Неорационализм - Воин Александр Миронович - Страница 39

В заключение я ухочу остановиться на значимости этичес­кой теории для общества, на примерах тех трагических последствий, к ко­торым приводили ошибки в ней в человеческой истории.

Сталинские лагеря и истребление 40—60 миллионов не­винных людей явились следствием замены- марксизмом спра­ведливости вообще пролетарской справедливостью.

Вторая мировая война с гибелью 40 миллионов людей, с сознательным истреблением 6 миллионов евреев, с неисчис­лимыми бедствиями для всех народов Европы и немецкого прежде всего, явилась следствием того, что этот народ при­нял фашизм и его моральную теорию, основанную на культе  сильной личности, которой все можно, и на культе избранного народа, состоящего целиком из сильных личностей.

Наконец, необычная бездуховность, отчуждение, неуваже­ние к Человеку, характеризующее современную жизнь За­падного общества, приведшие к ощущениям разочарования, безразличия и безнадежности, несмотря на высокий, как ни­когда, жизненный уровень и возможности развлечения даруе­мые техникой, является следствием так называемой «новой ментальности», базирующейся на экзистенциализме с его от­рицанием морали и проповедью неограниченной свободы.

ГЛАВА 5

МЕСТО ДУХА В РАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОМ МИРОВОЗРЕНИИ

                                                                      "Бывали хуже времена, но не было подлее"

Мировая философия издавна занята проблемой первичности-вторичности материи и духа (или в другой терминологии- идеи). Проблема эта всегда представлялась настоль кардинальной, что в соответствии с тем, как та или иная философия решала ее, все они с древнейших времен подразделялись на материалистические, идеалистические и дуалистические (в последних признавалась независимость этих двух глобальных начал).

По сложившемуся и весьма распространенному стереотипу рационализм отождествляется с материализмом. Поскольку предлагаемая вниманию читателя философия, базирующаяся на модельном подходе, является, безусловно, рационалистической (хотя содержание рационализма уточнено по сравнению с классическим (см. главу 1)), то инерция мысли толкнет многих к предположению, что она исходит из первичности материи. Однако это не так. Более того, сама постановка проблемы первичности представляется мне неверной и уводящей философию от ее истинных задач.

В самом деле, как было показано выше (см. главу 1), все наши понятия, включая "материю", "дух" или "идею" имеют условные границы. Что касается материи и духа, то тут границы настоль условны, что дай Бог сформулировать эти понятия так, чтобы осталось что-то содержательное от них, хоть в каких-то границах. Для материи я и не берусь этого делать. Читатель легко может убедиться, что нигде выше я не пользовался этим понятием. В свое время, лет 200 .назад и прежде, понятие материи казалось самоочевидным, поскольку она отождествлялась со всем тем, что имеет массу покоя. Однако, со времени открытия силовых полей, со времени введения понятия энергии не связанной обязательно с массой покоя, со времени установления превращения массы в энергию и наоборот, со времени обнаружения факта, что интеллектуальная и психическая деятельность вызывают изменения определенных физических полей, подразделение сущего на материю и дух или идею стало не то чтобы невозможным (это можно сделать проведением границы произвольно там или сям), но не дающим никакой пользы познанию. Тем более нелепо сегодня рассуждать о первичности -вторичности материи и духа.

Отмечу здесь, что не следует путать подразделение сущего на материю и дух (или идею) и проблему познания, занимающуюся соотношением между всем сущим вообще, включая идею и дух, и нашим восприятием его, и отражением в сознании. (Решение последней дано в главе 1).

Цель данной главы - вычленить из всего сущего с помощью определения понятие духа (а заодно и души), указать способ включения его в модели общественных процессов и в самом общем виде описать его взаимодействие с прочими параметрами этих моделей или иными словами описать его влияние на общественные процессы с одной стороны и на индивидуума, участвующего в этих процессах, с другой.

Я хочу напомнить здесь то, что отмечал уже в главе 1, а именно, что познание моделями хоть и включает в себя все научное познание, в том числе и тех времен, когда модельный подход как таковой не осознавался, однако не является единственно возможным. Другим способом познания является, например, искусство. Поскольку есть альтернативные виды познания, то уместно говорить об их сравнительных достоинствах и можно предположить, что для каждого вида есть своя сфера действительности, которой он наиболее адекватен. Очевидно, что в эмоциональной сфере духа и души искусство обладает несравненно большими возможностями передачи всех оттенков предмета, чем любая модель. Отличным тому примером служит для меня знаменитый дуалистический принцип Бубера ("Я и ты"). Методом философии, т. е. по сути, модельным методом, хотя и не без художественности стиля, Бубер отобразил определенную сферу действительности, тесно связанную с душой и духом. Но упомянутая сфера отражалась уже много, много раз и до него, но иными средствами, а именно искусством и прежде всего поэзией. И как по мне, несколько строк из Данте, Петрарки, Шекспира или Пушкина, ("Я помню чудное мгновенье, Передо мной явилась Ты...") гораздо лучше выражают суть дуалистического принципа, чем посвященная предмету и доставившая известность автору работа Бубера. Кстати, вышесказанное не уменьшает значимости его, как философа, в моих глазах, но упомянутое "Я и ты" очаровывает меня гораздо меньше других его работ.

Зачем я сделал вышеупомянутую оговорку? Прежде всего, чтобы показать, что адекватно определить понятия души и духа в рационалистической модели не легко. Затем, чтобы заявить заранее, что я не собираюсь соревноваться с искусством в исследовании души и духа во всех нюансах. В чем я да собираюсь соревноваться с искусством, осознавая при этом полное преимущество моего метода для предмета, это в установлении взаимосвязи и пропорций между явлениями души и духа и явлениями общественной жизни и жизни индивидуума.

Как уже сказано в главе 1, каждое определение не является хорошим или плохим само по себе. Оно является хорошим или плохим лишь для той задачи, для которой оно строится. Теперь, когда ясно, что именно я хочу исследовать, я могу позволить себе сформулировать определение духа.

Духом и душой я буду называть в дальнейшем эмоциональную привязанность человека к надличному. Определение не блещет излишней строгостью, но таков предмет. Для того же, чтобы было яснее, что я имею в виду (а также, чтобы "отделить" душу от духа) я буду вынужден пуститься в более или менее многословные объяснения.

Я буду называть душевными привязанности к конкретным людям: любимой женщине, детям (своим), родителям, друзьям, товарищам и даже более дальним, но все же конкретным, зримым, а не абстрактным людям вообще, и, наконец, к конкретным животным, местам и вещам.