вперед выехал глашатай с громоздким глиняным барабаном — нагарой, ударил в него с силой и начал выбивать оглушительную дробь, а мирза сделал рупор из ладоней и закричал:
— Эй, эй! Наступает ночь, но храбрость и доблесть Батырбека Болуша не знает препятствий и сокрушит тьму. Эй, эй, слушайте, и пусть возгорится в робких душах мужество. Славный Батырбек Болуш драконом разлегся в степи, а красные аскёры трусливо ползают вокруг, точно мураши, жадно щёлкая зубами, а вдруг он уже не живой и можно поживиться мясом. Но тут Батырбек Болуш вскочил, зарычал, заревел. Ррр! В страхе аскеры кинулись, точно солома, сметенная вихрем, во все стороны под огненным дыханием могучего курбаши. Сколько их тут изжарилось в шашлык!
«Опять шашлык, — простонал про себя Алаярбек Даниарбек, — клянусь никогда и не нюхать запаха шашлыка!»
— Бум, бумм! — в темноте гудел барабан, а мирза вопил:
— Тысячи аскеров сгорели, тысячи забились в норы. Эй, эй! И мы, славные воины ислама, за ноги их оттуда вытаскивали. Сорок палачей встали на краю ямы смерти, сорок палачей сорок дней и сорок ночей рубили головы красным. Руки доблестных палачей устали, а они рубили и рубили. Эй, эй, смотрите, вон в степи курган сложил Батырбек Болуш из голов большевиков. Эй, эй, курган до самого неба достанет. Эй, эй! Славные джигиты, сколько коней и сёдел досталось вам!. Эй, эй, славный курбаши Батырбек Болуш.
От хвастливых славословий глашатая мужества у Алаярбека Даниарбека не прибавилось. Он отлично понимал всю вздорность и ребяческую наивность воплей мирзы, но знал, что говорят вообще о Батырбеке Болуше, Алаярбек Даниарбек терялся все больше. Он поминутно вздрагивал и даже начинал икать, потому что горбун имел неприятную привычку вкрадчиво трогать руку или плечо собеседника, точно стараясь физическим прикосновением крепче утвердить в нём высказанную им мысль. Алаярбеку Даниарбеку рука Болуша казалась холодной, ледяной, a прикосновение её — прикосновением ангела смерти Азраила. Горбун чувствовал необыкновенное расположение к вновь обретенному другу, как он его называл, и развлекал его разными занимательными историями. Вообще, если бы не все самые достоверные зловещие слухи, Алаярбек Даниарбек мог бы подумать, что рядом с ним едет приятнейший и воспитаннейший человек, заслуживающий глубокого уважения.
Весь день ехали по степи и только после захода солнца остановились на привал. Костер горел ярко. Дым отгонял противно гудевшие комариные стаи, прохлада приятно ласкала лицо, вкусно пахло из котлов, и Алаярбек Даниарбек постепенно пришёл в себя и обрел способность спокойно рассуждать и думать… Нет, трусить он не собирается. Чего пугаться? Он ещё обведёт вокруг пальца этого проклятого с женственным лицом курбаши. Не с такими ещё Алаярбек Даниарбек имел дело! Но почти тотчас холод липкими струйками опять пополз в сердце. Батырбек Болуш всё таким же вкрадчивым ласковым тоном рассказывал:
— Вы, дорогой Даниар, говорят, родом с Кавказа, где знают толк в драгоценностях. Говорят, вы поездили по свету немало. Имели счастье совершать молитвенные ракъаты под куполом Айя-Софии в Стамбуле, лицезреть мечеть Омейядов в Каире, успели посетить даже страну ференгов. Вы знаток вещей восточных и западных. Не откажите осмотреть и оценить вот это.
Он вынул из мешка золотой браслет, весь усеянный рубинами. Повертев его в руках и подивившись его блеску и красоте. Алаярбек Даниарбек вдруг заметил, что во впадинах узоров и в гнёздах, в которые вставлены драгоценные камни, спеклась не то чёрная грязь, не то... И вдруг ему стало жарко и холодно от внезапно мелькнувшей страшной догадки.
— Э, э, — пробормотал он, — я, я не специалист... это ювелир может...
— Жаль, — заметил Батырбек Болуш, — я хотел бы знать, браслет дорогой? А знаете, его носила одна намданекская красавица. Я увидел его у неё на руке, когда она полой камзола закрыла своё лицо. «Зачем тебе, простой дехканке, такая ценная вещь? Времена, красавица, неспокойные, как бы тебя не обидели, а? Продай лучше мне браслет!» Но она оказалась упрямой и несговорчивой, как все женщины. Она не хотела продать браслет. Видит аллах всемилостивый, я хотел купить его.
Он замолчал, как будто не замечая, что Алаярбек Даниарбек смотрит на него с ужасом.
— Увы, она оказалась сварливой и злой, точно самка барса. Красавица дралась и царапалась, как кошка. Застежка не раскрывалась, а я решил взять браслет, и пришлось....
Он рубанул ребром ладони в воздухе.
— Вы... руку... ей? — холодея спросил Алаярбек Даниарбек.
— Увы, я торопился... А жаль, что вы не хотите оценить браслет.
— А женщина?..
Но мысли Батырбека Болуша уже отвлеклись в сторону, и он заговорил о другом:
— Господин Даниар, — проговорил он медленно, — мы не достигли высоких степеней и не заслужили высокого доверия зятя халифа, но, зная, что вы озарены его благосклонностью, мы хотели бы получить у вас скромный совет.
- Предыдущая
- 99/163
- Следующая
