Жозеф Бальзамо. Том 1 - Дюма Александр - Страница 39

• Предыдущая
• 39/160
• Следующая

— Андреа, ваше высочество.

— И что мадемуазель Андреа была забыта.

— О ваше высочество!.. — пролепетала Андреа.

— Я намерена назначить ее фрейлиной. Не правда ли, сударь, мы вправе надеяться на вас? — спросила дофина у Таверне.

— Ваше высочество, — воскликнул барон, которому при этих словах показалось, что исполняются все его мечты, — на сей счет мы ничуть не беспокоимся: наша родовитость превышает наше богатство… и тем не менее… столь высокое счастье…

— Вы заслужили его… Брат будет, служа в армии, защищать короля, сестра — служить дофине, отец — наставлять сына в верности, а дочь в добродетели. У меня будут достойные слуги, сударь, не так ли? — обратилась Мария-Антуанетта к Филиппу, который только и смог, что преклонить колени; от волнения он был не в силах вымолвить ни слова.

— Но… — пробормотал барон, который первым вновь обрел способность рассуждать.

— Да, я понимаю, вам необходимо собраться, — не дала ему закончить дофина.

— Да, да, ваше высочество, — подтвердил Таверне.

— Что ж, я дам вам время, но только сборы не должны быть слишком долгими.

Андреа и Филипп грустно улыбнулись, улыбка же барона была исполнена горечи, но дофина остановила их на этом слишком тягостном для самолюбия семейства Таверне пути.

— Но я не сомневаюсь в этом, судя по вашему желанию угодить мне. Впрочем, постойте. Я оставлю здесь одну карету, и в ней вы нагоните меня. Господин губернатор, мне нужна ваша помощь.

Подошел губернатор.

— Я оставлю карету господину де Таверне, чтобы он мог вместе с мадемуазель Андреа приехать в Париж, — сказала дофина. — Назначьте кого-нибудь сопровождать эту карету и скажите, чтобы к ней относились так, будто это моя.

— Сию минуту, ваше высочество, — ответствовал барон де Стенвиль. — Господин де Босир, подойдите сюда.

Молодой человек лет двадцати пяти с живым и сметливым взглядом вышел из рядов эскорта и уверенным шагом приблизился к губернатору, держа в руке шляпу.

— Возьмите карету для господина де Таверне, будете ее сопровождать, — приказал г-н де Стенвиль.

— Постарайтесь, чтобы они поскорей присоединились к нам, — сказала дофина. — Разрешаю вам, если это окажется необходимо, в два раза чаще менять лошадей.

Барон и дети его рассыпались в благодарностях.

— Надеюсь, сударь, столь внезапный отъезд не причинит вам больших неудобств? — спросила дофина.

— Мы всегда к услугам вашего высочества, — ответил барон.

— Прощайте! Прощайте! — с улыбкой промолвила дофина. — По каретам, господа! Господин Филипп, в седло!

Филипп поцеловал руку отцу, обнял сестру и вскочил на коня.

Через пятнадцать минут кавалькада унеслась, словно вчерашняя туча, и подъезд, ведущий к дому Таверне, опять стал безлюден, если не считать бледного юноши, который уныло сидел у ворот на тумбе и жадным взглядом следил за последними клубами пыли, что взвили на дороге копыта скачущих коней.

Этим юношей был Жильбер.

А в это время барон и Андреа, оставшись одни, все никак не могли обрести дар речи.

Да, гостиная дома де Таверне являла собой весьма необычную картину.

Андреа, стиснув руки, размышляла о чреде странных, неожиданных и небывалых событий, ворвавшихся в ее доселе спокойную жизнь, и, похоже, предавалась мечтам.

Барон стоял, нахмурив седые мохнатые брови, и трепал свое жабо.

Николь, прислонясь к двери, взирала на хозяев.

Ла Бри, держа руки по швам и приоткрыв рот, пялился на Николь.

Барон первым пришел в себя.

— Мерзавец! — закричал он на Ла Бри. — Ты торчишь тут столбом, а дворянин, королевский офицер ждет на улице!

Ла Бри от неожиданности смешно подскочил, зацепился правой ногой за левую и, пошатываясь, исчез.

Через несколько секунд он вернулся и доложил:

— Этот дворянин внизу.

— Что он делает?

— Кормит бедренцом коня.

— Ладно, пусть. А карета?

— Стоит на дороге.

— Запряженная?

— Четверней. Какие лошади, сударь! Они объедают гранатовые деревца на цветнике.

— Королевские лошади могут объедать все, что им угодно. Да, кстати, а колдун?

— Колдун исчез, сударь.

— Исчез, оставив драгоценную посуду? — удивился барон. — Нет, этого не может быть. Он или вернется, или кого-нибудь пришлет.

— Вряд ли, — ответил Ла Бри. — Жильбер видел, как он уехал вместе со своей фурой.

— Жильбер видел, как он уехал вместе с фурой? — задумчиво переспросил барон.

— Да, сударь.

— Этот лоботряс Жильбер все видит. Ладно, ступай собери сундук.

— Уже, сударь.

— Как уже?

— Когда я услышал приказ ее королевского высочества, я тут же отправился в комнату господина барона и запаковал одежду и белье.

— Чего ты суетишься без приказа, дурак?

— Сударь, я подумал, что правильно сделаю, если предупрежу ваше желание.

— Болван! Ладно, ступай помоги барышне.

— Благодарю, отец. У меня есть Николь.

Барон снова задумался.

— И все-таки, продувная ты бестия, это невозможно, — бросил он Ла Бри.

— Что, сударь?

— А то, о чем ты не подумал, потому что ты никогда не думаешь.

— Да что же, сударь?

— Чтобы ее королевское высочество уехала, ничего не оставив господину де Босиру, или чтобы колдун исчез, не вручив Жильберу записки.

В этот миг со двора донеслось нечто вроде свиста.

— Сударь, — произнес Ла Бри.

— Ну что?

— Зовут.

— Кто?

— Тот господин.

— Офицер?

— Да. А вон и Жильбер прохаживается, словно у него есть что сообщить.

— Ну так ступай к ним, скотина.

Ла Бри исполнил приказание с обычной поспешностью.

— Отец, — подойдя к барону, промолвила Андреа, — я догадываюсь, что сейчас вас мучит. Вы ведь знаете, у меня есть тридцать луидоров и украшенные алмазами часы, которые королева Мария Лещинская пожаловала моей матушке.

— Да, да, дитя мое, очень хорошо, — отвечал барон. — Но ты их сбереги, тебе понадобится красивое платье для представления ко двору… Изыскать нужные средства — это уже мое дело. А, вот и Ла Бри.

— Сударь! — влетев в гостиную, закричал Ла Бри, держа в одной руке письмо, а в другой сжимая несколько золотых монет. — Вы посмотрите, что оставила мне дофина! Десять луидоров! Целых десять луидоров!

— А что это за письмо, олух?

— Это вам, сударь. От колдуна.

— От колдуна? Кто тебе его дал?

— Жильбер.

— Ну, что я тебе говорил, ослиная ты башка? Живо, давай его.

Барон вырвал у Ла Бри письмо, поспешно распечатал и вполголоса прочел:

«Господин барон!

Эта посуда, после того как в вашем домике к ней прикоснулась августейшая рука, принадлежит вам. Оставьте ее себе как реликвию и вспоминайте иногда вашего признательного гостя

Жозефа Бальзамо».

— Ла Бри! — после недолгого размышления крикнул барон.

— Да, сударь?

— Есть ли в Бар-ле-Дюке хороший ювелир?

— Есть. Тот, что запаял серебряный кубок мадемуазель Андреа.

— Очень хорошо. Андреа, отложите в сторону бокал, из которого пила ее королевское высочество, а все остальное велите отнести в карету. А ты, бездельник, марш в подвал и подай господину офицеру, что там у нас осталось из хорошего вина.

— Одна-единственная бутылка, сударь, — с безмерной грустью сообщил Ла Бри.

— Вполне достаточно.

Ла Бри ушел.

— Андреа, дитя мое, полно! — взяв дочь за руку, промолвил барон. — Не грустите. Мы отправляемся ко двору. А там немало вакантных должностей, немало и аббатств, которые можно получить, хватает и полков без полковников, и нерозданных пенсий. Двор — это чудесная страна, где ярко светит солнце. Держись всегда там, где оно сияет; кому, как не тебе купаться в его лучах. А теперь, дитя мое, ступай.

Андреа, подставив барону лоб для поцелуя, удалилась.

Николь последовала за ней.

— Эй, Ла Бри, чудовище! — крикнул, выходя последним де Таверне. — Позаботься о господине офицере! Ты слышишь меня?

• Предыдущая
• 39/160
• Следующая