Аль шерхин (СИ) - "Elle D." - Страница 3

• Предыдущая
• 3/51
• Следующая

Пират странно хмыкнул, как будто пряча смешок, шагнул вперёд и, взяв Инди за предплечье, вздёрнул на ноги. Прикосновения его были грубы, но не настолько, как раньше, и не причиняли боли. Инди пошатнулся, однако устоял на ногах. Он инстинктивно отвернулся, но пират вновь взял его за подбородок и заставил смотреть на себя.

- Не бойся, - раздельно сказал мужчина. - Я тебя не обижу. Хочешь есть?

Инди помотал головой. Он всё ещё не мог выдавить ни слова. Пират ухмыльнулся и, отпустив его, повернулся к столу. Инди только теперь заметил на нём блюдо с холодным мясом нездорового розоватого оттенка, стеклянную бутылку и кубок. Откупорив бутылку, пират плеснул в кубок и залпом осушил его. Потом рыгнул, утёр рот тыльной стороной ладони (Инди увидел, что она украшена выцветшей синей татуировкой) и снял с пояса флягу. Приложился к ней и пил долго, не отрываясь - и Инди тоже не мог оторвать от него взгляд, потому что если есть он не мог, то жажда теперь вновь напомнила о себе. Пират заметил его взгляд и протянул ему флягу:

- Пей.

Инди подумал о том, что горлышко этой фляги только что побывало во рту этого грязного, вонючего, страшного человека, и молча взял её. Он пил, пока вода не потекла по подбородку; тогда пират засмеялся отрывистым, резким смехом и отобрал у него фляжку. Инди в смущении отвернулся. Пират снова расхохотался и, бросив пустую флягу на стол, плюхнулся на табурет и вытянул ноги вперёд, так, что они упёрлись в ноги Инди. Потом что-то сказал, и Инди понял, что капитан велит ему снять с него сапоги.

И тогда он почувствовал облегчение - впервые по-настоящему с тех пор, как увидел на горизонте чёрный флаг. Он всё не мог взять в толк, что нужно от него этому человеку, какой ему может быть прок от мальчишки - а теперь вроде бы понял. Пират решил сделать его своим слугой, личным рабом. Инди не раз прислуживал за столом отцу, выполнял его поручения - он умел и любил служить, приносить пользу. Но и отца он любил, а этого пирата с бритым затылком, голыми руками и недобрыми глазами ненавидел и боялся. И всё же если так он может облегчить свою участь, он готов был попытаться.

Поколебавшись, Инди присел на корточки и взялся за пахнущий кровью и солью сапог, наставленный ему прямо в лицо. Потянул, и тот неожиданно легко соскользнул, оставшись у Инди в руках и обнажив крепкую, заскорузлую от мозолей пятку пирата. Управившись со вторым сапогом, Инди поставил оба рядом. Пират всё это время молчал, и теперь Инди несмело поднял глаза, не зная, чего ждать дальше и что теперь делать.

И вздрогнул от цепкого, какого-то жадного взгляда, которым поедал его фариец.

Грубые пальцы с обломанными ногтями взъерошили волосы на его макушке. Инди сидел на корточках, замерев, словно заяц под кустом, следящий за луком в руках охотника. Пальцы пирата водили по его голове, путаясь в волосах, лёгкими движениями массируя его темя и затылок, а глаза всё так же смотрели ему в лицо, и блестели теперь как-то иначе.

Внезапно, поддавшись инстинкту, Инди вскочил, сбросив с себя руку пирата. Тот легко отпустил его, но не отвёл глаз. Ещё несколько мгновений разглядывал, потом встал, закрыв своим огромным телом свет. Инди попятился от него, сам не зная, что повергло его в такой страх, и отступал, пока не упёрся спиной в сундук. Тогда он вздрогнул и развернулся, так, словно ему было куда бежать, и в тот же миг его перехватили мужские руки.

А в следующий миг эти же руки рванули на нём рубашку.

Инди вскрикнул, больше от неожиданности, чем от страха, и попытался вырваться. Его ладонь упёрлась в голую грудь пирата, заросшую жёстким волосом, скользнула по ней вверх и упёрлась в кадык. Фариец тут же стиснул её, отводя от своей шеи, а другой рукой подхватил Инди поперёк тела, словно щенка, и бросил вперёд, на кровать. Прежде чем Инди успел развернуться, пират дорвал на нём остатки рубашки.

- Нет! Пустите меня! Не трогайте! - крикнул Инди, обретя наконец дар речи - только голос его прозвучал хрипло и сдавленно и не произвёл на корсара никакого впечатления. В считанные мгновенья он сорвал с Инди всю одежду и отстранился, оставив лежать голым и дрожащим на ложе, покрытом колючей шкурой. Инди не понимал, что происходит, что с ним собираются сделать, и в то же время понимал, и сам не знал, что - понимание или непонимание - было ужасней для него.

- Не надо, не надо, не трогайте меня, - будто заведённый, твердил он, расширившимися глазами следя, как пират стягивает с себя безрукавку. Обнажившиеся мускулы бугрились под бронзовой кожей, ходили ходуном, словно какие-то песчаные звери под толщей пустынных дюн. Корсар расстегнул пояс и приспустил штаны. Инди зажмурился - он не хотел, не хотел видеть это, нет, всё это не может быть с ним, не может быть на самом деле... Но смотреть его никто и не заставлял. Всё те же ненавистные руки крутанули его, переворачивая на живот, и чужое колено просунулось между бёдер, раздвигая ноги. Инди всхлипнул и опять попытался отодвинуться, и тут то самое тело, на которое он только что взирал с таким ужасом, навалилось на него сзади, пыхтя и пристраиваясь, и что-то горячее, скользкое прижалось к ягодицам, а потом скользнуло ниже и внезапно, безо всякой подготовки и без малейшего предупреждения ворвалось в его тело...

Инди закричал. Было очень больно, но сильней боли был ужас, гнев и стыд, когда он наконец окончательно понял, что с ним делают, понял, почему главарь корсаров оставил ему жизнь. Боги, если бы он только знал! Он бы сам бросился на него ещё там, в трюме, сам бы напоролся на саблю и упал бездыханный - лишь бы не это...

Член насильника наконец освоился в узком теле жертвы и теперь толкался вперёд решительно и деловито. Руки пирата стискивали бёдра Инди, не давая ему ни свести их, ни опустить. Фариец пробормотал что-то, по-видимому, очень довольный, и навалился на Инди ещё сильнее, так, что тот стал задыхаться; он хотел задохнуться, хотел хотя бы потерять сознание и не чувствовать, как движется в нём раскалённый поршень, как рвёт его тело изнутри... Но он не терял сознания, не мог уйти, и стряхнуть с себя это тело тоже не мог, поэтому он просто лёг лицом на локоть и плакал, всхлипывая от каждого толчка. Потом толчки стали чаще и глубже, дыхание над ухом превратилось в хрип, боль стала непереносимой - и вдруг почти прекратилась, и по ногам Инди потекло что-то холодное и липкое, а потом его наконец отпустили.

Он немедленно свернулся на шкуре калачиком, как будто стремясь исчезнуть. Глаза его были крепко зажмурены, и он не видел, а только слышал, как пират отстраняется от него, тяжело дыша, и с чем-то возится в стороне. Инди хотел, чтобы он ушёл, хотел остаться один в темноте, а потом уснуть и никогда больше не просыпаться. Он думал об этом, как о самой сладкой из грёз, когда его сжавшееся тело снова накрыла тень, и чужая рука скользнула по шее лёгким, почти нежным движением. Инди вздрогнул и зажмурился крепче, но рука не пошла дальше, а только накинула на него что-то большое и тёплое - кажется, какую-то шкуру, в которую Инди вцепился обеими руками, как будто она могла не только укрыть его, но и защитить.

- Аль-шерхин, - хрипло сказал пират, впервые произнеся слово, которого Инди не знал, но позже слышал великое множество раз. - Аль-шерхин. Будь послушным, и я тебя не обижу.

Потом раздались тяжёлые шаги, стук и скрежет запираемой двери, и, оставшись совсем один, Инди расплакался в голос, как будто ему было не пятнадцать, а пять, и плакал долго, безутешно, завернувшись в медвежью шкуру среди золота и красного дерева на корабле, который легко и быстро бежал по Косматому морю, рассекая чёрные волны.

Он проснулся, когда было уже светло. Стоял день, ясный и тихий, солнце ярко сверкало на поверхности волн. Кровать стояла вплотную к стене, и Инди подполз к окну и сел там, кутаясь в шкуру и глядя на чаек, кружащих над водой. У него дома остались точно такие же чайки. Но он начинал понимать, что вряд ли вернётся домой.

Отчаянное желание смерти ушло туда же, куда и ночь. Всё тело у Инди болело, он не мог сидеть, поэтому полулежал на боку, неловко подтянув ноги под себя. А ещё он чувствовал голод. Проклятое тело, которому не было дела до его позора и горя, хотело есть - хотело жить. Инди тяжело вздохнул. Лицо его опухло от слёз - даже когда умер отец, он не лил их столько. Кажется, за всю свою жизнь он плакал меньше, чем в одну эту ночь. Впрочем, хуже этой ночи и придумать было ничего нельзя.

• Предыдущая
• 3/51
• Следующая