Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович - Страница 128

• Предыдущая
• 128/180
• Следующая

И насколько любили и уважали Сахиба Джеляла, настолько же презирали и ненавидели муллу Ибадуллу Муфти за его ту­пость, его сальные волосы-космы, за его вшей, запах от ног, за «дарьякаши» — «выливание рек», то есть попросту тайное при­страстие к спиртному.

Симпатии свои все отдавали Сахибу Джелялу и немногословно­му доктору Бадме. Сначала думали, что Алимхан приблизил тибет­ца просто так — ведь многочисленность придворных — показатель пышности владетельного двора. В михманханах Кала-и-Фатту веч­но толкались праздношатающиеся, «домогающиеся воды жизни», готовые за миску машхурды исторгать «вздохи восторга» о благо­получном скольжении по небосводу счастливой звезды эмира. Но никто даже мысленно не смел назвать Бадму прихлебателем. Док­тор «белым аистом расправил крылья в золотой пыли сияния» и оказался на голову выше придворных.

Замечание Сахиба Джеляла насчет племени царей и врачей вызвало единодушное гудение. А эмир подкрепил слова Джеляла еще ироническим напоминанием:

—  Одна рваная кошемка — десять дервишей помещается. Спят все... но двум визирям тесно во вселенной...

Сам мулла Ибадулла Муфти понял, что выходка его встречена неодобрительно и что не лишнее поклониться язычнику «большим поклоном». На всякий случай.

После «дивана» он оказался рядом с доктором Бадмой и из­рек:

—   Господин, вы из страны Тибет, где сеют слова лишь о мире. У нас, мусульман, в руке обнаженный меч. Нам, э, не подобает кейф за чаепитием, как некоторым.

Лучше бы мулла Ибадулла Муфти не лез со своими неуклюжи­ми извинениями. По обыкновению негромко Бадма заметил:

—  Чаепитие,  вы  сказали?  Господину Муфти  для  прояснения мозгов не хватает не чая, нет, кое-чего покрепче.

Все ухмылялись. Все знали слабость потомка пророка. Всем надоели наивные, нагоняющие тоску проповеди в темном, пропи­танном сыростью склепе. И против их воли в их сердцах нашли  отклик   слова,   тихо   произнесенные   язычником   Бадмой,   мысли  вслух:

—  Чтобы явиться в сей  мир человеком  разума,  приходилось ему в прошлые его жизни быть десять и четыре тысячи раз «чак-равартин», то есть десять и четыре тысячи раз восседать в колес­нице с золотыми колесами, катящимися по миру знаний.

Темны были слова Бадмы, чужды взглядам мусульман. И по­тому они казались страшными, жуткими. Понятно было одно, что мулла Ибадулла глуп и ничтожен.

По-видимому, доктору Бадме, колдуну и волшебнику, на этом следовало остановиться. Тогда он не озлобил бы окончательно муллу Ибадуллу Муфти и избавил бы себя и своих друзей от мно­гих неприятностей. Но всегда ли мудрецы соблюдают меру мудрос­ти? То, что он тут же добавил, равнодушно, очевидно, в разъясне­ние чуждого мусульманам буддийского понятия «чакраватин», прозвучало оскорблением:

—  О жалость! Даже тому, кто воображает себя возничим на золотой колеснице знаний и мнит себя советчиком государя, при­ходится в прошлом своем существовании тысячекратно воплощать­ся в образ и существо и червяка, и крысы, и свиньи.

Стерпеть «свинью» мулла Ибадулла Муфти не смог. Воздев руки с посохом к расписному потолку, восклицая: «Йя, хакк! Йя, эсакк!» — он грузно выкатился из михманханы.

Но он все же остановился на пороге и, показав пальцем на Бадму, бросил:

—  Глядите! У него голова змеи! Язык змеи! Глаза змеи!

                                                                  Призвал его дьявол служить лжи,

                                                                  а он послушал его.

                                                                               Ибн Наубат

Новые неприятности ждали в тот день Алимхана. И в самом деле утренний паук оказался вредной приметой. Надо приказать убрать паутину.

Явился Мукумбаев. Он всегда являлся без предупреждения. И хотя его знали как верного слугу их высочества, наедине с эмиром он держался бесцеремонно.

Пришел Мукумбаев в ятакхану без приглашения, уселся и по­требовал чаю. Он вел себя хозяином. Его ничуть не беспокоило, нравилось это или не нравилось эмиру. Сеид Алимхан испугался. Мукумбаев должен был находиться в Женеве, а от Женевы да Кала-и-Фатту не близко.

«Когда же он успел... прискакать?..» — думал эмир, но старал­ся благосклонно улыбаться. Озабоченный вид Мукумбаева не сулил ничего приятного. Очень хотелось Сеиду Алимхану отложить разговор или хоть оттянуть его, но министр сразу приступил к делу.

—  Девушка исчезла!

—  К... какая девушка?

—  Девушка... ваша дочь... Моника-ой... Вы ее признали своей дочерью...

—  Говорите: исчезла... гм... Как исчезла?

—  Ее нет в Женеве.

—  Что же случилось? — Казалось,  что    эмир    действительно взволнован.                      

—  Такое хорошо задуманное дело пошло прахом. Обо всем до­говорились, все подготовили и... опять!

Без видимой логики Мукумбаев заговорил о предстоящем кон­грессе халифатистов в Каире и выразил неудовольствие:

—   Ваша бездеятельность, господин, уронила Бухарский центр в глазах Европы. Еще в двадцать шестом году на конгрессе халифатистов в Каире многие великие умы ислама жаждали видеть вас халифом всех мусульман. Лишь Персия, Турция, Афганистан вос­противились. Из-за чего? Из-за вашей приверженности к устаре­лым догмам. Тогда, помните, отложили решение, чтобы вопрос со­зрел. Ждали, что вы поймете требования времени. Сумеете налить « кувшин новое вино.

Ужасно неприятный разговор. Крупитчато-белое лицо Алимха­на пошло пятнами.

—  А что?

—  Мы   же договорились.   Панисламизму   необходимы   новые одежды. Наш духовный отец, боец за мировое исламское государ­ство Джемальэддин Афгани нашел способ сделать панисламизм знаменем тех; кто идет сражаться против колонизаторов. Нам ну­жен ислам, как наднациональная, надклассовая общность. Лозунги религии в форме панисламизма нам подходят исключительно для консолидации государств в Азии и вообще на Востоке. Мы за союз мусульманских государств под знаменем халифата. Но мы катего­рически против теократического государственного    строя на ре­лигиозной основе. Кто поверит,— для этого нужно быть полити­ческим слепцом, — что семьдесят миллионов мусульман Северной Индии жаждут сделаться подданными бухарского эмира,  князька грязном, пыльной, отсталой Бухары, пусть Алимхан называет себя хоть двадцать раз халифом правоверпых. Что ж, вы думаете заставить мусульман, образованнейших профессоров Лахорского университета, или мусульман — блестящих офицеров, окончивших военное училище «Сандхерст», целовать вашу грязную туфлю? Воображаете, что ради религиозных бредовых сказок советская узбекская молодежь, образованная, просвещенная, пойдет в ярмо к средневековому тирану, отмахнется от всего, что ей дала Совет­ская власть, и предпочтет виселицу у подножия Арка и палки?

От всех упреков Сеид Алимхан буквально осовел.

—  Письма сочинял мулла Ибадулла Муфти... Он правоверный... мало-мало фанатик... и... немного туповат... так сказать...

—  А вы взяли и поставили под письмами свою большую печать, вы поставили собственноручную подпись! — перебил Мукумбаев. — И где? Под призывом к джихаду, газавату, к набившей оскомину исламской священной войне, к резне всех немусульмап, к истреб­лению так называемых кяфиров. Мы тоже за джихад. Но мы, но­вые халифатнсты, смотрим на священную войну   как   на   лозунг восточного фашизма...

—  Чего-чего? Фа-шизма?..— поперхнулся эмир.

—  Об этом потом... Нам нужен   лозунг,   способный   привлечь массы правоверных к нам и помешать всяким там республиканцам, либералам, прогрессистам захватить    влияние    среди мусульман. Мы понимаем джихад как движение мусульман под руководством достойных уважения людей — помещиков, баев, промышленников, коммерсантов, банкиров, держащих в своих руках поводья прав­ления. Единство мусульман мы противопоставим коварным и гнус­ным домогательствам черни захватить власть. Нам, людям новых веяний, религия ислам нужна, чтобы затыкать уши и рты тем про­клятым, кто кричит о классовой борьбе. Вот какой джихад нам ну­жен. А что мы читаем в ваших воззваниях? Призывы к поголовной резне всех немусульман. Вы, господин, живете тысячу лет назад. А что скажут англичане, едва держащие в повиновении десятки миллионов мусульман в Индии и других своих колониях? А что скажет Франция, у которой все так и бурлит в Алжире и Сирии? А ведь у французов, господин, ваши деньги! Вдруг они наложат секвестр на ваши счета в «Банк де Франс»! А что скажет наш друг Муссолини? Нам лишиться его поддержки нельзя.

• Предыдущая
• 128/180
• Следующая