Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович - Страница 168
- Предыдущая
- 168/180
- Следующая
Молиар знал о Белой Змее больше любого другого.
— Притаившаяся на горе Белая Змея сводит со мной счеты,— добродушно добавил он. — Меня не касаются дела вашей мировой политики и всякие государства Тибеты и Бадахшаны. Белая Змея, наверно, обиделась, почему, когда я приехал, не подарил ей маргиланский хан-атлас. Стоит одна штука его несколько червонцев. Пустяк! Но жизнь и смерть человека в Мастудже — тоже пустяк.
«Возможно, этот мелкий торгаш врёт,— думал Пир Карам-шах,— он хитрит, выкручивается. Прав он в одном. Белая Змея одна из бесчисленных невест Живого Бога. Все девушки-исмаилитки его невесты. Но появление Белой Змеи в Горной стране надо понимать как ход конём Ага Хана».
И вдруг сомнения заворочались в мозгу с новой силой. Да, хуже нет, когда деятельного, подвижного человека подвергают пытке бездельем. Можно с ума сойти от одних мыслей.
Неужели чиновники из Англо-Индийского департамента проникли в самые сокровенные его замыслы, в которых он боялся признаться сам себе? Никому и никогда он не говорил о них. Давно уже бессонными ночами, обуреваемый самыми странными фантазиями, он строил планы один поразительнее другого... Что из того! Разве когда-то простой английский матрос не завладел престолом раджей Саравака на острове Борнео? А Наполеон? Разве на протяжении истории человечества не было и других энергичных, предприимчивых людей, сделавшихся родоначальниками целых владетельных династий? Пусть в наш XX век всякие там короли, цари не модны. Но он и не собирается нацеплять себе на голову царскую корону. Не присвоил же себе Бенито Муссолини королевского титула, а прибрал к рукам наследие Римской империи. До сих пор Пир Карам-шах создавал государства для кого-то. Не пришло ли время подумать о себе! Фашистский диктатор Муссолини именует себя дуче — вождём. Вождю вождей Пир Карам-шаху вполне пристало сделаться диктатором и объединить под своей рукой мусульман, буддистов, исмаилитов, индуистов... Мания величия? Пусть мания, но он так хочет.
Хотел... Теперь, в яме ему оставалось лишь думать, что он так хотел.
Неужели департаментские тупые чинуши разгадали его замыслы и нашли способ вывести его из игры? Чепуха! Чиновникам такое не под силу. Это... Ему даже жарко стало. Как он до сих пор не понял! Мисс Гвендолен! Тихая экономка! Конечно, она, не мистер Эбенезер. Хозяин бунгало со своей ограниченной пунктуальностью видел в нём, в Пир Карам-шахе, исполнителя таких-то и таких-то параграфов лондонских инструкций. Пир Карам-шах для мистера Эбенезера — просто параграф в плане нападения на советские границы. Очень важный параграф, ответственный параграф, и больше ничего.
В разлинованный на графы казенный мозг мистера Эбенезера Гиппа не просачивалось и капли фантазии. Ум его просто не способен на что-либо вроде соображения. И если Пир Карам-шах вдруг в несвойственном ему припадке откровенности вдруг признался бы: «Я сам буду диктатором Бадахшано-Тибета или, чёрт побери, царем!», тот просто пожал бы плечами и ответил бы ему: «А это нужно? А впрочем, не предусмотрено ни одним параграфом инструкции».
Пир Карам-шах пренебрег мисс Гвендолен-экономкой, задел её самолюбие. И теперь с вождём вождей играют в прятки!
Он уже понял — к сожалению, не так давно, — что экономка пешаверского бунгало гораздо ответственнее ограниченного, туповатого мистера Эбенезера Гиппа. Конечно, Пир Карам-шах не обязан подчиняться мисс Гвендолен, выполнять прямые её указания и распоряжения, хотя бы по той причине, что с формальной точки зрения она была и оставалась для него всего лишь домоправительницей бунгало.
Что бы сделал Англо-Индийский департамент в лице мистера Эбенезера, когда обнаружил бы, что Пир Карам-шах поломал рамки инструкции, вышел из повиновения и принялся действовать на собственный страх и риск? Департамент принял бы меры, и Пир Карам-шаха попросту «отозвали» бы. Иначе могла поступить, а возможно, и поступила мисс Гвендолен. Раскусив маниакальные замыслы его, Пир Карам-шаха, она выждала, когда эти замыслы он начал выполнять, и... неожи-данно нанесла удар, решительно, бесцеремонно, беспощадно. И сделала это руками агентуры Ага Хана. И когда? Когда цель уже была так близка и достижима!
— Однако она забыла, что за нами вся Британия, — воскликнул Пир Карам-шах, сжимая кулаки. Он говорил совсем не то, что думал. Но не станет же он де-литься сокровенными замыслами с каким-то туземцем.
— И чем же поможет его превосходительству здесь, в этой зловонной яме, гос-пожа Британия?.. — пробормотал Молиар. — Что вся Британия по сравнению с маленькой плохонькой лесенкой? Что ваша Британия для вас, если сейчас сюда в яму сойдет царь Мастуджа, накинет нам на шею по петле и придушит нас? Чем поможет вся великая Британская империя нам, беспомощным узникам? Чем поможет лес зайцу, который попал в пасть волка, а? Вот если её змеиное высочество снизойдет и захочет...
С громким шорохом, сопровождаемый лавиной из камешков, сора, внезапно в отверстие опустился длинный шест с зарубками— подобие лестницы, и по нему с ловкостью обезьяны сполз тщедушный, одетый в лохмотья человек. Кривя лицо, щеря гнилые, прочерневшие от цынги зубы, он шагнул к Пир Карам-шаху. И так неожиданно совпало появление этого человека с тем, что только что говорил Молиар, что вождь вождей отпрянул к стене.
— Кхи, — сказал старичок, — их величество царь в знак особой милости шлёт вам угощение и шербет. Кхи-кхи! — Он извлек из корзинки кувшин и совсем чёр-ную чаппати. — Кушайте! Возносите благодарение его величеству царю Мастуд-жа. А тебе, купец, — повернулся он к Молиару, — приказано ничего не давать. Кхи-кхи! Можешь попоститься.
— Эй ты, раб, — выступил из тени вождь вождей, — да знаешь ли ты, что с тобой сделают? Да знает ли твой царь, что ему будет? Да как он посмел!
— Не извольте ругаться, сахиб, — предусмотрительно отбежав к лестнице, замямлил человечек. — Посмели, думаете, мыши кошку покусать, вот и посмели... Кхи-кхи. И не побоялись. А его величество в своем царстве сам царь и повелитель. И что ему до какой-то Британи...
— Ты раскаешься, раб!
— Не бей! Не бей! Кхи-кхи. Виселицу уже поставили. Быстро он вскарабкался по ступенькам почти к самому отверстию, когда его остановил голос Молиара.
— Эй ты, господин Кхи-кхи!
— Чего тебе?
— Посмотри-ка сюда!
— Куда?
— Боже правый, посмотри мне на ладонь, господин Кхи-кхи!
— Э, гм... Кхи-кхи!
— Не правда ли, приятно блестит и переливается?
— Ну и что? Кхи-кхи.
— А то, достопочтенный Кхи-кхи, что это «что» может переливаться и блестеть в твоей черной руке.
— Эй, господии купец, — сказал человечек, — ты хочешь мне дать взятку, подкупить меня? Я визирь его величества царя Мастуджа и...
Молиар подошел к лесенке, положил золотой на ладонь, предусмотрительно подставленную человечком, и фамильярно потрепал его по плечу.
— Эх, невежество — грязь, которую не смоешь. Эй ты, господин кандалов и виселицы, распорядись, чтобы в нашу роскошную михманхану прислали кабобу, пшеничных лепешек и чаю. Боже правый, до чего же хочется есть.
— Будет исполнено, кхи-кхи. Что вам ещё угодно, господин купец?
— О том, что мне угодно, я доведу до вашего хитроумного ума попозже, когда мой живот перестанет урчать: «Кушать! Кушать!»
Человек исчез в дыре и вытащил лестницу. Вождь вождей шагал по тёмному зиндану.
— Итак, в одной руке могущество Британии, — сказал задумчиво Молиар, — в другой — один золотой. Боже правый! Что же больше весит!
— Какого чёрта! — остановился Пир Карам-шах. — Откуда у тебя золото? Ты что во рту его под языком держал? Карманы обшаривают... гуламшаховские собаки тщательно...
Молиар важно откашлялся.
— У меня к вам есть одна нижайшая просьба.
— Чего тебе?
— Чего вы выпячиваете грудь и распускаете язык? Здесь не персидский меджлис. Снизойдите ко мне, не называйте меня рабом и не обращайтесь ко мне на «ты». Некрасивая черта характера — быть грубым. Я ведь не ваш пес. И не всегда я был Молиаром, разъездным торгашом.
- Предыдущая
- 168/180
- Следующая
