Каталина - Моэм Уильям Сомерсет - Страница 22

• Предыдущая
• 22/41
• Следующая

В замешательстве, вызванном толпой, устремившейся за епископом, Доминго увел сестру и племянницу домой. Мария хотела уложить Каталину в постель, дать ей слабительное и послать за цирюльником, чтобы пустить девушке кровь, но та не хотела об этом и слышать и ради забавы бегала вверх-вниз по лестнице. Приходили соседи, чтобы поздравить ее и еще раз восхититься свершившимся чудом. Снова и снова Каталина рассказывала, как выглядела святая дева и что она говорила. Во второй половине дня Каталину пригласили в один из дворцов, и благородные дамы млели от восторга, прося ее пройтись взад-вперед, будто никогда не видели шагающего человека. Она получила массу подарков: носовые платки, шелковые шарфы, чулки и даже платья, пусть и слегка поношенные, а также золотую цепочку, серьги с драгоценными камнями и браслет. У Каталины никогда не было и сотой доли такого великолепия. Наконец, предупредив, что она не должна задирать нос из-за того, что святая дева излечила ее, и знать свое место, Каталину отпустили домой.

Спустилась ночь. Мария, Доминго и Каталина поужинали. Мать и дочь в сотый раз обговаривали подробности незабываемого события. Доминго предложил им пойти спать, но Каталина ответила, что слишком возбуждена и не сможет заснуть. Тогда, чтобы успокоить девушку, он начал читать пьесу, которую недавно закончил. Каталина слушала вполуха, но Доминго, захваченный мелодией своей поэзии, ничего не замечал. Неожиданно она вскочила из-за стола.

— Это он, — воскликнула Каталина. С улицы донеслись звуки гитары.

— Кто он? — сурово спросил Доминго, ибо авторы не любят, когда их прерывают на полуслове во время чтения собственного произведения.

— Диего. Мама, можно мне пойти к решетке?

— Я думала, в тебе есть хоть капля гордости, — ответила Мария.

Решетка, о которой шла речь, закрывала окно, выходящее на улицу, не столько от воров, сколько от пылких влюбленных. Будучи хорошо воспитанной девушкой, Каталина знала, что мужчины похотливы, а девственность — главная добродетель незамужней женщины. Поэтому она даже не думала о том, чтобы пустить возлюбленного в дом, но, по обычаю, девушка могла по вечерам подходить к зарешеченному окну и говорить с ним о тех загадочных пустяках, что занимают умы и сердца влюбленных.

— Он оставил тебя, когда с тобой случилось несчастье, — продолжала Мария, — а как только ты стала знаменитостью и о тебе заговорил весь город, сразу прибежал, поджав хвост.

— О, мама, ты плохо знаешь мужчин, — улыбнулась Каталина. — Они слабы и непостоянны. Я не представляю, что бы произошло, принимай мы всерьез каждую их глупость. Вполне естественно, что он не хотел жениться на калеке. Его отец и мать нашли ему достойную пару. Но он сто раз говорил, что любит меня больше жизни.

— Пусть она идет, — вмешался Доминго. — Она любит его, и этим все сказано. Мне кажется, он ничем не хуже других юношей этого распутного века.

Пожав плечами, Мария встала, взяла высокую свечу и взглянула на брата.

— Пойдем на кухню, Доминго. Я хочу дослушать твою пьесу.

— Нет, — возразил тот, — у меня пропало настроение. Ты, Мария, хорошая женщина, но не можешь отличить пентаметра от коровьего хвоста. Я могу читать свои пьесы только перед такой аудиторией, которая хорошо разбирается в поэтических ценностях.

Они пошли спать, а Каталина подбежала к окну, и ее сердце радостно забилось, когда в ночной тьме она разглядела знакомую фигуру.

— Диего.

— Каталина.

И вот, наконец, пришла пора представить читателю нашего героя. Его отец, портной, обшивал всю знать Кастель Родригеса, и с детских лет Диего учился владеть иглой, кроить штаны и подгонять по фигуре камзол. Он вырос в высокого юношу с прямыми ногами, тонкой талией и широкими плечами. А если прибавить к этому пышную шевелюру, загорелое лицо, на котором сверкали смелые черные глаза, чувственный рот и прямой нос, то не покажется удивительным, что для Каталины он был эталоном красоты. Наделенный вольнолюбивой душой, он изнывал от тоски, час за часом под бдительным оком отца сшивая шелк, бархат и парчу для более удачливых людей, чем он сам. Он полагал, что рожден для более достойных дел, и в своих мечтах сыграл много прекрасных ролей на сцене жизни. Он влюбился. Родители пришли в ужас, когда он объявил, что станет солдатом в Нидерландах или уедет искать счастья в Америку, если ему не позволят жениться на Каталине Перес. Все состояние Каталины составлял лишь дом, который она унаследовала бы после смерти матери, но родители Диего схитрили и не стали спорить. Ему было лишь восемнадцать лет, и они надеялись, что влюбленность юноши угаснет сама по себе и тогда он найдет себе достойную пару. А пока они резонно заявили, что негоже заводить семью, не закончив обучения ремеслу, и обещали вернуться к этому вопросу, когда Диего станет самостоятельным портным. Не возражали они и против того, чтобы вечер за вечером он ходил под окно Каталины и развлекал ее серенадами. Несчастье, случившееся с Каталиной, они восприняли как подарок судьбы. Диего был вне себя от горя, но и ему пришлось признать, что он не может позволить себе жениться на калеке. А вскоре мать сообщила Диего, что дочь процветающего галантерейщика питает к нему нежные чувства, и он начал за ней ухаживать. Отцы молодых людей встретились и решили, что такой союз выгоден им обоим. Оставалось лишь договориться о приданом, но портной хотел получить побольше, а галантерейщик — дать поменьше, и выработка окончательных условий потребовала длительных переговоров.

Они все еще не закончились, когда Диего появился под окном исцеленной Каталины. Несмотря на молодость, он уже твердо знал, что мужчина никогда не должен извиняться, так же, как и Каталина понимала, что упреки ни к чему не приведут. Какими бы ужасными ни были его проступки, мужчина только раздражается, когда о них говорят ему в лицо. Умная женщина удовлетворится тем, что они будут тяготить совесть мужчины, если она у него есть, а если нет, то обвинения тем более бесполезны. Поэтому, не теряя времени, они сразу перешли к делу.

— Сердце моей души, — сказал Диего. — Я обожаю тебя.

— Моя любовь, моя драгоценная любовь, — ответила Каталина.

Не будем повторять их сладостные, нежные глупости. Во все времена влюбленные говорили друг другу одно и то же. Диего не мог пожаловаться на отсутствие красноречия. И скоро Каталина почувствовала, что долгие недели страданий стоят мига блаженства. Темнота почти полностью скрывала девушку, но звук ее мелодичного голоса и серебристый смех разжигали кровь Диего.

— Будь проклята разделяющая нас решетка. Ну почему я не могу обнять тебя и покрыть твое лицо поцелуями, чтобы наши сердца бились рядом?

Каталина прекрасно понимала, к чему это может привести, и эта мысль не вызвала у нее ни малейшего неудовольствия. Она знала, что помыслы мужчин устремлены к наслаждениям, и ее пронизала дрожь гордости и одновременно сладко защемило сердце от сознания того, что Диего так страстно желает ее. У нее даже перехватило дыхание.

— О, любимый мой, почему ты хочешь от меня того, что я не могу дать тебе? Если ты любишь меня, то зачем же стремишься к тому, чтобы я согрешила, да и в любом случае эти железные прутья являются непреодолимой преградой.

— Дай мне тогда твою руку.

Окно, у которого она сидела, находилось довольно высоко, и Каталине пришлось опуститься на колени, чтобы выполнить его просьбу. Она просунула руку сквозь решетку, и Диего прижался к ней жадными губами. У нее были маленькие руки, с тонкими пальцами, руки благородной дамы. Она гладила лицо Диего и краснела и смеялась, когда ее кулачок оказался у него во рту.

— Бесстыдник, — сказала она. — Что ты сделаешь еще? — она убрала руку.

— Веди себя прилично, и давай поговорим о наших делах.

— Как можно говорить о делах, когда ты сводишь меня с ума? Женщина, с таким же успехом ты могла бы просить реку течь в гору.

— Тогда тебе лучше уйти. Уже поздно, и я устала. Дочь галантерейщика наверняка тебя ждет. Нельзя же оставить ее без внимания.

• Предыдущая
• 22/41
• Следующая