Агнец - Мур Кристофер - Страница 40

• Предыдущая
• 40/101
• Следующая

— Я спросил Валтасара, не увлечен ли он мною, — сообщил за ужином Джошуа.

— Только не это, — вымолвила Радость. Мы трапезничали у девчонок в покоях. Еда пахла восхитительно, а девчонки массировали нам плечи, пока мы ее вкушали. Как раз то, что нужно в конце трудного учебного дня. — Ты не должен был ему показывать, что мы за ним следим. И что он ответил?

— Что он только оправился от очень тяжелого разрыва и не готов к новым отношениям, ему нужно провести некоторое время одному, чтобы лучше понять себя, но ему очень хочется, чтобы мы были просто друзьями.

— Врет, — сказала Радость. — У него никаких разрывов не было уже лет сто.

Я сказал:

— Джош, ты такой легковерный. Парни всегда про такое врут. Вот, оказывается, почему тебе не разрешено познавать женщин. Ты не понимаешь самой основы мужской природы.

— И какова она?

— Мы — лживые свиньи. Мы что угодно наплетем, лишь бы своего добиться.

— Это правда, — подтвердила Радость. Остальные девчонки закивали.

— Но, — возразил Джошуа, — высший человек не поступается своей добродетелью даже ради единственной трапезы. Если верить Конфуцию.

— Разумеется, — сказал я, — однако высший человек и трахаться может без вранья. Я говорю о прочих присутствующих здесь.

— Так мне, значит, следует обеспокоиться тем, что он зовет меня с собой в путешествие?

Радость сурово склонила голову, и остальные девчонки опять закивали.

— Чего ради? — удивился я. — Какое путешествие?

— Он говорит, нас не будет от силы пару недель. Ему хочется съездить к храму где-то в горах. Он считает, его выстроил сам Соломон, и называется это место Храм Печати.

— А тебе с ним зачем?

— Хочет мне что-то показать.

— Уй-юй, — сказал я.

— Уй-юй, — эхом отозвались девчонки, почти как греческий хор, только говорили они, разумеется, по-китайски.

За недели, предшествовавшие отъезду Джошуа и Валтасара, я умудрился уговорить Горошинку неимоверно рискнуть, когда наступит ее смена в постели волхва. Горошинку я выбрал не потому, что из всех девчонок она была наиболее атлетически сложена и проворна, хотя это правда; не потому, что поступь ее была легчайшей и передвигаться она умела скрытнее прочих, что тоже правда; а потому, что это она меня научила отливать из бронзы китайские иероглифы, означавшие мое имя (мою личную печатку). Ей можно было доверить снятие самого наиаккуратнейшего слепка с ключа, который Валтасар носил на шее. (О да, ключ от железной двери существовал. Радость проболталась, где волхв его хранит, но, я уверен, была ему слишком предана, чтобы красть. Горошинка, напротив, в лояльности своей была ветренее, и я в последнее время проводил с нею все больше времени. Временами, то есть.)

— К твоему возвращению я буду точно знать, что тут происходит, — шепнул я Джошу, когда он забирался на верблюда. — А ты разведай, что сможешь, у Валтасара.

— Разведаю. Будь осторожен. Без меня ничего не предпринимай. Мне кажется, эта поездка, что бы мы в ней ни увидели, имеет какое-то отношение к «дому рока».

— Я просто поразнюхаю тут по углам. Сам будь осторожен.

Мы с девчонками стояли на плато и махали, пока Джошуа, волхв и верблюд, нагруженный припасами, скрывались за горизонтом, а затем по очереди спустились по веревочной лестнице к проходу в скальном обрыве. Сам вход и тоннель за ним локтей на тридцать были такой ширины, что протиснуться едва мог один человек, да и то если пригнется, и я постоянно ухитрялся ободрать там колено или плечо. Это давало прекрасную возможность продемонстрировать способность ругаться на четырех языках.

Когда я добрался до Палаты Стихий, где мы практиковали искусство Девяти Эликсиров, Горошинка уже раскалила небольшую печь докрасна и наполняла каменный тигель медными самородками. Из воскового оттиска ключа она изготовила восковой дубликат, из него — гипсовую форму, а ее мы обожгли, чтобы растопить воск. Теперь у нас был единственный шанс отлить сам ключ, потому что, едва металл остынет, форму придется разбить.

Мы разломили форму, и Горошинка подняла повыше то, что очень напоминало медного дракона на палочке.

— Ну и ключик, — сказал я.

Из замков я в жизни видел только здоровенных железных балбесов, совершенно неэлегантных для такого ключа.

— Когда он тебе понадобится? — спросила Горошинка. Глаза ее горели, как у возбужденного ребенка. В такие минуты я едва не влюблялся в нее, но меня, к счастью, постоянно отвлекали изощренность Радости, материнские хлопоты Подушечки, сноровка Шестерочки или прочие чары, что валились на меня ежедневно. Как никто другой, я понимал смысл Валтасаровой стратегии: ни в кого из них не влюбляться. Ситуацию Джоша, с другой стороны, постичь сложнее: ему нравилось проводить с девчонками время, рассказывать им анекдоты из Торы в обмен на легенды о драконах бурь и обезьяньем царе. Он говорил, что в женщинах есть врожденная доброта, какой он ни разу не наблюдал у мужчин, и ему просто нравится находиться с ними рядом. Пожалуй, сила его противостояния их физическим чарам поражала меня больше, чем всякие чудеса, что он творил в последующие годы. Я могу со-отнестись с актом воскрешения из мертвых, но отказаться от прекрасной женщины — для этого потребно мужество свыше моего понимания.

— Потом командовать буду я, — объявил я Горошинке. Не хотелось, чтобы она слишком глубоко увязла во всем этом предприятии: вдруг что-то пойдет не так.

— Когда? — снова спросила она, имея в виду: когда я попробую открыть дверь?

— Сегодня ночью, когда все вы отправитесь на поселение в землю сладких грез.

Я нежно дернул ее за нос, и она хихикнула. То был последний раз, когда я видел ее целиком.

По ночам залы крепости освещались всепроникающим светом луны и звезд, сочившимся в окна. Мы же с собой повсюду носили глиняные лампады, от которых змеиные изгибы проходов и коридоров еще больше напоминали кишки огромной твари, наглотавшейся рыжих огоньков. Прожив несколько лет с Валтасаром, в основных покоях я мог найти дорогу и впотьмах, поэтому лампаду зажигать не стал, пока не миновал комнаты девушек, притормозив у бисерного занавеса и немного послушав их нежное посапывание.

Но, удалившись от их двери на приличное расстояние, я зажег лампаду от одной огненной палочки, которую изобрел из тех же самых химикатов, что мы пользовали для изготовления черной взрывчатой пудры. Палочка мягко щелкнула, когда я чиркнул ею по камню, и я мог бы поклясться — из зала где-то впереди ей ответило эхо. Пробираясь к железной двери, я ощущал запашок горящей серы — странно, что он так долго висит в воздухе. А потом я увидел Радость: она стояла у двери и тоже держала масляную лампу. В другой руке девушка сжимала обгорелую огненную палочку.

— Дай мне взглянуть на ключ, — сказала Радость.

— Какой еще ключ?

— Не прикидывайся. Я видела остатки формы в Палате Стихий.

Я вытащил из-за пояса ключ и протянул Радости. Та внимательно изучила его, покрутила, держа поближе к лампе.

— Его отлила Горошинка, — буднично произнесла она. — Оттиск тоже она делала?

Я кивнул. Похоже, Радость не рассердилась, а Горошинка все равно в металлургии была искуснее прочих, поэтому к чему увиливать?

— Добыть оттиск, наверное, было труднее всего, — сказала она. — Валтасар бережет ключ как зеницу ока. Надо будет у нее спросить, чем она его отвлекла. Такой трюк не помешает, а? Нам обоим. — Она соблазнительно улыбнулась, а потом повернулась к двери и отодвинула медную пластину, прикрывавшую замочную скважину. И в ту же секунду я почувствовал, как по моим позвонкам будто проволокся заледенелый кинжал.

— Нет! — Я схватил ее за руку. — Не надо. — Все внутренности мне выкручивало непонятным омерзением. — Нельзя.

Радость снова улыбнулась и оттолкнула мою руку.

— Я здесь видела множество чудес, но ни одно из них не могло навредить. Ты же сам все это спланировал — тебе должно быть интересно, что внутри. Да и мне тоже.

• Предыдущая
• 40/101
• Следующая