Два дня в Венеции - Мур Агата - Страница 31

• Предыдущая
• 31/32
• Следующая

– Да, и люблю тебя так сильно, – тихо добавила она.

– Я знаю, – нежно ответил Грегорио.

Эрнесто Грегорио Манфреди появился на свет на две недели раньше намечавшегося срока. Длительные родовые схватки вызвали необходимость кесарева сечения.

Грегорио нервничал так, что чуть не свел с ума врача и медицинский персонал. Казалось, он готов был растерзать их одного за другим. Все вздохнули с облегчением, когда прошедшая благополучно операция была позади.

Ребенок кричал громко и долго, остановившись только тогда, когда попал на руки матери. Он зевнул и вскоре заснул, успокоенный близостью теплого материнского тела.

– Похоже, у него мой характер, – сказала Паула Грегорио, с нежностью глядя на сына. – Хотя внешне он поразительно похож на тебя, дорогой.

Манфреди стоял рядом, радуясь, что все наконец позади. Он не мог заставить себя оторвать взгляд от своего ребенка. Это было чудом! Крохотный комочек его плоти и крови. Его наследник! И, самое главное, детство сына никогда не будет похожим на его собственное. Он сделал для этого все возможное. Грегорио задумчиво посмотрел на Паулу, но она все еще была охвачена беспокойством от недавно пережитого рождения ребенка.

– Я так счастлив, что вы есть у меня. Спасибо тебе за сына, любимая. А сейчас отдыхай, а я посижу рядом. – Он поцеловал Паулу в лоб, и она заснула с улыбкой на губах.

Трудно найти более заботливого отца, размышляла Паула, наблюдая, как муж берет на руки сына во время крещения. За три месяца с момента рождения малыш стал для них центром Вселенной.

– Я думаю, – сказала Паула, с любовью глядя на обоих, – ему нужна сестра. Или братик. -Она уловила удивление, промелькнувшее в глазах мужа. – Иначе, мальчик будет безнадежно испорчен. – Она озорно улыбнулась. – Я, например, всегда мечтала о брате или сестре. А ты? – спросила она с лукавством в голосе.

– Паула, – начал он с мягкой нравоучительностью в голосе, но она перебила его.

– Только представь себе маленькую, хорошенькую девочку. Милые черные кудряшки, ясные глаза, пухлые розовые улыбающиеся губки.

– Любовь моя, нет. – Но в голосе его не чувствовалось твердости. – По крайней мере, пока нет. Когда я вспоминаю, как протекали роды, представляю, что тебе пришлось вытерпеть… Думаю, я не смогу вынести еще раз подобную процедуру.

– Ты не выносишь, когда мне больно? – спросила Паула, заранее зная его ответ. – Но, это не разумно. Женщины рожали детей испокон веков. Кроме того, врач предупредил меня, что кесарево сечение придется проводить при всех последующих родах.

Всех? Им придется серьезно поговорить.

– Обсудим это позже, – проговорил негромко Манфреди наклоняясь к жене, после того как фотограф разместил их для семейного снимка.

«Позже» наступило после отъезда гостей, завершения ужина с Амелией, кормления ребенка. Перепеленав его и уложив спать, Грегорио и Паула наконец остались одни.

– Наше время, любимая, – сказал он, беря ее за руки, затем наклонился и поцеловал нежную ямку на изгибе шеи. Ему было приятно чувствовать губами, как от этого прикосновения под кожей чаще запульсировала тонкая голубая полоска вены.

– Какой длинный день.

Красивый день, наполненный радостью и гордостью, смехом и весельем. Но ни одно из этих чувств нельзя было сравнить с чувством огромной любви, которую она испытывала к этому мужчине.

Паула потянулась к его лицу и поцеловала в губы.

– Я так люблю тебя. – Голос стал слегка охрипшим от волнения.

Грегорио скользнул руками по ее спине, опуская их на ягодицы, и притянул Паулу к себе. Он хотел, чтобы она почувствовала, как дорога ему, чтобы узнала, какие чувства переполняют его. Поцелуй, удивительно нежный и страстный стал ответом жене. Она прижалась к его телу, и желание, дикое и первозданное, охватило обоих. Поцелуя было недостаточно, и возлюбленные помогли избавиться друг другу от одежды, оставив ее там, где упала.

За этим последовал бурный восторг чувств, после которого они лежали, обнявшись, обессиленные внезапной страстью.

Из детской послышался плач. Они замерли. Плач повторился и через секунду превратился в вопль.

– Я пойду. – Грегорио освободился из ее объятий, поднялся, надел халат и скрылся в детской.

Он долго не возвращался. Паулу разбирало любопытство. Ей захотелось узнать, что он там делает. Она взяла свой пеньюар и тоже пошла в детскую.

Грегорио сидел в кресле-качалке. На его руках сладко спал их сын.

– Сильный ветер. Окно пришлось закрыть. Я переодел его.

– И не смог положить обратно. Грегорио улыбнулся.

– Ты слишком хорошо меня изучила.

– Интересно, что сказали бы твои коллеги по бизнесу, которые знают тебя как непреклонного, беспощадного партнера, если бы увидели сейчас? – поддразнила его Паула.

Тот улыбнулся.

– Они бы очень мне позавидовали. Ведь я самый счастливый человек на свете.

И Паула, и Грегорио знали, что это правда.

Он осторожно поднялся и положил сына в кроватку. Потом накрыл его с нежной заботой. Малыш даже не проснулся. Они погасили светильник и тихо вышли из детской.

Вернувшись в спальню, Грегорио сел на кровать и притянул Паулу к себе. Она прижалась щекой к его макушке и обняла руками за плечи.

– Так ты «за» или «против» второго ребенка?

– Я волнуюсь за тебя, любимая, – сказал он и почувствовал, как ее руки сильнее сжали его.

– Этот просторный красивый дом, с чудесным садом все же немного пустоват. Неужели тебе не видятся здесь три или четыре черноволосых человечка, которым мы можем обеспечить счастливую жизнь в достатке и любви? – удивленно спросила она.

Он это не отрицал. Его жизнь была неполной, пока эта удивительная женщина не появилась в ней, пока не возникла их любовь.

– Один год, любимая, – мягко сказал Манфреди. – Один год мы будем раститься нашего сына, прежде чем у нас в семье будет пополнение.

– Мне нравится, когда мы оба приходим к соглашению.

Грегорио поднял голову и посмотрел на нее.

– И все?

Паула отстранилась от него, упираясь ладонями в грудь.

– О, я могу вспомнить еще пару вещей, в которых ты достаточно хорош.

– Только лишь «достаточно хорош»? Да? Значит, мне придется еще поработать над техникой.

Она снова прижалась к нему и кончиком языка провела по его нижней губе – Может, начнешь прямо сейчас?

– Считай, что уже сделано, мое сокровище. – Грегорио обхватил ладонями ее лицо. – Все дни своей жизни я дарю тебе.

– Только дни?

– Острый язычок, определенно острый.

– Но ты меня любишь?

Его черты изменились, и вместо лукавства она увидела перед собой искренность и нежность.

– Всем своим сердцем.

– Спасибо, – прошептала она, обняла его и подарила поцелуй, который проникал в самую глубину души.

Часть его всегда будет жесткой и неуступчивой, но не с ней. В своих руках она держала само его сердце и обращалась с этим подарком с величайшей осторожностью.

Прошли годы.

На лестнице террасы, ведущей в сад, сидела большая белая собака. Она зевала и жмурилась на солнце. Потом, услышав что-то, вскочила и, радостно завиляв хвостом, быстро побежала в дом. Через некоторое время оттуда вышел Грегорио, неся на руках двух смеющихся детей. Они толкали друг друга, стараясь одновременно не упасть. Вокруг с лаем прыгала собака, пробуя лизнуть хоть одну из детских ножек. Поднялся невообразимый шум.

– Ну все, хватит. Вы меня совсем оглушили. Собирайтесь, зовите маму. Едем в кафе. Эрнесто залез на стул и закричал:

– Мама! Мама! Иди скорей! Папа повезет нас завтракать в детское кафе.

На террасу вышла Арона, няня маленькой Франчески, и позвала девочку, которая все это время дергала за хвост бедного терпеливого Барда. Лабрадор повизгивал и старался спрятаться под стол. Арона, заметив такое безобразие, взяла девочку на руки и, что-то объясняя строгим голосом, унесла в дом.

• Предыдущая
• 31/32
• Следующая