Флэшмен на острие удара - Фрейзер Джордж Макдональд - Страница 48
- Предыдущая
- 48/80
- Следующая
Перспектива была безрадостной. За мостом, переброшенным через замерзший канал, мы видели Арабатскую стрелку: длинный узкий язык заснеженной земли, который, будто гигантская железнодорожная насыпь, уходил на юг вдоль берега Азовского моря. Само море, покрытое, насколько хватало глаз, льдом, простиралось слева; справа же находилась зловонная внутренняя лагуна, называемая Сиваш. Достигая местами нескольких миль в ширину, сия заводь сужалась по мере продвижения вдаль по Стрелке и сходила почти на нет там, где коса соединялась с Арабатом, на восточной оконечности Крыма. Похоже, грязи в этой лагуне было столько, что она не замерзала полностью даже в холодные русские зимы, а ядовитый смрад от нее мог бы свалить и слона.
Мы уже приготовились выехать, когда очнулась Валя. Потребовалось некоторое время, чтобы втолковать ей, где мы есть и уверить, что все хорошо. Она немного поплакала, потом я деликатно помог ей справить естественные надобности — почти сутки проспала как-никак. Потом мы и сами решили малость поспать, прежде чем тронуться дальше, но я соглашался самое большее часа на два — мне не хотелось медлить. Мы перекусили, и Валя, окончательно придя в себя, стала допытываться, куда ее везут.
— Мы собираемся добраться до нашей армии, — сказал я. — Тебя нам придется взять с собой — не можем же мы бросить тебя на произвол судьбы. Уверен, что с твоим отцом все хорошо — уезжая, мы видели, как он спасся вместе с казаками. Главным его желанием было видеть тебя в безопасности — а где еще может быть безопаснее, чем там, куда мы едем?
После недолгого обмена репликами она успокоилась: возможно, продолжал еще действовать лауданум, не знаю, но Валя казалась вполне довольной, на этакий полусонный манер, и мы предложили ей рюмку коньяку «для сугреву» — надеть принесенные нами вещи она отказалась наотрез, зато, будучи русской девчонкой, готова была пить все, что поднесут.
— Если она не вполне очухалась, то тем лучше, — говорю я Исту. — Печально, конечно, зато меньше шансов, что сможет выкинуть какой-нибудь трюк, если мы попадем в переделку.
— Каким ударом было для нее пережить этот кошмар, — отвечает Скороход. — Но спасибо тебе за благородную ложь про ее отца — дай пожму тебе руку, дружище. — И он принялся тискать мою ладонь. — Мне кажется, что я просто сплю: ты, я и… эта милая девушка… бежали, едва унеся ноги! Но мы ведь почти дома, приятель! Каких-нибудь жалких шестьдесят миль до Арабата, а после него, если Бог даст, еще часов восемь, самое большее — и мы среди своих. Ты помолишься со мной за наше счастливое избавление, а, Флэшмен?
Распластываться в снегу я не стал бы ни для него, ни для кого другого, но почтительно постоял рядом, пока Ист бормотал, сложив руки, прося Господа даровать нам конец, достойный мужчин, или что-нибудь не менее полезное, после чего мы влезли в кабинку прикорнуть. Валя дремала, а бутылка с коньяком оказалась наполовину пустой — если в России и возникнет когда-нибудь общество Белых Ленточек, [77]все его члены будут детьми, ибо женщин туда никакими коврижками не заманишь.
Отдых не принес мне особого облегчения. От пережитого во время нападения волков ужаса и ожидания грядущих опасностей нервы мои натянулись как струны, и после часа беспокойного сна я растолкал Иста, командуя трогаться в путь. Луна стояла уже высоко и было достаточно светло, чтобы не съехать с косы. Я сел на место возницы, и, миновав мост, мы въехали на Арабатскую стрелку.
Поначалу она была довольно широкой, и при движении вдоль восточного края по правую руку от меня оставалось значительное пространство, покрытое снежными барханами. Постепенно коса сузилась примерно до полумили, и я ехал, словно по очень широкой насыпной дороге, которая по обеим сторонам плавно спускалась к замерзшим водам Азова и Сиваша. Смрад был нестерпимым, даже лошади трясли головами и дергали, так что приходилось быть постоянно начеку. Позади остались две брошенные почтовые станции. Мы с Истом сменяли друг друга, и по прошествии четырех часов он принял вожжи, чтобы проправить, согласно нашим расчетам, остаток пути до Арабата.
Пробравшись через задний полог в сани, я хорошенько закрепил его и приготовился прикорнуть на заднем сиденье, когда Валя вдруг завозилась в темноте в своей куче мехов, пробормотав: «Гарр-ии?» Я опустился рядом с ней на колени и взял за руку, но в ответ на мои слова она только пробормотала что-то и повернулась на бок. Лауданум и коньяк все еще делали свое дело, и толку от нее не было никакого. Впрочем, мне пришло в голову, что девчонка в достаточной степени очнулась, чтобы составить мне компанию, потому я запустил в меха руку и нащупал теплую, нежную плоть. От этого прикосновения кровь застучала у меня в висках.
— Валя, любовь моя, — прошептал я, чисто из вежливости; до меня, даже вопреки запаху коньяка, доносился чувственный аромат ее кожи. Я погладил ее по животу, и она тихо застонала. Забравшись повыше, я завладел ее грудями, и Валя повернулась ко мне, уткнувшись влажными губами в мою щеку. Слившись с ней в упоительном поцелуе, я в тот же миг оказался под шкурами, распаленный, как моряк на побывке. Даже в полубессознательном состоянии она со страстью набросилась на меня. Дельце получилось не из простых: наэлектризованные меха сыпали в самый неподходящий момент искрами. Мне казалось, что я познал все вершины мастерства в этом ремесле, но уверяю вас, нет ничего более пугающего, чем заниматься любовью на куче шкур в санях, мчащихся по снегу морозной русской ночью. Чувствуешь себя так, будто оказался на постели из шутих и петард.
Новый опыт оказался потрясающим, но также утомительным, и я, должно быть, некоторое время продремал, прижавшись к лежащей в забытье Вале. Тут до меня смутно дошло, что сани замедляют ход и останавливаются. Я вскочил, опасаясь, не случилось ли чего, наскоро привел себя в порядок и в этот момент услышал, как Ист спрыгнул с облучка. Я выглянул наружу. Скороход стоял у саней, вытянув голову и прислушиваясь.
— Тихо! — резко говорит он. — Слышал что-нибудь?
У меня промелькнула мысль, не привлекли ли его внимание наши с Валей шумные упражнения, но следующие слова Иста эту идею вытеснили, заменив ее иной, более тревожной.
— Это сзади, — сказал он. — Прислушайся!
Я выбрался на снег и мы встали бок о бок, навострив уши. Поначалу все было тихо, если не считать слабого дыхания ветра, перетоптывания лошадей и стука наших сердец. Но вот… Откуда-то сзади донесся едва слышный ропот — звук неразличимый, но непрерывный: то слабее, то громче, и так снова и снова. Волосы зашевелились у меня на голове. Это не могут быть волки — откуда им здесь взяться, но что же тогда? Мы всматривались назад. Коса уже сильно сузилась, до пары сотен ярдов, но мы как раз достигли места, где она плавно поворачивает на восток, и изгиб, и темнота мешали нам разглядеть что-либо далее чем в четверти мили от нас. Сверху мягко сыпался снег, запорашивая нам лица.
— Мне показалось, я слышу… — тихо начал Скороход. — Но я, видно, ошибся.
— Ошибся или нет, нет смысла ждать, пока все выяснится! — говорю я. — Как думаешь, сколько еще до Арабата?
— Миль шесть, наверное, вряд ли больше. Оказавшись там, мы будем в безопасности. Согласно той моей книжке за городом полно маленьких холмов и овражков, в которых можно при желании затеряться, так что…
— Так что мы тогда тут торчим, черт побери? — вскипел я. — Чего ради мы тут прохлаждаемся, парень? Давай убираться с этого проклятого места, где даже спрятаться негде! Полезай и поехали!
— Ты, ясное дело, прав, — говорит Ист. — Я просто… Ну-ка, погоди! Что это?
Я прислушался, нервно сглатывая, и уловил звук — слишком хорошо мне знакомый! Откуда-то издалека, доносился легкий, но вполне различимый топот, сопровождаемый позвякиванием. По косе ехали всадники!
— Живо, — взвизгнул я. — За нами погоня! Быстрее, приятель, гони лошадей!
Он взгромоздился на облучок, и стоило мне запрыгнуть на полоз, как щелкнул хлыст и сани заскользили по снегу. Я прильнул к стенке, отчаянно вглядываясь в снежную пелену в попытке разглядеть признаки движения на стрелке. Мы прибавили ходу, и скрип полозьев заглушил пугающее топ-топ и звяк-звяк.
- Предыдущая
- 48/80
- Следующая