Жозеф Бальзамо. Том 2 - Дюма Александр - Страница 10

• Предыдущая
• 10/160
• Следующая

— И прекрасно! Трясите, трясите, графиня, хуже не будет.

— Я тоже располагаю возможностями.

— Надежными?

— Меня за то и держат.

— Какие же это возможности?

— Увидите, герцог, а впрочем…

— Что?

— Нет, не увидите.

И с этими словами, произнесенными с хитрецой, на какую был способен лишь ее прелестный ротик, шаловливая графиня, словно очнувшись, быстро одернула волнистую атласную юбку, которая перед тем под влиянием дипломатического расчета уподобилась было морским волнам в часы отлива.

Герцог, который отчасти был моряком, а потому привык к капризам океана, расхохотался, приложился к ручкам графини и, благо он был такой мастер угадывать, угадал, что аудиенция окончена.

— Когда вы начнете валить дерево, герцог? — спросила графиня.

— Завтра. А когда вы начнете его трясти?

Во дворе раздалось громыхание карет, и почти сразу же послышались голоса: «Да здравствует король!»

— А я, — отвечала графиня, выглянув в окно, — я начну немедля.

— Браво!

— Выйдите по малой лестнице, герцог, и ждите меня во дворе. Через час вы получите мой ответ.

Король Людовик XV был не настолько добродушен, чтобы с ним можно было толковать о политике в любой день.

Политика изрядно ему докучала, и в те дни, когда король бывал не в духе, он отделывался от нее с помощью аргумента, на который возразить было нечего:

— Оставьте! Пока я жив, машина будет работать.

Окружающие старались не упускать удобных случаев; но король почти всякий раз пускал-таки в ход свое преимущество, изменявшее ему в минуты хорошего настроения.

Г-жа Дюбарри так хорошо изучила своего короля, что, подобно рыбакам, хорошо изучившим море, никогда не пускалась в плавание в дурную погоду.

Итак, приезд короля в Люсьенну был для нее удобнейшим из всех возможных случаев. Накануне король провинился перед ней, он прекрасно понимал, что сейчас его будут бранить. Сейчас его можно было взять голыми руками.

И все-таки, как бы ни была доверчива дичь, которую поджидает в засаде охотник, при ней всегда остается ее чутье, и этого чутья следует опасаться. Впрочем, чутье можно обмануть, лишь бы охотник знал толк в своем деле.

Итак, графиня притаилась на пути королевской дичи, которую желала загнать в свою западню.

Мы как будто уже сказали, что она была в очаровательном дезабилье, напоминавшем те наряды, в которые Буше одевает своих пастушек.

Она только не нарумянилась: король Людовик XV терпеть не мог красного цвета.

Едва объявили о прибытии его величества, графиня бросилась к баночке с румянами и принялась яростно тереть себе щеки.

Король из прихожей заметил, какому занятию предается графиня.

— Фи! — воскликнул он входя. — Негодница, вы румянитесь.

— Ах, добрый день, государь, — отвечала графиня, не отворачиваясь от зеркала и не прерывая своего занятия даже в тот миг, когда король целовал ее в шею.

— Значит, вы не ждали меня, графиня? — спросил король.

— Почему же, государь?

— Иначе с какой стати вы так перепачкали себе лицо?

— Напротив, государь, я была убеждена, что нынче не буду лишена чести лицезреть ваше величество.

— Однако вы говорите это таким тоном, графиня!

— Неужели?

— Уверяю вас. Вы серьезны, словно господин Руссо, когда он слушает музыку.

— В самом деле, государь, мне надо сказать вашему величеству важную вещь.

— Вот оно что! Вы опять, графиня!

— В чем дело, государь?

— Опять упреки!

— Полноте, государь!.. Да и с какой стати мне вас упрекать, ваше величество?

— Да за то, что я вчера к вам не приехал.

— Ну, государь, будьте же ко мне справедливы: я никогда не притязала на то, чтобы запереть ваше величество у себя.

— Жаннета, ты сердишься.

— О нет, государь, я уже давно рассердилась.

— Послушайте, графиня, клянусь, что все это время я думал только о вас.

— В самом деле?

— И вчерашний вечер показался мне бесконечным.

— Вы опять за свое, государь! Я, по-моему, ни слова вам об этом не сказала. Ваше величество проводит вечера, где ему угодно, это никого не касается, кроме вас.

— В кругу семьи, сударыня, в кругу семьи.

— Государь, я даже не справлялась о том, где вы были.

— Почему же?

— Помилуйте, государь, это было бы с моей стороны не слишком-то прилично, согласитесь сами.

— Но если вы сердитесь не за это, — возопил король, — на что же вы сердитесь в таком случае? Ведь должна же быть на свете хоть какая-то справедливость!

— Я не сержусь на вас, государь.

— А все-таки вы не в духе.

— Верно, государь, я не в духе, тут вы правы.

— Но почему?

— Мне обидно быть средством на крайний случай.

— О Господи, это вы-то!..

— Да, я! Я, графиня Дюбарри! Прекрасная Жанна, очаровательная Жаннета, обольстительная Жаннетон, по выражению вашего величества; да, я — крайнее средство.

— С какой стати вы так решили?

— А как же, король, мой возлюбленный, приезжает ко мне, когда госпожа де Шуазель и госпожа де Граммон не желают больше его видеть.

— Но графиня…

— Что делать, если это правда! Я прямо говорю все, что у меня на сердце. Знаете что, государь, поговаривают, будто госпожа де Граммон много раз караулила вас у дверей вашей спальни, когда вы туда входили. Я на месте высокородной герцогини поступила бы наоборот: я караулила бы у выхода, и первый же Шуазель или первая Граммон, которые попадутся мне в руки… Что ж, тем хуже, право слово!

— Графиня, графиня!

— Чего вы хотите! Я, как вам известно, образец дурного воспитания. Я любовница Блеза, я прекрасная уроженка Бурбоннэ.

— Графиня, Шуазели будут мстить.

— Какое мне дело! Сперва отомщу я, а там пускай они мстят как угодно.

— Вас поднимут на смех.

— Вы правы.

— Вот видите!

— У меня есть в запасе прекрасное средство, к нему-то я и прибегну.

— Что за средство? — с тревогой в голосе спросил король.

— Да попросту удалюсь восвояси.

Король пожал плечами.

— А, вы не верите, государь?

— Ей-богу, не верю.

— Просто вы не даете себе труда подумать. Вы путаете меня с другими.

— Разве?

— Несомненно. Госпожа де Шатору желала быть богиней; госпожа де Помпадур желала быть королевой; остальные желали богатства, могущества, желали унижать придворных дам, выставляя напоказ обращенные на них милости. У меня нет ни одного из этих пороков.

— Это правда.

— Между тем у меня много достоинств.

— Опять-таки правда.

— Вы говорите одно, а думаете совсем другое.

— Ах, графиня, никто больше меня не отдает вам должное.

— Возможно, и все-таки послушайте — то, что я скажу, не поколеблет вашего мнения обо мне.

— Говорите.

— Прежде всего, я богата и ни в ком не нуждаюсь.

— Вам угодно, чтобы я об этом пожалел, графиня?

— Затем, я нисколько не стремлюсь к тому, к чему гордыня влекла всех этих дам, у меня нет ни малейшего желания обладать тем, на что они притязали в своем честолюбии; я всегда хотела только одного: любить моего возлюбленного, кем бы он ни был — мушкетером или королем. В тот день, когда я его разлюблю, все прочее потеряет для меня цену.

— Надеюсь, вы еще сохраняете ко мне некоторую привязанность, графиня.

— Я не кончила, государь.

— Продолжайте же, графиня.

— Я должна еще сказать вашему величеству, что я хороша собой, что я молода, что красота моя будет со мной еще лет десять, и в тот миг, когда я перестану быть возлюбленной вашего величества, я окажусь не только самой счастливой, но и самой уважаемой женщиной на свете. Вы улыбаетесь, государь? В таком случае мне очень жаль, но я вынуждена сказать, что вы просто не желаете подумать. До сих пор, мой дорогой король, когда ваши фаворитки вам наскучивали, а народ не желал их больше терпеть, вы попросту их прогоняли, и народ прославлял вас за это, а их продолжал преследовать своей злобой; но я не стану ждать, пока меня удалят.

• Предыдущая
• 10/160
• Следующая