Неорационализм - Воин Александр Миронович - Страница 6

возможно или бывает необходимо построение новых моделей, охватывающих полностью или частично область действия нескольких предыдущих.

   Заканчивая  описание   познавательного   процесса,   я  должен отметить, что конечно, не всякая теория, гипотеза, научная дисциплина  и тем  более

индивидуальное знание,  базирующееся на личном опыте или усвоенной информации, имеют   законченную  и  выраженную   вышеприведенную   форму модели.   Возьмем,  скажем,  естествознание до дарвинского  и даже до ламарковского периода, когда оно занималось лишь описанием видов животных и растений, сортировкой и классификацией их. Здесь  мы  можем  найти лишь один из  модельных элементов, а именно понятия: виды, классы животных и растений и т.п. Вместе с введением упомянутых понятий здесь дается   также описание   их   свойств:   внешних  и внутренних особенностей вида, поведенческих характеристик, способов питания и т. п. Но пока еще нет фундаментальных законов, связывающих эти понятия между собой или с другими, ни тем более сложных систем выводов из них. Но как только человечество начинает задаваться вопросами о процессах текущих в этой же самой области, процессах ли нормального функционирования особей вида или процессах, приведших   к  появлению   существующих   видов,   появляются   и фундаментальные законы и выводы из них, т. е. появляются уже модели.  Причем  модели разные для разных процессов текущих    в    той    же    области.    Для    описания    процессов нормального    функционирования    живого    организма    того или   иного   вида,   строятся    физиологические   модели,   для процесса   происхождения   видов — эволюционные   и.   т.   д. Так,    например,    дарвинская    модель    эволюции    базируется    на постулатах    о    случайной    изменяемости    признаков у   отдельных    особей    вида,    и закреплении    новых    признаков через посредство естественного отбора. Берговская модель эволюции исходит из запрограмированности появления новых признаков, хотя не отрицает естественного отбора и т.д. То есть, мы приходим к тому, что сказано в начале этой главы: в конечном счете, процесс познания и в этих случаях реализуется через модели вышеописанной структуры. Несколько сложнее дело выглядит в случае с гуманитарными науками, поскольку там на сегодня не принято выделять модельную структуру. Но как уже было показано, мы всегда можем сделать это, если пожелаем. При этом нужно учесть, что в гуманитарных науках, как и в естествознании могут быть фазы описательные, ну, скажем, в исторических летописях, но как только историки задаются вопросами, почему произошли те или иные исторические события, и отве¬чают на них, мы можем вычленить уже всю модельную структуру. И, наконец, я допускаю, что есть и какие-то такие виды знания и, следовательно, познания, которые никак не соответствуют предлагаемому описанию процесса познания. Но с точки зрения ответа на вышеупомянутые фундаментальные вопросы теории познания, в частности, в какой, степени мы можем полагаться на наше познание в жизни индивидуальной и общества, и, учитывая, что подавляющее большинство знания носит, как показано, модельный характер, это допущение не имеет значения для дальнейшего.

   2.ВЗАИМООТНОШЕНИЕ МЕЖДУ МОДЕЛЬЮ И  ОПИСЫВАЕМОЙ   ЕЮ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ.КРИТЕРИЙ   ИСТИННОСТИ.   НАДЕЖНОСТЬ. ГРАНИЦЫ ПРИМЕНИМОСТИ МОДЕЛИ

   2.1.   Взаимоотношение  между  определением   понятия и действительностью

   Поскольку понятие, как было сказано, является изначальным и базисным элементом познания, то выяснять взаимоотношения между познавательной моделью и действительностью   нужно   начинать   с   него.

     В определении категории «понятие», данном выше, есть две стороны: с одной – это нечто объективное — множество объектов действительности, с другой - это продукт нашего решения. Это мы выделяем это множество из всего сущего на основе признака или признаков, которые мы же выбрали. При этом мы отвлекаемся, абстрагируемся от бесчисленного множества индивидуальных признаков тех объектов, которые мы включаем в наше понятие. Так, например, пользуясь понятием дерево, мы отвлекаемся от сорта конкретных деревьев, размера, формы, количества ветвей и т. д.

     Но не менее важно и другое. Тот признак или признаки, которые лежат в основе определения или классификации, также не являются присущими в равной мере всем тем объектам, которые мы включили в наше множество. Строго говоря, в действительности нет объектов, абсолютно соответствующих нашим определениям не только в смысле наличия у этих объектов качеств, не входящих в определение, но и по самим определяемым признакам тоже. В природе нет ни прямых линий, ни точек, ни твердых тел, ни газов, ни рыб, ни животных в том строгом смысле этих слов, в котором мы вводим или, по крайней мере, должны вводить их в наши науки, хотя степень несовпадения, отклонения явлений действительности от наших формальных понятий может быть сколь угодно малой и не обнаруживаемой нами в той сфере действительности,  которая доступна  нашему сегодняшнему опыту.Для случая «деревьев» и прочих нестрогих языковых по¬нятий это утверждение менее очевидно, поэтому я начну пояснение с примеров более формализованных определений.

   Прямая линия казалась тождественной лучу света в смысле прямизны до тех пор, пока мы не вышли за пределы околоземного пространства и не обнаружили, что вблизи больших масс луч света искривляется. Поскольку поле тяготения есть в любой точке пространства, причем теоретически ни в одной точке (окрестности точки) оно не есть равномерное, то, следовательно, нет вообще, в принципе прямолинейных лучей света, удовлетворяющих аксиоматическому определению прямой, что «через две точки»... и т.д. Конечно, практически земные лучи света настоль близки к аксиоматической прямой, что просто ах, ах. . . нет слов. И. . . все-таки.

   Понятие твердого тела предполагает, оговорено или нет, что при отсутствии

внешних воздействий на него оно имеет и сохраняет некую абсолютно определенную присущую ему форму (в отличие от газа или жидкости). На этом предположении построена вся инженерная механика и, слава Богу, работает. Однако, само предположение не является абсолютно соответствующим действительности. Если мы начнем уточнять формы тела с точностью до линейных величин, соизмеримых с размерами молекул, то придем в затруднение и при отсутствии воздействия, т. к.

молекулы движутся и, следовательно, формы тела (с указанной степенью точности) изменяемы и неопределенны. Я уже не говорю о рассмотрении внутримолекулярного или внутриатомного строения. А ведь с понятием формы тела связано одно из фундаментальнейших понятий физики и может быть вообще современной науки — понятие месторасположения. Я не говорю здесь о ньютоновской относительности этого понятия: о положении  чемодана  по отношению  к  поезду,  в  котором он лежит, и по отношению к перрону, вдоль которого поезд движется. Не говорю и об эйнштейновской относительности пространства, а следовательно и положения в

нем тела. Я говорю о неопределенности положения тела, вытекающей из

вышеупомянутой неопределенности его формы. В свою очередь с понятием положения тела связаны понятия движения,   скорости,   ускорения   и   т. д.

Что  касается  рыб  и животных,  то  установление  неабсолютного соответствия этих понятий действительности затруднено расплывчатостью   и   не строгостью   самих   понятий,  но это не достоинство, а слабость соответствующей науки. Потому  что,   чем   менее  строго  сформулированы  понятия,   тем менее содержательны и доказуемы те утверждения, которые в отношении этих  понятий   в   дальнейшем   высказываются. Это что-то вроде лемовского уведомления о том, что «запрещается коренить сцьорг в темноте». («Звездные дневники Иона Тихого»). Что толку в этом   по   виду,  весьма   конкретно звучащем запрещении, если мы не знаем, что такое «сцьорг»? Но и в науках о рыбах и животных мы можем найти факты, подтверждающие, что наши понятия   (определения)   никогда   не