Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович - Страница 74
- Предыдущая
- 74/180
- Следующая
А вместо этого сиди тут в кочевье, среди врагов, дрожи и допытывайся, что затевают «Шоу и К0», дикий конокрад и этот таинственный сикх полковник Амеретдин, протобестия. Эмир долго жил и учился в Петербурге и частенько ловил себя на том, что думает по-русски и употребляет сугубо «европейские» словечки, особенно когда подступает к горлу ярость.
Он разглядывал «протобестию» Амеретджнхана и думал: «И сколько бы ни прятал тебя Ибрагим, все равно я увидел тебя. Но раз и Шоу и Амеретдин здесь, видимо, они сговариваются... И тайком от меня».
Про полковника англо-индийской службы Амеретдинхана говорили немало. Он вот уже несколько лет находился при Ибрагимбеке в Северном Афганистане. Он ставил свою юрту всегда вплотную и юрте Ибрагимбека, одевался как сикх, но щегольски подтянутый вид выдавал его. К тому же он совсем не говорил бекски, а таджикский его язык походил даже не на фарси, а имел сильный акцепт «дари». Впрочем, Амеретдии общался лишь с самим Ибрагимбеком. В походах он ехал всегда по левую руку от него. Он имел отличную кавалерийскую посадку, но в боевых схватках из ножен саблю не извлекал, а лишь презрительно озирался по сторонам. Но Амеретдинхан не доверялся удаче, и всегда у его постели лежало огнестрельное оружие. Он был неприхотлив. «Кто сидит в навозе, вони не чувствует». Но за дастарханом ничего не ел, ссылаясь на нездоровье. Все знали, что пищу ему готовит повар-индус. Он брезговал нищей мусульман, и многие ненавидели его за то, что он, язычник, живет среди них да еще командует ими. Сам Ибрагимбек не решил ни одного военного вопроса без его совета. Амеретдинхан обладал свойством, которое доктор Бадма со своей буддийской точки зрения называл способностью перевоплощения. Иначе чем объяснить, что, находясь безотлучно при особе Ибрагимбека, господин полковник был вездесущ. Его видывали одновременно и в Кундузе, и в Каттагане, и в Герате, и в Кабуле. Расстояния между этими пунктами немалые, дороги никуда не годные, крыльев Амеретдинхан не имел. Надо полагать— он водился с джиннами, переносившими его мгновенно с места на место. Сейчас по всем данным Амеретдинхан должен был находиться где-то на севере, в Кундузе или Мазар-и-Шерифе. Но он оказался здесь, в долине Пянджшира, и это не предвещало ничего хорошего для эмира.
По краю белой дорогой кошмы шли оранжевые и черные узоры, и Сеид Алимхан, опустив веки, следил за прихотливыми изгибами локайского орнамента. Он не сказал до сих пор ничего, кроме надлежащих приветствий. Ибрагимбек, багровый, свирепый, сопел. Он всегда громко сопел, когда совесть у него была нечиста. Алимхан кусал от злости губы. Шоу и Амеретдинхан восседали с непроницаемыми физиономиями и разглядывали копыта копей, топтавшихся тут же по траве у самого края кошмы.
На дастархане лежали уже наломанные темные с поджаристыми краешками горячие лепешки из ячменной муки, стояли деревянные и фаянсовые миски с кумысом. Угощение только начиналось, потому что по всему кочевью вместе с дымом очагов разносились дразнящие запахи жаренного на кунжутном масле лука и мяса. Лишь теперь Сеид Алимхан почувствовал, как он голоден, и позавидовал своему жеребцу, хрустевшему ячменем в повешенной на морду торбе.
Солнце клонилось к Могульским горам на западе, кочевье встречало вечер перекличкой голосов, смехом, детским криком, а эти четверо на белой парадной кошме все еще не могли завязать беседу.
Первым не выдержал Сеид Алимхан. Сказалась ли слабость характера, или он думал поторопить хозяина с ужином, или, наконец, желчь захлестнула, но он поднял глаза, посмотрел на хмурого, насупившегося Ибрагимбека и возмутился:
— Сладкие речи... драгоценные дары... причина гибели легковерных...
Плел он что-то туманное, однако локаец понял его сразу и ответом выдал свои мысли:
— Фазану золотую кормушку поставь, все одно в тугаи убежит.
«Решето... Не сумел держать тайну... Сразу же выблевал... значит, договорился с собаками...» И эмир с ненавистью посмотрел на Шоу и Амеретдина.
Тоска схватила за сердце. Ясно, англичане решили обойтись без него — эмира. Значит, локайский конокрад «клюнул» на приманку. Поверил, что из него, разбойника, как в детской сказочке «Царь— вор», сделают эмира или шаха. Конокрад — шах. Если инглизы сумели сделать водоноса Бачаи Сакао, мелкого воришку, королем целой страны, то почему бы им не превратить конокрада в эмира Бухары.
Но раздумывать Сеиду Алимхану долго не пришлось. Тяжеловесы джигиты, поигрывая мускулами на обнаженных руках, притащили в огромном глиняном лягане барана, запеченного целиком в яме на раскаленных булыжниках. И так как эмир всегда старался прежде всего удовлетворять телесные потребности, он оставил на время дела государства и принялся за дела желудка. Жалел ои об одном: бутылка «Камю» осталась в хурджуне его ловчего, а ловчий стыл на ветру где-то в ущелье внизу. Все ели с удовольствием и даже с жадностью. Сначала еда — таков закон гор. Барашек, испеченный на камнях, впитывает все ароматы и соки листьев пахучих кустарников, луговой горькой полыни и может удовлетворить самый изысканный вкус. Дикарский, первобытный способ изготовления кушанья пришелся по душе даже всегда чем-то недовольному, неприветливому Шоу, который в противоположность сластолюбцу Сеиду Алимхану на первое место ставил дела и мало внимания уделял своим физическим потребностям. На этот раз он попросил позвать повара, изжарившего барашка, чтобы похвалить его. Но дикий локаец в темной растрепанной чалме, неряшливых лохмотьях, с лицом, поросшим столь же неряшливой растительностью, имел отталкивающий вид, и Шоу поспешил отделаться от него, швырнув на кошму золотую монету. Когда же локаец начал ловить для поцелуя руку, Шоу прогнал его:
— Знай свое место!
Среди гостей Ибрагимбека, сидевших поодаль, послышался ропот. Там, за отдельным дастарханом, ужинали локайские племенные вожди и курбаши, и им не по нутру пришлась спесь язычника в малиновой чалме. А аристократичный Али Мардан даже проворчал громко что-то насчет «заносчивости инглизов».
Слова эти Шоу пропустил мимо ушей и продолжал спокойно ужинать.
— Итак, решение принято. Обсудим детали,— заявил Шоу, когда ужин закончился и быстроглазая, вся увешанная ожерельями из николаевских полтинников и двугривенных дочка Ибрагимбека полила на руки гостей из дастшуя — рукомойника—теплой воды. Он равнодушно взглянул на Сеида Алимхана и продолжал: — Приступим!
Совещание затянулось.
Шоу, наконец, подытожил:
— Ждать дальше нельзя. Англия вступит в войну с Советами. Англию поддержат Франция, Польша и прочие могущественные государства. Вам, господин Ибрагимбек, надо безотлагательно получить оружие, амуницию. Ваши воины отдохнули, кони окрепли. Надо немедленно выезжать. Вас ждут в Туркестане.
Подняв руки, Ибрагимбек прочитал дорожную фатиху.
Выждав минуту-другую, Шоу распорядился:
— Готовьте коней, господин Ибрагим. На рассвете мы с вами отбываем в Индию.
Он подхватил под руку Ибрагимбека, помог ему подняться, небрежно бросил Сеиду Алимхану: «Мир с вами»,— и ушел с локайцем.
В тени, упавшей от вершины горы, вонзившейся в розово-желтое небо заката, запылали, задымили, заплевались искрами костры. Красноватый свет упал на черную, нахохлившуюся фигуру Сеида Алимхана, все еще сидевшего на кошме. Он съел слишком много жареной баранины, изготовленной столь вкусно, и выпил слишком много кумыса. Но отяжелел эмир не только от пищи. Он был подавлен, уничтожен. Никак не мог переварить всего, что сейчас произошло.
Значит, индус в малиновой чалме, или, как его там, Шоу, сумел-таки уговорить Ибрагимбека поехать в Индию... Какое поношение! Не с эмиром, законным государем Бухары, хотят вести дела англичане, а с вором и разбойником!
Унижение раздавило Сеида Алимхана, пригвоздило его к месту. Он ощущал в теле каменную тяжесть. Он задыхался. Еще мгновение, и, казалось, сердце у него остановится.
- Предыдущая
- 74/180
- Следующая
