Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович - Страница 145
- Предыдущая
- 145/180
- Следующая
Пока все пили принесенный одной из жен Гулама Шо молочный чай с салом по-киргизски — сказывалась близость Памира, — гости говорили мало. Густой пар вился над глиняными чашками fн вырывался вместе с дыханием людей. На дворе крепчал мороз, а двери стояли распахнутыми, чтобы сквозняк выгонял очажный дым в отверстие в потолке.
— Уважаемый доктор, — как бы невзначай проронил Пир Карам-шах, — я не имел чести знать, что и вы здесь, в Мастудже.
— Мы, буддийские ламы, бродим по миру. У нас нет дома. А мой монастырь отсюда в сорока днях пути. Я здесь проездом.
— Но вы были в Кала-и-Фатту. И вы покинули их высочество эмира в то время, когда его болезнь — так говорят — усилилась? — продолжал Пир Карам-шах. Он говорил настойчивее, чем позволяла вежливость.
— Лег-со! Отлично! Позволено мне будет удовлетворить ваше уважаемое любопытство, — живо подхватил толстяк-лама, осторожно высвободив пальцы из длиннющего рукава «кочи», чтобы взять миску с кислым молоком. — Господин достопочтенный доктор вызвался нас проводить от границы Тибета по столь трудному и утомительному пути.
— Их высочество эмир Алимхан, — заговорил сухо Бадма, — весьма обеспокоен здоровьем своей новой супруги Резван, выехавшей навестить свои дарованные ей эмиром Бадахшанские владения. Их высочество соизволил отдать распоряжение мне сопровождать госпожу Резван и оказывать ей медицинскую помощь. Но в пути мне стало известно о предстоящем приезде из далекого Тибета моего мудрого учителя и наставника господина Нупгун Церена. С соизволения госпожи Резван я оставил её свиту и поспешил навстречу моему мудрому учителю. Госпожа Резван соблаговолила задержаться на свадебном пиршестве у своей двоюродной сестры в Шагоре, что в трех днях пути отсюда. Госпожа Резван прибудет сюда, в Мастудж, послезавтра, чтобы лично участвовать в переговорах с высоким послом Далай Ламы господином Нупгун Цереном о делах Бадахшана.
— Сделав доброе дело, господин доктор Бадма избавил нас от многих забот, — добавил благодушно Нупгун Церен. — Он встретил нас на тяжелом и многотрудном перевале через Каракорум по имени Ланан Ла. Если бы не мой друг доктор Бадма, не знаю, выбрались ли мы из бурана, заставшего нас под самыми небесами.
И он вздохнул. С несвойственной буддийским монахам словоохотливостью Нупгун Церен подробно рассказывал о невероятных трудностях дороги из Лхассы через Гянзе, Шиганцзе и далее по обрывистым каньонам долины реки Брамапутры на Традан. Оттуда Нупгун Церен хотел повернуть на юг в Индию через Непальские перевалы, но его предупредили, что снег, в изобилии выпавший зимой в Гималаях, не растаял и все тропы из Тибета в Индостан ещё закрыты. Пришлось повернуть на север и путешествовать по каменистым плоскогорьям. По дороге на Онгке у перевала Лапан Ла он встретился, к счастью, с любезным добродетельным доктором Бадмой, очень известным, очень почтенным, оказавшим личные услуги в прошлом самому Далай Ламе.
— Наш друг доктор Бадма великий человек и великий путешественник, смелый, мужественный, стойкий, — с чувством произнес Нупгун Цереп, и лысина его побагровела. — Весна в долине реки Шийок невиданно суровая, и я не знаю, достали бы мы верховых и вьючных кутасов продолжать путь. В селении Скарду нас встретипн весьма негостеприимно. Жители не пожелали продать нам даже сухую лепешку. Мы умерли бы с голоду, если бы не доктор Бадма.
Кровь отлила от макушки черепа Нупгун Церена, и он с комической жалостью погладил свой огромный живот.
— Лег-со! Так случилось. Мы голодали. Мы поневоле вступили на аскетическую стезю бодисатв. Но одного слова господина доктора Бадмы, оказывается, достаточно, чтобы нам помогали всюду и везде. А не то, в отчаянии, мы хотели свернуть на дорогу в Сринагар. Мы отлично отдохнули бы и насладились прелестями дивного климата Кашмира, но тогда мы не поспели бы в назначенный цень сюда и не смогли бы сидеть сегодня вместе с вашей милостью, уважаемый господин... Пир Карам-шах. Лег-со!
Он заулыбался, в восторге от того, что ему удалось лицезреть столь уважаемого, столь великого господина Пир Карам-шаха. Глаза его сузились. Он совсем походил на статую Будды. Он надулся так, что лысина его снова побагровела. Всем своим видом, поведением Нупгун Церен показывал, какое огромное, чрезвычайное одолжение он оказывает этому представителю инглизов, для встречи с которым ему пришлось ехать полторы тысячи миль верхом на тряском быке-кутасе, повергая свое рыхлое многопудовое тело превратностям пути по скалистым долинам Центрального Тибетского нагорья, испытывая страдания от ночлегов на морозе под открытым небом, подвергая себя риску нападений воинственных кочевников Западного Тибета. И, что самое главное, он хотел поделикатнее, пояснее выразить свое неудовольствие по поводу негостеприимного приема, оказанного ему в Северной Индии.
— Нам известно, что и Лех, и Гильгит, и Скарду считаются коронными владениями Британии,— куражился он ехидно.— Неужели местные власти — слуги британской короны не могли принять посла священного Далай Ламы достойно? Я понимаю — они темные, малограмотные «кача» — мусульмане. Если они не пони-мают по своему невежеству, с кем имеют дело, им надо приказывать.
Он полез за пазуху. Тесно подпоясанный кушак перехватывал и подпирал кверху красную «кочу», и образованный таким образом напуск использовался тибетцем в качестве вместительной мошны. Оттуда Нупгун Церен вытащил курительную трубку, кисет с табаком и кресало с огнивом. Он долго выбивал целые снопы искр и долго раскуривал. Тут же он извлек из того же напуска курительные свечи и, бормоча молитвы, зажег их.
— Дух здесь больно тяжелый,— оправдывался он.
Заминка послужила Пир Карам-шаху лишь на руку. Не мог же он так сразу открыто сказать, что международное положение изменилось, что в Лондоне по вопросу о планах великого Бадахшано-Тибетского государства нет ещё единодушия. По-видимому, эта... он не мог назвать её иначе — эта зловредная кошка, мисс Гвендолен Хаит, успела разослать указания по всей горной стране, о том, что Пир Карам-шах не наделен полномочиями вести переговоры самостоятельно, и посланец Далай Ламы оказался для местных властей в Гильгите совершенно нежданной и, проще говоря, нежелательной личностью — «персоной нон грата».
Пир Карам-шах ничуть не собирался извиняться перед Нупгун Церепом — это было не в его характере. Он взял под защиту англо-индийскую администрацию. И сослался на тупость и невежество местных гильгитских князьков. Очень сдержанно он поблагодарил доктора Бадму за внимание к высокому гостю.
Приходилось только гадать: каким путем, по каким каналам тибетский доктор Бадма, придворный лекарь бухарского эмира Алимхана, мог узнать о приезде представителя высокого Далай Ламы и, тем более, с такой точностью о его маршруте, что даже сумел встретить его на границе Тибета.
Загадка эта заботила Пир Карам-шаха в течение всей беседы: не мог же доктор оказаться человеком, связанным с «Секретной службой». Ведь только ей было известно о выезде из Лхассы Нупгун Церена. Если это так, почему же его, Пир Карам-шаха, не предупредили. Что это? Недоверие или очередная глупость мистеров эбенезеров?
Загадочной личностью оказался и посланец из Урумчи, предъявивший верительную грамоту от Синцзяпского правительства. Он ни в коей мере не мог сойти за китайца. Чисто славянское лицо, русые бородка и усы, очень высокий рост, военная выправка изобличали в нём русского. Да он и представился тут же: «Штабс-капитан Вяземский». Но оставалось лишь гадать, как мог человек, не знающий ни слова по-уйгурски, не говорящий на дари, не имеющий зимней одежды, проехать благополучно по Памирским хребтам, каракорумским перевалам и не замерзнуть, избежать пуль рескемских воинственных горцев.
Объясняться с штабс-капитаном пришлось через двойного переводчика. Пир Карам-шах задавал вопрос по-английски, Бадма водил на таджикский, Молиар — на русский. Беседа шла тягуче медленно. Многое путалось. Приходилось переспрашивать. Но в конце концов посланец из Урумчи, оказавшийся белогвардейским офицером, сумел рассказать о состоянии белоказачьих соединений в Синизяне на границе с Советским Союзом.
- Предыдущая
- 145/180
- Следующая
