Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович - Страница 162
- Предыдущая
- 162/180
- Следующая
Теперь в тронном зале часто совещались, и всегда на почетном месте восседал в высокой, с алмазным аграфом чалме, в расшитом золотом и шелком гильгитском кафтане красноликий, с рассеченным складкой забот лбом, худощавый, зеленоглазый, жестокий вождь вождей. Он избрал своим уделом «внушать и повелевать».
Его величество царь Гулам Шо не осмеливался даже присесть на свой трон. Он сидел почтительно на пятках позади Пир Карам-шаха и всё шептал ему что-то на ухо, а тот пощипывал свою реденькую «а ля принц Уэльский» бородку цвета соломы и поджимал узкие коричневатые губы. Он выглядел, несмотря на богатое одеяние, невзрачным и непредставительным, но все ощущали гнёт его мощи и силы. Прямо за спиной его поднималась к потолку голая, задымленная, с выпячивающимися из грубой штукатурки камнями стена, неприглядная, но несокрушимая. И, глядя на неё, все видели другую, мощную, подавляющую все и вся стену, сложенную из золотых глыб, — стену империи. В глазах мельтешило и рябило, и начинало казаться, что у стены сидит не невзрачный, даже хилый по внешности человек, пыжащийся от натуги, чтобы казаться великим и могучим, а подлинный вождь вождей. А стоящие по бокам с винчестерами розовощекие два гурка выглядели ангелами-мстителями.
От вождя вождей сейчас зависело всё. С приходом солнечных дней тысячи рабочих муравьиными роями копошились на тропах, оврингах, перевалах. Целые горные кланы и племена втянуты были в строительство дорог, все вьючные средства были реквизированы— лошади, буйволы, яки-кутасы, ослы. Подростков и женщин плетьми выгнали из хижин перетаскивать ящики и мешки. Никого не осталось в селениях, даже в самых далеких ущельях. Пир Карам-шах отлично владел методом «кнута и пряника». Всем давал возможность заработать. Платил гроши, но и гроши производили в горной стране ошеломительное впечатление, потому что горцы никогда до сих пор не видели столько денег — мешки медных грошей.
Везли, тащили по оврингам, тропам, перевалам оружие, патроны, амуницию. Лихорадочно возводили хворостяные мосты, пробивали в скалах тропы, выравнивали подъемы на перевалы. Людей не хватало. Даже правители княжеств сами брались за черную работу и громоздили на свои спины бревна, камни, ветви. Не разгневать бы проклятых инглизов и, что греха таить, ссыпать бы в свою княжескую мошну еще несколько монет. Пир Карам-шах переворотил всю жизнь горной страны. Он был всемогущ. А всемогущий не просит, не уговаривает. Всемогущий повелевает и платит, когда ему повинуются, а когда не повинуются, тогда стреляют его ангелы мести и злодейства — гурки. Но однажды произошло невероятное. В один из дней гурки отказались стрелять. На переправе ствол одного полевого орудия выскользнул из вьюка, упал в поток, потянул за собой лошадей, носильщиков. Горцы бросились спасать товарищей и забыли про орудийный ствол. Они отказались лезть в ледяную воду. Наблюдавший с крыши каменной хижины за переправой Пир Карам-шах приказал гуркам стрелять.
Выстрелы не раздались.
Долину обступали вечные горы. Посиневшие в весенних ветрах вершины взирали с удивлением на людей. Извечно здесь, в долине, за неповиновение убивали — пристреливали. Что стоит жизнь человека по сравнению с такой ценностью, как блестящий, отполированный ствол полевого орудия, новенького, скорострельного, системы прославленной фирмы «Виккерс», стоящего много-много гиней? Жалкие туземцы принялись спасать из ледяной стремнины таких же жалких туземцев и бросили на произвол судьбы ценность, принадлежащую великой империи.
Розовощекие гурки отказались стрелять. Они вдруг сделались все на одно лицо — равнодушные, непроницаемые, упрямые. Они даже не подняли по команде Пир Карам-шаха свои винчестера и смотрели сосредоточенно на бешеную ледяную реку, в пучине которой лежал ствол полевого орудия, такого дорогого, такого нужного для войны с большевиками.
— Огонь! — приказал вождь вождей, стараясь перекричать бешеный вой горной реки.
Но гурки не стреляли. Они скалили белые зубы не то в улыбке, не то в злобе. Пир Карам-шах подбежал, прыгал по мокрым глыбам, и замахнулся на гурка со щеками гранатового цвета. Замахнулся, но бессильно опустил руку. Гранатовощеклй гурк странно улыбнулся, но в глазах его проснулась угроза. Остальные гурки тоже смотрели с ненавистью на своего хозяина, жалование которого они получали. Вождь вождей озирался.
Что-то произошло. И страшное. Какой же он вождь, когда его не слушаются слуги, получающие у него жалованье? В Азии такое немыслимо. Невольно он сопоставил поведение горцев и своих гурков с появлением её. Теперь он знал, что она — Белая Змея, таинственная, непонятная, но очень влиятельная и опасная.
Он припомнил.
Ему пришлось самому наблюдать её приезд в Мастудж. Он встретился на гильгитской дороге с необыкновенным караваном. По карнизу вышагивали разряженные в малиновые камзолы слуги-гулямы. За ними ехали на отличных конях, сплошь увешанные оружием, раджпуты. Между двух коней показался на самом краю пропасти обтянутый малиновым бархатом бенаресский паланкин, за ним — второй, победнее и попроще. Паланкины также сопровождались вооруженными. Поодаль шли скромно, но чисто одетые фарраши. Каждый из них вел трёх-четы-рёх вьючных коней на поводу. Караван замыкала вереница верховых.
Спрашивать людей каравана, кого везут в паланкинах и почему охрана состоит из раджпутов, Пир Карам-шах счел излишним. Да и неудобно. Раз занавески задернуты, значит, везут женщин, и притом знатных. У караванбаши, судя по одежде — богатого гуджератца, имелся на руках пропуск из Пешавера и подорожная. Путешественники проехали мимо, ограничившись саламом, даже не слишком почтительным. Казалось, в караване никто не знал Пир Карам-шаха. Возможно, делали вид, что не знают.
Позже вождь вождей вынужден был заинтересоваться «путешественницей в паланкине». Именно тогда-царь Мастуджа смущенно впервые назвал «её». «Путешествует по долинам и селениям в бенаресском паланкине она».— «Кто она?» — «Невеста Бога».
Слова эти Пир Карам-шах пропустил тогда мимо ушей — он знал, что у исмаилитов в каждом селении есть невеста Бога. А теперь на берегу потока он задумался. Губы его шевелились: «Невеста? Бога? Живого бога! Ага Хана!»
Озабоченный, он приказал пригласить к себе «невесту Бога» и сопровождавших её. Никто на приглашение не явился.
Царь Мастуджа приплелся побитым псом и доложил о неповиновении невесты Живого Бога. Имел он вид виноватый.
Гулам Шо поежил свои глыбы-плечи и намекнул: «Гурки — великие воины. Однако раджпуты тоже великие воины, быстро стреляют, метко. Потом она — Белая Змея. Она всё может. Никто не смеет приказывать ей».
Пир Карам-шах поклялся не оставить так это дело. Но у него было слишком много и других забот. Не имело смысла вызывать осложнения, тем более, перевозки воинских грузов для Ибрагимбека вызывали явное брожение в среде горцев. Всё ещё не вернулись с похорон из Непала строгие, опытные воины гурки, и без них Пир Карам-шах не решался действовать слишком жёстко.
Вечные горы по-прежнему обступали долину Мастуджа, спокойные, невозмутимые, величественные. Синие ледяные пики равнодушно взирали с высоты. Холодом, надменностью веяло от них. Ни одна вершина не заколебалась, не содрогнулась, когда дух неповиновения вдруг проявился с неожиданной силой.
Маленький человечек в высокой сикхской чалме и расшитом золотом кафтане метался среди камней и скал у подножия гор. Великий вождь вождей, но маленький человек. Великий властелин, распоряжавшийся именем империи делами всей горной страны, но маленький, бессильный человек. Он властелин, но бессильный властелин, ибо его мстительные ангелы-гурки отказались повиноваться. Они отказались наказать ослушников-грешников, пошедших против воли владыки.
И вождь вождей вдруг почувствовал себя совсем крохотным, ничтожным перед лицом горных вершин, утесов, каменных замков, угрожающе надвинувшихся на него. Ему вспомнилось: а ведь тибетский доктор Бадма, кстати, совершенно непохожий на гранатовощекого гурка, улыбался совершенно так же. В глазах и улыбке его читалась такая же угроза.
- Предыдущая
- 162/180
- Следующая
