Спасти СССР. Инфильтрация - Королюк Михаил "Oxygen" - Страница 54

• Предыдущая
• 54/84
• Следующая

Она подтянула лист поближе и, повернув его к Фреду, показала карандашом:

– Видишь, первый иероглиф, вот эта птичка, в три раза меньше второго. Это не общепринятое начертание, это семейная особенность, как и их взаимное, чуть наискосок, расположение. Традиционное для цаошу написание иное, вот примерно так… – Она начертила рядом еще один иероглиф и, сдув упавшую на глаза челку, задумчиво закончила: – Вот так…

Фред наклонился к столу, длинно выдохнул дым через нос, затем старательно вдавил окурок в массивную пепельницу и задумчиво потеребил ус:

– Да, дела… Синти, принципиальный вопрос – тебе не могло показаться? В смысле эти черточки… Они не могли случайно сложиться в нечто похожее на иероглиф?

Она уверенно замотала головой:

– Нет… Это как случайно написать стихотворение на английском, не зная латинского алфавита. И еще третий момент… Написали его на том месте, куда я всегда смотрю, проходя мимо, и вижу в текстуре древесины иероглиф «нюй», что означает «девушка».

Босс выбрался из-за стола, сотворил себе большую чашку растворимого кофе и долил туда примерно на палец виски. Подошел к выходящему во внутренний дворик окну и, покачиваясь на пятках, продегустировал. Похмыкал, вернулся на место, открыл новую упаковку скрепок, вытащил оттуда следующую жертву и закрутил.

Синти с надеждой смотрела на него. Этой ночью она вся извертелась в кровати, но так и не смогла придумать, как это можно было сделать. Теперь вся надежда на Фреда. Он, конечно, порядочный говнюк, но говнюк башковитый.

– Понятно, что тебя начали играть, но как-то странно. КГБ или ГРУ, ибо больше никто здесь не может знать о тебе такую информацию. Но! – Фред со значением поднял палец. – Показав, что столько о тебе знают, они тем самым засветили фрагмент работы своей нелегальной резидентуры у нас, подставив ее. Ради чего?

Шумно отхлебнув, Фред задумчиво прищурился в потолок, будто пытаясь прочесть там ответ на поставленный вопрос.

– Есть более простые способы подвести к нам контролируемого инициативника… Эти иероглифы, – он неопределенно помотал кистью в воздухе, – это слишком необычно, а необычность привлекает внимание. Следовательно, есть небольшой шанс, что это действительно инициативник, имеющий доступ к твоему личному делу в КГБ. Значит, так… – Фред наклонился вперед и составил руки пирамидкой. – Твоя задача – быть более внимательной, чем обычно. КГБ это или инициативник – в любом случае, если тебе это только не привиделось, последует продолжение. Это был знак «внимание» и указание на способ дальнейшей связи. Ищи вокруг себя эти ваши чертовы иероглифы.

Тот же день, 19:45

Москва, площадь Дзержинского

– Не раскалывается никак. Я даже уважать начал немного. Внешне слизняк слизняком, но какой актер, как держится! Представляете, Юрий Владимирович, вчера, когда его к ночи поплотнее зажали, кинулся ботинки следователю целовать! Так играет… Натурально, слезы льет, пресмыкается, на коленях ползает… Если бы не знал, что часть информации уже передана ЦРУ, поверил бы, ей-богу, поверил.

Андропов искоса зыркнул на Боярова и надавил голосом:

– Виталий Константинович, надо обязательно выяснить, с кем он контактировал, кто еще знал об ухоронке в подвале. Обязательно. Давайте так… – Председатель КГБ посмотрел на перекидной календарь и что-то в нем черкнул. – Срок вам – до первого мая. Работайте с Митрохиным, но так, чтобы его можно было суду предъявить. А потом, извини уж, обстоятельства давят, заберу его у вас и передам специалистам немного другого профиля. Очень надо. – Он провел ребром ладони по горлу.

После ухода контрразведчика Андропов еще довольно долго раздумывал, время от времени перекладывая листы фотокопий, вычитывая то один, то другой фрагмент и иногда недовольно пофыркивая. Затем достал из стола записную книжку и, найдя нужную запись, распорядился в трубку:

– Евгений, вызовите ко мне на понедельник заместителя начальника нашего ленинградского НИИ «Прогноз»… Полковник Кравченко Владимир Павлович… На шесть вечера.

Затем немного поразмышляв, сделал последний звонок:

– Григорий Федорович, вечер добрый… У меня вопрос: в Ленинграде по линии резидентур противников никакого необычного шевеления в последнее время не было? Угу… Уточните в понедельник. И еще – дайте команду в ближайшие месяцы поплотнее с ними работать. Если надо, усильте город… Хорошая мысль, отправьте на практику в Ленинград весь курс… Хорошо, жду в понедельник по первому вопросу.

Воскресенье 17 апреля 1977 года, 11:20

Ленинград, Крестовский остров

Неторопливо дребезжа и жутко скрипя на поворотах, старенький трамвай тридцать четвертого маршрута везет меня к Елагину острову. Позади осталась мрачная Петроградка. Мне никогда не нравился этот район: его темные улицы-ущелья тяжело протискиваются между вколоченными в асфальт доходными домами с закопченными высокими фасадами, ржавыми водосточными трубами и сумрачными, навечно пропахшими мочой парадными, разбитыми так, словно в них три года шла война.

Трамвай медленно переполз через архаичный Лазаревский мост на Крестовский остров, и сразу будто бы начался другой мир – сплошные, еще прозрачные по весенней поре, сады с редкими вкраплениями отдельно стоящих невысоких особнячков. Мелькнула надпись «Детский городок» на входе в парк, в глубине на аллейках резвятся на просторах стайки беззаботной детворы. Провожаю взглядом играющих в классики девчонок и нервно верчу в кармане золотую монетку. В принципе план отступления продуман, но не хотелось бы им пользоваться.

Вот и кольцо на набережной Мартынова. Спрыгнул с подножки на гравий, и ветер с залива начал перебирать мои волосы. Я неторопливо прогулялся назад по берегу Невки, любуясь открывающейся далью, свернул на старинный деревянный мост и, сойдя с него, сразу на входе в Елагин парк был атакован наглыми белками. Шустрые древесные грызуны носились под ногами, вставали столбиками на пути и возбужденно стрекотали, поблескивая черными глазками.

Присев, я протянул пустую ладонь. Две белки посмелее тут же подскочили и, вцепившись острыми коготками в пальцы, попытались выхватить ожидаемую добычу. Потыкались усатыми мордочками, недоуменно посмотрели друг на друга и, усевшись передо мной, начали злобно ругаться, сжимая лапки в кулачки и тряся хвостами.

– Ну звиняйте, бананов нема, – пробормотал я, поднимаясь и крутя головой. За треть века парк серьезно изменился, надо сориентироваться, где тут исчезнувший в будущем зимний зал.

Я пробирался, виляя от кочки к кочке, по еще не просохшей парковой аллее к цели и еще раз прокручивал в голове собранную информацию. Вроде риск невелик. Операция, которую я хочу провернуть, относится к обыденным. Даже ЦРУ давало агентам золотые червонцы в качестве эквивалента легко конвертируемого кэша. Из нумизматов выбрал наиболее безобидного и вроде бы не замаравшегося ни в чем предосудительном. Все в порядке? Сейчас посмотрим…

Зашел в темный после яркого дня зал и двинулся вдоль рядов. Воскресная толкучка ленинградских коллекционеров в разгаре – нумизматы, фалеристы, бонисты и даже филателисты, хотя это не их основное место. Почувствовав ностальгию, остановился и минут десять листал кляссеры, выискивая редких прибалтов. Затем с трудом оторвал себя от этого увлекательного занятия и повертел головой, выискивая помолодевшего Самуила Абрамовича. Ага, вон он где, в уголочке затихарился…

Я поздоровался и протянул на ладошке червонец. По лицу нумизмата за секунду легкой рябью пробежала череда эмоций: напряжение, азарт, интерес, после чего была натянута маска радушного волнения.

– Мальчик, а тебе повезло! – восхищенно, но негромко воскликнул он. – Это же золотой николаевский червонец!

Я молча кивнул, наслаждаясь спектаклем. Самуил Абрамович кинул на меня короткий изучающий взгляд, поправил массивные очки и все так же негромко забормотал:

• Предыдущая
• 54/84
• Следующая