Флэшмен на острие удара - Фрейзер Джордж Макдональд - Страница 40
- Предыдущая
- 40/80
- Следующая
Единственной ложкой дегтя были опасения, что по прошествии ближайших месяцев может выясниться факт тщетности моих стараний. Но я готовился не робея встретить упреки Пенчерьевского, если такое случится. Валя, зевающая за завтраком, служила лучшим подтверждением того, что я добросовестно вношу свой мужественный вклад. А потом случилось нечто, сделавшее всю эту маленькую сделку бесполезной.
В те зимние месяцы обширное имение в Староторске время от времени навещали гости — все, без исключения, военные. Ближайший город — где я встретился с Игнатьевым — являлся важным армейским центром, этаким перевалочным пунктом на пути к Крыму. Поскольку приличных мест для размещения там не было, самые важные из проезжающих имели обыкновение заглядывать к Пенчерьевскому. В этих случаях нам с Истом вежливо давали понять, чтобы мы оставались в комнатах под охраной казака в коридоре и ели тоже у себя. Но мы все равно ухитрялись разглядеть гостей, выглядывая из окон: среди последних оказались Липранди, и еще одна большая штабная шишка, в которой Ист опознал князя Воронцова. После одного из таких визитов мы сообразили, что в библиотеке графа имело место нечто вроде военного совещания: об этом свидетельствовала атмосфера, стоявшая там поутру, а в углу обнаружилась большая подставка для карт, которой раньше не было.
— Нам следует держать глаза и уши открытыми, — заявляет мне потом Ист. — Знаешь, если нам удастся выскользнуть из комнат, пока они будут заседать, мы можем пробраться в старую галерею и выведать много интересного.
Вокруг библиотеки шла этакая отделанная панелями галерея, в которую можно было попасть через маленькую боковую дверь. Но, как вы можете себе представить, у меня, намеревавшегося залечь поглубже, подобное предложение совсем не вызвало энтузиазма.
— Чепуха! — заявляю я. — Мы не шпионы, но даже если так, то разнюхай мы хоть все секреты русского генерального штаба, что нам от них проку?
— Кто знает, — отвечает Ист задумчиво. — Казак, дежурящий у наших дверей, полночи спит беспробудным сном, разве ты не знал? Пахнет перегаром. Мы можем выбраться, и вот что я скажу, Флэшмен: если приедет еще какой-нибудь высокий чин, нам стоит попробовать подслушать разговор с ним. Это наш долг.
— Долг? — заявляю я, встревожившись. — Подслушивать — это долг? С кем ты водил компанию в последние годы? Сомневаюсь, что Раглан или любой другой честный человек будет высокого мнения о таком поведении. — Высокие моральные принципы, как видите, иногда могут оказаться весьма кстати. — К тому же в этом доме нас принимают с добром, как гостей.
— Мы — пленники, — говорит Ист. — И никто не брал с нас никаких обещаний. Любые добытые нами сведения являются нашим законным приобретением. А если мы узнаем что-то действительно стоящее, то можно попытаться и бежать. Крым не так уж далеко отсюда.
Это ужас какой-то. Куда бы ты ни делся, где бы не прятался, обязательно сыщется какой-нибудь свихнувшийся на чувстве долга и обуреваемый жаждой деятельности ублюдок, который начнет трепать тебе нервы. Шпионить за русскими, а потом брести через эти снега сквозь ночную тьму, когда на хвосте у тебя сидят казаки Пенчерьевского — эти картины живо вспыхивали в моем воображении, пока Скороход, покусывая губу, продолжал с задумчивым видом выкладывать свои сумасбродные идеи. Спорить было бессмысленно — это выглядело бы так, словно я, в отличие от него, не горю желанием послужить родной стране. Да и о чем разговор: не получится у нас ни разнюхать что-нибудь стоящее, ни смыться, ни совершить еще другую-какую глупость. Я готов был поставить тысячу против одного — но, увы, то была бы ставка на проигрыш.
Тем не менее после нашего маленького диалога прошло еще несколько недель, и ни один важный русский не заглянул к нам в гости. Потом настал черед моего приключения с Валей, и идиотские бредни Иста выветрились у меня из головы. И вдруг как-то утром, дней через десять после того, как я начал «обкатывать кобылку», на двор влетают два русских штабс-капитана, а следом за ними большие сани. Вскоре появляется графский мажордом, чтобы с извинениями препроводить Иста и меня в наши комнаты.
Благоразумно завесив слуховую трубу, мы целый день не отходили от окна в комнате Иста. Прибыли еще сани, и, судя по гомону голосов в доме и топоту ног по лестнице, мы сообразили, что тут обещает состояться большая вечеринка. Ист был сам не свой от возбуждения, но по-настоящему он задергался, когда ближе к вечеру прибыли сани, встречать которые вышел на крыльцо сам Пенчерьевский. Да еще такой, какого мы раньше не видели — в своем полном парадном мундире.
— Что-то важное, — заявляет Ист, сверкая глазами. — Судя по всему, сюда пожаловала настоящая большая шишка. Господи, я готов отдать годовое жалованье, чтобы узнать, о чем будут говорить внизу сегодня вечером. — От волнения он весь побелел. — Флэшмен, я собираюсь подслушать!
— Да ты спятил, — говорю. — Это когда казак всю ночь слоняется по коридору? Ты говоришь, он спит? Так может ведь и проснуться, а?
— Я должен рискнуть, — твердит он в ответ.
И что бы я ни пробовал: взывал к здравому смыслу, офицерской чести, напоминал о долге гостя — кажется, даже притянул Арнольда и религиозные заповеди, — Ист оставался непреклонен.
— Ладно, но на меня не рассчитывай, — говорю ему. — Оно того не стоит: ничего интересного они не скажут, а дело это небезопасное и, разрази меня гром, совсем неджентльменское. Так вот!
К моему изумлению, он хватает меня за руку.
— Я уважаю твои доводы, дружище, — говорит Скороход. — Но ничего не могу сделать. Возможно, я ошибаюсь, но мне мой долг видится иначе, понимаешь? Согласен, как пить дать, это может оказаться напрасными потугами, но кто знает? Кроме того, у меня, в отличие от тебя, нет особых заслуг перед страной и королевой. И я хочу попробовать.
При таком раскладе мне не оставалось ничего иного, как сунуть голову под одеяло и храпеть так, чтоб весь свет знал, что Флэши ни при чем. Как выяснилось, отважный Ист тоже: наутро он поведал, что казак всю ночь оставался начеку, и экспедиция не состоялась. Но сани простояли во дворе весь день, а за ним и следующий. Мы безвылазно сидели у себя, казак не смежал глаз, и Ист начал кипятиться.
— Три дня! — кричит он. — Кто же это может быть? Говорю тебе, это очень важная встреча! Я знаю. А мы сидим тут, как мыши в мышеловке, в то время как дай нам хоть на час выскользнуть на волю, мы сможем выведать нечто — о, кто знает, — что может решить исход войны! Есть от чего сойти с ума!
— То-то я и гляжу, — говорю я. — Тебе ведь никогда раньше не приходилось сидеть под замком? А мне вот приходилось. И чаще, чем хотелось бы. Поэтому могу сказать, что со временем ты теряешь способность мыслить здраво. Вот что с тобой происходит. К тому же ты устал — иди, выспись хорошенько и выкинь из головы эту блажь.
Но он не успокаивался, и к обеду мое терпение совсем почти истощилось, как вдруг вместе с принесшими еду слугами в комнату вошла Валя. По ее словам, ей просто захотелось проведать нас. Мы славно провели время, перекинулись в картишки на троих — для Иста, как я подметил, это была сущая пытка. Рядом с ней он и в лучшие времена тушевался, не зная, куда себя девать, а тут его вдобавок снедало страстное желание выведать у нее, что творится внизу и кто эти приезжие. Валя весело щебетала, просидев у нас до девяти, а когда я провожал ее до двери, она, наклонив свою светлокудрую головку, бросила мне взгляд, яснее всяких слов говоривший: «Это уже третья ночь. Ну как?» Я отправился в свою комнату, снедаемый порочными желаниями, оставив Иста зевающим и погруженным в раздумья.
Не будь я таким похотливым скотом, благоразумие наверняка удержало бы меня той ночью в кровати. Вместо этого в полночь я выскользнул за дверь, обнаружив казака, развалившегося, откинув голову и раскрыв рот, на стуле. В коридоре висел перегар, погуще чем в кабачке у Дэвиса. «Это Валя, ее работа, — подумал я, — вот маленькая чертовка». Миновав казака, который даже не пошевелился, и стараясь не попадать в круг света стоящей рядом с ним лампы, я достиг лестничной площадки.
- Предыдущая
- 40/80
- Следующая