Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович - Страница 123

• Предыдущая
• 123/180
• Следующая

И все же «острие ножа прошло через мясо и воткнулось в кость». Политика политикой, но доходы от каракулевой торговли поважнее. А тут еще просочился слу-шок: афганское правительство Надир-шаха требует, чтобы эмир перестал поддерживать Ибра­гимбека, иначе будет наложен секвестр на все эмирское имущество в Афганистане, в том числе и на отары каракульских овец. Бош-хатын дала верным людям сто рупий, чтобы они «подковали осла Карима», то есть дали взятку, и все узнали. В министерстве подтвердили — все отберут...

Придави осу — ужалит. Простоволосая, растрепанная Бош-хатын надвигалась на повелителя, растопырив пальцы с длинными крашеными ногтями. Ещё не хватало, чтобы она расцарапала ему физиономию. Пришлось сдаться. Эмир приказал позвать мирзу и продиктовал:

«Слава мужа, уклонявшегося от встречи с врагом, спит. Слава от встречи с врагами растет. Всемилостивейше соизволяем извес­тить вас, господин Ибрагимбек, о благополучном состоянии наше­го здравия. Извещаем вас, что ваши донесения о военных стычках с правительственными войсками не получили нашего одобрения, хотя и очевидно, что вы воевали из искренних побуждений. За ваши услуги от гос-пода бога снизойдет на вас небесное блажен­ство. Наше высочество остались вами очень довольны, ибо видят, что вы держите наше войско в боевом состоянии и поощряете развитие духа храбрости, повелеваем вам, наш главнокомандующий, немедля прекратить походы и войну и все внимание уделить подготовке к вторжению. Ибо скоро час наступит».

Тауба! Кто переспорит женщину! Но в душе эмир был доволен. Он всё больше и больше не доверял Ибрагиму-конокраду.

                                                  Кто спит   много, тому   собаки лижут рот.

                                                                        Самарканди

Лицо, рыхлое, кисло-равнодушное, вдруг сделалось упрямым, решительным. Даже мучнистая бледность исчезла и сменилась персиковым румянцем. Глаза густой черноты прищурились, на­пряглись. Сеид Алимхан судорожно схватил за руку Сахиба Джеляла: «Осторожно! Не шевелитесь!» — и ползком двинулся к краю тахты, даже не привстав и не отрывая взгляда от...сороки.

Обыкновенная сорока со стрекотанием и треском крыльев во­рвалась в тишину дворика и уселась на одиноком деревце шелко­вицы.

Высокие, глухие стены отгораживали дворик от мира и любо­пытствующих глаз, и птицы почти никогда не залетали сюда. И сейчас появление дерзкой сороки явилось явным нарушением дворцового распорядка.

Всем своим видом его высочество эмир Алимхан показывал, что он так и расценил шумное появление щеголеватой, разряжен­ной в броские черно-белые перья птицы.

Больше того, Алимхан оскорбился. Ибо чем иначе объяснить, что он сбросил сонливость, медлительность, прересилив свою во­шедшую в плоть и кровь флегму, он пренебрег даже величием и спесью. Поистине Сахиб Джелял «впал в пучину изумления», наблюдая поразительное превращение повелителя в... кошку. С кошачьими повадками эмир крался к деревцу, шатающемуся под тяжестью суетливой, беспечной птицы. Кто мог бы заподозрить в обрюзгшем, распухшем от пищи и вина, расплывшемся вширь Алимхане охотничью прыть?

Не сводя глаз с сороки, он на цыпочках просеменил к глиня­ному тандыру, в котором сама госпожа Бош-хатын по своему кап­ризу порой пекла здесь, под чужим небом, настоящие бухарские «патыр».

Отколупнув дрожащими в охотничьем азарте пальцами изряд­ный кусок спекшейся твердой глины, эмир повернулся всем телом к сороке. Он преобразился в охотника, выследившего дичь в джунглях.

Как порой пустяковое обстоятельство может выдать истинную природу человека. Только что Сахиб Джелял видел раздобревшего на сливках и пловах, нежившегося на шелковых курпачах, избалованного, боявшегося дуновения малейшего сквозняка восточного князька, доживавшего свои дни в изгнании. От неприятных новостей, привезенных из Пешавера, эмир совсем было по-бабски разнюнился, вконец раскис, ослабел.

А тут — и по спине Сахиба Джеляла заструился холодок — к дереву крался, готовясь к прыжку, сам Чингисхан, каким запечат­лели его средневековые миниатюры. Жажда истребления, убийст­ва горела в черных глазах Сеида Алимхана, и всё лицо его подергивалось в приступе охотничьей страсти.

Можно ли так ошибаться? Да он совсем другой, он свирепый, берегись!

А сорока? Что ж, сорока вела себя непринужденно. Ей и дела не было, что в этом дворике повелитель Бухары принимал самых почетных деятелей стран Востока и Запада, решал дела, касав­шиеся судеб миллионов людей. Сорока стрекотала, вертела своей черной, изящной головкой светской сплетницы и продолжала от­чаянно и оглушительно злословить. Всё дичее делался взгляд Сеи­да Алимхана, всё судорожнее сжимал оружие мести в своей руке, которая медленно-медленно заносилась назад и вверх.

Сорока ничего не боялась. Да и где это видано, чтобы вертлявая птица могла опасаться неуклюжего, неловкого двуногого. И сорока продолжала крутить своей головкой так, что бусинки её глаз поблескивали задорно и вызывающе, а из клюва вырывалось всё более громкое верещание, которое нельзя было истолковать иначе, как ругань в адрес кравшегося к деревцу человека.

Кто мог вообразить, что их высочество эмир вздумает срывать свое раздражение мирового, так сказать, масштаба на какой-те задиристой пичужке.

Р-р-раз! Молниеносно рука распрямилась. С точностью пращи ком глины сшиб с дерева сороку. Стрекотание оборвалось.

«О-омин обло!» — молитвенным жестом Алимхан провел ла­донями по сразу же побелевшим щекам и вороной бородке. Удов­летворенный, спокойный, направился он к тахте, даже не удостоив взглядом трепыхавшуюся на земле птицу, на кипенно белой груд­ке которой выступило кровавое пятнышко. Враг повержен в прах!

«Вот какие мы!» — говорила осанка эмира. Он ждал славосло­вии. И похвалы последовали, но не от Сахиба Джеляла, а от Начальника Дверей, который, оказывается, подглядывал и под­слушивал, сидя на корточках за калиткой, и теперь почтительным возгласом выдал своё присутствие. Эмир нахмурился, показывая, что он недоволен. Но лучше заслужить от повелителя «Рохля ты!», нежели воздержаться от восторгов, когда дело касается охотничь­их успехов их высочества. Начальник Дверей знал слабость своего хозяина и повелителя.

Что ж, Начальник Дверей заслужил еще большую благосклон­ность Алимхана, а господин Сахиб Джелял имел возможность еще и еще раз убедиться, что Алимхан вовсе не такой безобидный тюфяк, за какового себя выдаёт в глазах всего света.

Ну, а Сахиб Джелял совсем не глупая сорока. Во всяком случае, Алимхан раскрылся. И вовремя. Не прилети во дворик птица, бог знает, на ком бы эмир сорвал свою досаду, вызванную возра­жениями. А кто любит, когда ему перечат.

После утреннего намаза эмир пригласил «своего драгоценного друга и советника» к себе в интимный, полный зелени и запаха райхона, дворик, чтобы побеседовать за чаем и посоветоваться. Результаты поездки Сахиба Джеляла были, прямо сказать, обес­кураживающие.

Едва они переломили лепешки и выпили по пиале ширчар, Алимхан забубнил, не сводя своих угольно-черных глаз с лица собеседника:

—  Значит... не хотят инглизы-собаки... не желают... Так... Что будем делать... а?..

— Я  говорил  уже:  инглизы  говорят — давайте золото,  много золота.  Вкладывайте  капиталы.— Он  сделал  паузу и  следил за помрачневшим лицом Алимхана.— Платите, говорят, за оружие и снаряжение. Иначе ннглизы не будут иметь дело с вами, с эмиром.

—  Но джихад!.. Непременная обязанность мусульманина... осо­бенно против безбожников большевиков... Вы толком не объясни­ли, не доказали инглизам... Сами не убеждены, наверно. Некото­рые держат руку Советов... Сами инглизы торгуют с Внешторгом... Не хотят джихада...  Ведь каждый   правоверный  обязан  идти  в джихад. Я так хочу!..

В своем раздражении Алимхан уже не сдерживался, и голос его все время срывался.

• Предыдущая
• 123/180
• Следующая