Двадцать лет спустя (часть вторая) (худ. Клименко) - Дюма Александр - Страница 2

• Предыдущая
• 2/95
• Следующая

Поспешно пройдя к себе в кабинет, он действительно застал там сына Бруселя, который после схватки с гренадерами был весь в крови и до сих пор не мог прийти в себя от ярости. Единственная мера предосторожности, которую он принял, идя в архиепископский дом, заключалась в том, что он оставил свое ружье у одного из друзей.

Коадъютор подошел к нему и протянул ему руку. Молодой человек взглянул на него так, словно хотел прочесть в его душе.

— Дорогой господин Лувьер, — сказал коадъютор, — поверьте, что я принимаю действительное участие в постигшей вас беде.

— Это правда? Вы говорите серьезно? — спросил Лувьер.

— От чистого сердца, — отвечал Гонди.

— В таком случае, монсеньор, пора перейти от слов к делу: монсеньор, если вы пожелаете, через три дня мой отец будет выпущен из тюрьмы, а через полгода вы будете кардиналом.

Коадъютор вздрогнул.

— Будем говорить прямо, — продолжал Лувьер, — и откроем наши карты. Из одного лишь христианского милосердия не раздают в течение полугода тридцать тысяч экю милостыни, как это сделали вы: это было бы уж чересчур бескорыстно. Вы честолюбивы, и это понятно: вы человек выдающийся и знаете себе цену. Что касается меня, то я ненавижу двор и в настоящую минуту желаю одного — отомстить. Поднимите духовенство и народ, которые в ваших руках, а я подниму парламент и буржуазию. С этими четырьмя стихиями мы в неделю овладеем Парижем, и тогда, поверьте мне, господин коадъютор, двор из страха сделает то, чего не хочет сделать теперь по доброй воле.

Коадъютор, в свою очередь, пристально посмотрел на Лувьера.

— Но, господин Лувьер, ведь это значит, что вы просто-напросто предлагаете мне затеять гражданскую войну?

— Вы сами подготовляете ее уже давно, монсеньор, и случай для вас только кстати.

— Хорошо, — сказал коадъютор, — но вы понимаете, что над этим еще надо хорошенько подумать?

— Сколько часов требуется вам для этого?

— Двенадцать часов, сударь. Это не слишком много.

— Сейчас полдень; в полночь я буду у вас.

— Если меня еще не будет дома, подождите.

— Отлично. До полуночи, монсеньор.

— До полуночи, дорогой господин Лувьер.

Оставшись один, Гонди вызвал к себе всех приходских священников, с которыми был знаком лично. Через два часа у него собралось тридцать священников из самых многолюдных, а следовательно, и самых беспокойных приходов Парижа. Гонди рассказал им о нанесенном ему в Пале-Рояле оскорблении и передал им все шутки, которые позволили себе Ботен, граф де Вильруа и маршал де Ла Мельере. Священники спросили его, что им надлежит делать.

— Это просто, — сказал коадъютор. — Вы, как духовный отец, имеете влияние на ваших прихожан. Искорените в них этот несчастный предрассудок — страх и почтение к королевской власти; доказывайте вашей пастве, что королева — тиран, и повторяйте это до тех пор, пока не убедите их, что все беды Франции происходят из-за Мазарини, ее соблазнителя и любовника. Принимайтесь за дело сегодня же, немедленно и через три дня сообщите мне результаты. Впрочем, если кто-нибудь из вас может дать мне хороший совет, то пусть останется, я с удовольствием послушаю.

Остались три священника: приходов Сен-Мерри, Святого Сульпиция и Святого Евстафия. Остальные удалились.

— Значит, вы думаете оказать мне более существенную помощь, чем ваши собратья? — спросил Гонди у оставшихся.

— Мы надеемся, — отвечали те.

— Хорошо, господин кюре Сен-Мерри, начинайте вы.

— Монсеньор, в моем квартале проживает один человек, который может быть вам весьма полезен.

— Кто такой?

— Торговец с улицы Менял, имеющий огромное влияние на мелких торговцев своего квартала.

— Как его зовут?

— Планше. Недель шесть тому назад он один устроил целый бунт, а затем исчез, так как его искали, чтобы повесить.

— И вы его отыщете?

— Надеюсь; я не думаю, чтобы его схватили. Я духовник его жены, и если она знает, где он, то и я узнаю.

— Хорошо, господин кюре, поищите этого человека, и если найдете, приведите ко мне.

— В котором часу, монсеньор?

— В шесть часов вам удобно?

— Мы будем у вас в шесть часов, монсеньор.

— Идите же, дорогой кюре, идите, и да поможет вам бог.

Кюре вышел.

— А вы что скажете? — обратился Гонди к кюре Святого Сульпиция.

— Я, монсеньор, — отвечал тот, — знаю человека, который оказал большие услуги одному очень популярному вельможе; из него выйдет отличный предводитель бунтовщиков, и я могу его вам представить.

— Как зовут этого человека?

— Граф Рошфор.

— Я тоже знаю его. К несчастью, его нет в Париже.

— Монсеньор, он живет в Париже, на улице Кассет.

— С каких пор?

— Уже три дня.

— Почему он не явился ко мне?

— Ему сказали… простите, монсеньор…

— Заранее прощаю, говорите.

— Ему сказали, что вы собираетесь принять сторону двора.

Гонди закусил губу.

— Его обманули, — сказал он. — Приведите его ко мне в восемь часов, господин кюре, и да благословит вас бог, как и я вас благословляю.

Второй кюре вышел.

— Теперь ваша очередь, — сказал коадъютор, обращаясь к последнему оставшемуся. — Вы также можете мне предложить что-нибудь вроде того, что предложили только что вышедшие?

— Нечто лучшее, монсеньор.

— Ого! Не слишком ли вы много на себя берете? Один предложил мне купца, другой графа; уж не предложите ли вы мне принца?

— Я вам предложу нищего, монсеньор.

— А, понимаю, — произнес Гонди, подумав. — Вы правы, господин кюре; нищего, который поднял бы весь легион бедняков со всех перекрестков Парижа и заставил бы их кричать на всю Францию, что это Мазарини довел их до сумы.

— Именно такой человек у меня есть.

— Браво. Кто же это такой?

— Простой нищий, как я уже вам сказал, монсеньор, который просит милостыню и подает святую воду на ступенях церкви Святого Евстафия уже лет шесть.

— И вы говорите, что он пользуется большим влиянием среди своих собратьев?

— Известно ли монсеньору, что нищие тоже имеют свою организацию, что это нечто вроде союза неимущих против имущих, союза, в который каждый вносит свою долю и который имеет своего главу?

— Да, я уже кое-что слыхал об этом, — сказал коадъютор.

— Так вот, человек, которого я вам предлагаю, — главный старшина нищих.

— А что вы знаете о нем?

— Ничего, монсеньор; мне только кажется, что его терзают угрызения совести.

— Почему вы так думаете?

— Двадцать восьмого числа каждого месяца он просит меня отслужить мессу за упокой одной особы, умершей насильственной смертью. Я еще вчера служил такую обедню.

— Как его зовут?

— Майяр. Но я думаю, что это не настоящее его имя.

— Могли бы мы сейчас застать его на месте?

— Без сомнения.

— Так пойдемте посмотрим на вашего нищего, господин кюре; и если он таков, как вы говорите, то действительно именно вы нашли для нас настоящее сокровище.

Гонди переоделся в светское платье, надел широкополую мягкую шляпу с красным пером, опоясался шпагой, прицепил шпоры к сапогам, завернулся в широкий плащ и последовал за кюре.

Коадъютор и его спутники прошли по улицам, ведущим из архиепископского дворца к церкви Святого Евстафия, внимательно изучая настроение народа. Народ был явно возбужден, но, подобно рою взбудораженных пчел, не знал, что надо делать. Ясно было, что если у него не окажется главарей, дело так и закончится одним лишь ропотом.

Когда они пришли на улицу Прувер, кюре указал рукой на церковную паперть.

— Вот, — сказал он, — этот человек; он на своем месте.

Гонди посмотрел в указанную сторону и увидел нищего, сидевшего на стуле; возле него стояло небольшое ведро, а в руках он держал кропило.

— Что, он по особому праву сидит здесь? — спросил Гонди.

— Нет, монсеньор, — отвечал кюре, — он купил у своего предшественника место подателя святой воды.

— Купил?

— Да, эти места продаются; он, кажется, заплатил за свое сто пистолей.

• Предыдущая
• 2/95
• Следующая