Жозеф Бальзамо. Том 1 - Дюма Александр - Страница 45

• Предыдущая
• 45/160
• Следующая

— Ах, несчастный! Ах, бедный дурачок! Остановимся!

И путешественница, распахнув дверь, выпорхнула из кареты.

Форейтор уже спешился и вытаскивал безжизненное и окровавленное, как он полагал, тело Жильбера из-под экипажа.

Путешественница помогала ему, как могла.

— Вот ведь кому повезло! — воскликнул форейтор. — Ни ссадины, ни царапины!

— Но он же без чувств!

— Да это просто со страху. Давайте положим его у канавы и поехали дальше: вы ведь торопитесь.

— Ни за что! Я не могу бросить этого мальчика в таком состоянии.

— Ничего с ним не случится. Полежит и придет в себя.

— Нет! Нет! Какой молоденький, бедняжка! Наверное, сбежал из коллежа, решил побродяжить да не рассчитал сил. Видите, он бледен как смерть! Нет, я его не брошу. Отнесите его в берлину на переднее сиденье.

Возница исполнил приказ. Дама тоже села в карету. Жильбер лежал наискось на мягком сиденье, голова его опиралась на обитые войлоком стенки берлины.

— А теперь пошел! — крикнула дама. — Мы потеряли десять минут. Ежели наверстаешь их, получишь пистоль.

Форейтор щелкнул над головой кнутом, и лошади, прекрасно знакомые с этим грозным сигналом, взяли с места в галоп.

Когда через несколько минут Жильбер пришел в себя, он изрядно удивился, обнаружив, что, так сказать, распростерт в ногах женщины, которая пристально смотрит на него.

То была молодая особа лет двадцати четырех — двадцати пяти с большими серыми глазами и вздернутым носиком; щеки ее загорели под южным солнцем, изящно и прихотливо очерченный рот придавал открытому и жизнерадостному лицу выражение лукавства и настороженности. У нее были красивейшие в мире руки, и красота их еще подчеркивалась лиловым бархатом рукавов, украшенных золотыми пуговицами. Струистые складки юбки из серого шелка с крупными узорами заполняли чуть ли не всю карету. Надо сказать, Жильбер еще больше удивился, когда понял, что лежит в карете, которую несут галопом три почтовые лошади.

Поскольку дама сочувственно улыбалась, Жильбер смотрел на нее, пока не убедился, что она ему не снится.

— Ну как, мой мальчик, вам лучше? — прервала молчание дама.

— Где я? — спросил Жильбер, очень кстати вспомнив фразу, которую он вычитал из романов и которую произносят только в романах.

— Теперь, мой друг, в безопасности, — ответила дама с явным южным выговором. — А вот совсем недавно вам угрожало быть раздавленным колесами моей кареты. Что с вами случилось? Почему вы упали прямо на дороге?

— Я почувствовал слабость, сударыня.

— Вот как! Слабость? А что же стало причиной этой слабости?

— Я слишком долго шел.

— И как долго вы были в пути?

— Я вышел вчера в четыре пополудни.

— И сколько же вы прошли с четырех пополудни?

— Думаю, лье шестнадцать, если не восемнадцать.

— За двенадцать, нет, за четырнадцать часов?

— Да, но я ведь все время бежал.

— Куда же вы направляетесь?

— В Версаль, сударыня.

— А идете?

— Из Таверне.

— А где это, Таверне?

— Это замок, находящийся между Пьерфитом и Бар-ле-Дюком.

— Но у вас, наверное, не было даже времени как следует поесть?

— Не только времени, сударыня, но и средств.

— Как так?

— По дороге я потерял деньги.

— Значит, со вчерашнего дня вы ничего не ели?

— Кроме маленького кусочка хлеба, который я взял с собой.

— Бедняжка! Но почему же вы не попросили, чтобы вам дали что-нибудь поесть?

Жильбер высокомерно улыбнулся.

— Потому, сударыня, что я горд.

— Горд? Гордость — прекрасное чувство, но не тогда, когда умираешь от голода.

— Лучше умереть, чем покрыть себя бесчестьем.

Дама прямо-таки с восторгом взглянула на своего собеседника, изрекавшего такие сентенции.

— Но кто вы такой, мой друг, чтобы так говорить? — осведомилась она.

— Я — сирота.

— И как вас зовут?

— Жильбер.

— Жильбер? А дальше?

— Все.

— А-а, — протянула дама, изумляясь все больше и больше.

Жильбер увидел, что произвел впечатление, и порадовался тому, что представляя себя, сыграл немножко под Жана Жака Руссо.

— А не слишком ли вы молоды, мой друг, чтобы бегать по дорогам? — продолжала расспросы дама.

— Я был оставлен один в старом замке, который покинули хозяева. Я последовал их примеру и тоже покинул его.

— Не имея определенной цели?

— Земля велика, и под солнцем каждому найдется место, — изрек Жильбер.

— Видно, это незаконный сын какого-нибудь помещика, удравший из усадьбы, — пробормотала себе под нос дама, а вслух спросила: — Так вы говорили, что потеряли кошелек?

— Да.

— И сколько же в нем было?

— Всего один экю, то есть шесть ливров, — отвечал Жильбер, раздираемый противоречивыми чувствами: во-первых, стыдясь признаться в бедности, а во-вторых, опасаясь похвастаться слишком крупной суммой, поскольку могли возникнуть подозрения, что она добыта нечестным путем, — но мне этого было вполне достаточно.

— Шесть ливров на такую дальнюю дорогу? Но вам бы их едва хватило, чтобы купить на два дня хлеба! А расстояние-то какое, Боже мой! Вы сказали, что идете из Бар-ле-Дюка в Париж?

— Да.

— Полагаю, это лье шестьдесят, если не все шестьдесят пять?

— Я не считал, сколько лье, сударыня. Я просто сказал, что приду туда, и все.

— Сказали — и пошли? Безумец!

— У меня крепкие ноги.

— Ноги, какими бы крепкими они ни были, отказывают, и вы в этом убедились.

— О нет, меня подвели не ноги — у меня пропала надежда.

— Да, как мне показалось, вид у вас был такой, словно вы в совершенном отчаянии.

Жильбер горько улыбнулся.

— У вас что, помутилось сознание? Вы били себя по голове, рвали волосы.

— Вы уверены, сударыня? — спросил он, изрядно сконфуженный.

— Совершенно. И оттого что вы были в отчаянии, вы не услышали подъезжавшей кареты.

Жильбер подумал, что будет неплохо еще возвысить себя, рассказав всю правду. Инстинкт подсказывал ему, что его история может представить интерес, особенно для женщины.

— Я и вправду был в отчаянии, — признался он.

— Из-за чего же?

— Из-за того, что не мог больше следовать за экипажем, который догонял.

— Неужели? — улыбнулась дама. — Но это же прямо-таки приключение. И за этим, конечно, кроется любовь?

Жильбер еще не научился владеть собой и потому покраснел.

— А что же это был за экипаж, мой юный Катон?

— Карета из свиты дофины.

— Что? Что вы сказали? — воскликнула дама. — Значит, дофина впереди нас?

— Конечно.

— А я-то думала, позади, где-нибудь в Нанси. Разве по дороге ей не устраивают торжественные встречи?

— Да нет, ее встречают, но, похоже, ее высочество торопится.

— Дофина торопится? Кто вам это сказал?

— Я так предполагаю.

— Предполагаете?

— Да.

— И на чем же основаны ваши предположения?

— На том, что сперва она сказала, будто намерена часа три отдохнуть в Таверне…

— И?

— И провела там дай Бог три четверти часа.

— Скажите, а не получала ли она какого-нибудь письма из Парижа?

— Да, прибыл господин в расшитом кафтане, и у него было письмо.

— А вы не знаете, как имя этого господина?

— Нет. Знаю только, что он губернатор Страсбурга.

— Господин де Стенвиль, родственник господина де Шуазеля. Ай-ай-ай! Кучер, гони! Быстрей!

В ответ на приказ громко щелкнул кнут, и Жильбер почувствовал, что карета прибавила ходу, хоть кони и до того шли галопом.

— Значит, дофина впереди нас? — переспросила дама.

— Да, сударыня.

— Ей придется остановиться позавтракать, — сказала дама, как бы рассуждая сама с собой, — и тогда мы обгоним ее, если только этой ночью… Ночью она останавливалась?

— Да, в Сен-Дизье.

— В котором часу?

— Примерно около одиннадцати.

— Значит, на ужин. Ей придется остановиться позавтракать. Кучер, какой первый приличный городишко у нас по пути?

• Предыдущая
• 45/160
• Следующая