Флэшмен на острие удара - Фрейзер Джордж Макдональд - Страница 73
- Предыдущая
- 73/80
- Следующая
— Поток, устремленный к морю, — смеясь, сказал Якуб. — Разве я не говорил, что русские будут поить в нем своих лошадей уже этой осенью? Я ошибся — благодаря тебе, моей шелковой девушке, Кутебару и остальным. Они не придут сейчас, чтобы изгадить все это, он обвел рукой толпу, бредущую по дороге, — а может, и вовсе не придут, если мне удастся им помешать. Но если нет — что ж, у меня все еще остается Кашгар, да и в горах свободной земли достаточно.
«Там беззаконные перестают наводить страх», [129]верно? — говорю я, сочтя слова к месту.
— Это английская поговорка? — спрашивает он.
— Кажется, гимн.
Если я правильно помню, мы всегда пели его в часовне Рагби перед тем, как очередные провинившиеся отправятся на порку.
— Все священные песни берут начало из грез, — заявляет Якуб. — А здесь — великое место для грез, подобных моим. Знаешь, где мы находимся, англичанин? — Он указал на пыльную дорогу, вившуюся меж песчаных барханов и бежавшую, подобно желтой ленте, вдоль всей равнины, пока белые афганские горы не заставят ее раздвоиться. — Это великая Тропа Ожиданий, как называют ее горцы, где ты можешь воплотить в жизнь свои мечты, не делая ничего, лишь мечтая. Китайцам она известна под именем Багдадской дороги, персам и индусам — как Шелковый путь, мы же зовем ее Золотая дорога. — И вождь процитировал стих, который я, немало помучившись, переложил на английский:
Чтоб вековую мудрость обрести,
Не нужно до конца пути идти,
Но если грезишь и мечтой живешь,
Дорогу золотую в Самарканд найдешь.
— Очень мило, — говорю. — Сам сочинил?
— О, нет, — рассмеялся он. — Это древняя песня, сложенная Фирдоуси или Омаром, быть может. Так или иначе, она приведет меня в Кашгар, если я проживу достаточно долго. Но вот и прочие; здесь нам пора попрощаться. Ты был гостем, посланным мне небом. Прикоснись к моей руке в знак расставания.
Мы попрощались. Тут подъехали все остальные, и Кутебар заключил меня в свои медвежьи объятия, крича:
— Аллах да пребудет с тобой, Флэшмен; и передай мою благодарность ученым и докторам Англистана.
Дочь Ко Дали застенчиво приблизилась, чтобы подарить мне шарф и нежно поцеловать в губы, и на краткий миг ее распутный язычок оказался на полпути к моей глотке, но она тут же отдалилась, невинная, как святая Сесилия. Якуб снова пожал мне руку и повернул коня.
— Прощай, кровный брат. Вспоминай о нас в Англии. Приезжай навестить нас как-нибудь в Кашгаре — а лучше того, найди свой собственный Кашгар!
И они зарысили назад по Самаркандской дороге; плащи развевались у них за спиной, а Кутебар обернулся, помахав мне еще раз и издав клич. Удивительно, но на миг я почувствовал себя одиноким, и подумал: неужели мне так необходимо расставаться с ними? Это трогательное сентиментальное настроение овладело мной по меньшей мере на четверть секунды и, горд заявить, никогда уже не возвращалось. Что до Кашгара и приглашения Якуба навестить его, что ж — если царь, император Китая и все вожди горных племен между Астраханью и озером Байкал дадут мне гарантированный пропуск через свои земли, а какой-нибудь рядовой Пуллман будет везти меня всю дорогу в фургоне с буфетом, баром и горничной — то я хорошенько подумаю, но скорее всего откажусь. Во мне слишком живы воспоминания о Средней Азии: а на склоне лет даже Скарборо кажется мне Дальним Востоком.
Странно было оказаться снова в Афганистане, в сопровождении моего эскорта. Одному Богу известно, откуда раздобыл их Якуб, но одного взгляда на эти волчьи физиономии и утыканные патронами пояса было достаточно, чтобы понять — ни один находящийся в здравом уме бадмаш к нам не сунется. Переход через Гиндукуш занял у нас неделю, еще пару дней мы ехали по горам до Кабула. И вот передо мной вырос древний замок Бала-Хиссар, и я с горечью окинул взором сады, разросшиеся на том месте, где много лет тому назад располагался военный городок Эльфи-бея, и реку Кабул, и склон холма, на котором Акбар разложил свой ковер и где погиб Макнотен. Закрывая глаза, я буквально воочию слышал, как барабаны Сорок четвертого выстукивают «Янки Дудл», а старая леди Сэйл распекает нерадивого слугу, за то что тот залил чайник прежде, чем вода должным образом закипела.
Я даже заехал посмотреть на развалины Резиденции, и сердце мое забилось быстрее при виде испещренных пулями стен; я поглядел на окно, из которого вывалился раненый Броудфут, после чего попытался разыскать место, где гази напали на меня и братьев Бернс, но так и не нашел.
Как странно — вроде все так же, но по-другому. Я смотрел на тесно стоящие домишки и гадал, в котором из них Гюль-Шах пытался прикончить меня с помощью своих чертовых змей. Мне сделалось не по себе, и я поспешил на рынок, где остался мой эскорт. По временам призраки реют слишком близко, не давая покоя. Мне не хотелось задерживаться в Кабуле, и, к удивлению моих провожатых, я настоял на том, чтобы мы ехали в Пешавар по северному берегу реки Кабул, хотя, как заметил их вожак, существует прекрасная дорога на юг через Бутхак и Джелалабад.
— Там есть сараи, хузур, — заявляет он. — И все удобства для нас и наших животных. А этот путь лежит через дикую страну, где нам придется ночевать на морозе. Честное слово, южная дорога лучше.
— Сынок, — отвечаю я. — Я ездил по этой южной дороге, когда ты был еще chotah wallah [130]и сосал молоко у мамки, и дорога мне эта совсем не понравилась. Так что, если все не против, поедем вдоль реки.
— Э, ладно, — восклицает вожак, обнажив в ухмылке неровные зубы. — Ты, часом, не задолжал кому-нибудь деньжат в Джелалабаде?
— Нет, — говорю. — Не деньги. Вперед же, друг всех странников, к реке.
И мы поехали. По ночам было холодно, зато меня не мучили кошмары, ни во сне, ни наяву, пока мы добирались до Хайбера и по извилистой дороге достигли Пешавара, где я распрощался с эскортом и проскакал под аркой, где Авитабиле имел обычай вешать гильзаев. После чего предстал перед молодым сопляком, облаченным в мундир прапорщика войск Компании.
— Рад приветствовать тебя, сынок, — говорю я. — Мое имя Флэшмен.
Этот юнец с облупившимся носом вытаращил на меня свои рыбьи глаза и побагровел.
— Сержант! — орет он. — Что этот паршивый ниггер делает на конторской веранде?
Одет я был по последней кызылкумской моде, в плащ, шаровары и тюрбан, да еще с длинной бородой, способной посрамить доктора Грейса. [131]
— Никакой я не ниггер, — заявляю самым любезным тоном. — Я английский офицер, полковник Флэшмен из Семнадцатого уланского, однако немного поотстал от своей части. Я только что прибыл… вот оттуда. Понес существенные личные издержки и желаю видеть кого-нибудь из представителей власти. Например, вашего старшего офицера.
— Это сумасшедший, — не унимается юнец. — Сержант, сюда!
Поверите вы или нет, мне потребовалось полчаса, прежде чем я убедил его не сажать меня в кутузку. Он позвал своего ворчливого капитана, который выслушал, раздраженно кивая, кто я такой и откуда взялся.
— Отлично, — говорит он. — Значит, вы прибыли из Афганистана?
— Ну да, из Афганистана, проездом. Но…
— Очень даже хорошо. Помимо всего прочего, здесь у нас таможенный пост. Итак, желаете ли вы что-либо задекларировать?
(Конец четвертого пакета «Записок Флэшмена».)
ПРИЛОЖЕНИЯ и КОММЕНТАРИИ
Приложение 1.
БАЛАКЛАВА
Об этой битве так много написано ее участниками, журналистами, историками, даже пропагандистами и поэтами, что вряд имеет смысл добавлять что-либо к отчету Флэшмена, который сообщает ряд живописных подробностей, не указанных в прочих источниках, но в основном совпадающих с показаниями очевидцев. Большая часть его рассказа об атаке Легкой бригады, например, находит подтверждение в отчетах тех, кто пережил это событие: Пэджета, рядового Фаркхарсона, капитана Моргана, Кардигана и прочих.
- Предыдущая
- 73/80
- Следующая
