Агнец - Мур Кристофер - Страница 8

• Предыдущая
• 8/101
• Следующая

— Так точно, господин, — ответил я.

— А ты, девочка? Какая хорошенькая. Как тебя зовут? Мэгги внимание римлянина потрясло до глубины души.

— Мария из Магдалы, господин. — Она вытирала Джошуа лоб краем своего платка.

— Придет день, и разобьешь кому-нибудь сердце, а, малютка?

Мэгги не ответила. Но я, судя по всему, как-то отреагировал, потому что Юстус опять расхохотался:

— Или уже разбила, а, Шмяк?

— У нас так принято, господин. Именно поэтому мы, евреи, хороним своих женщин живьем. Разбитых сердец меньше.

Римлянин снял шлем и провел рукой по ежику волос, обдав меня брызгами пота.

— Ладно, тащите своего друга в тенек. Тут слишком жарко для больного мальчугана. Давайте.

Мы с Мэгги помогли Джошуа встать и повели его прочь, но не успели пройти и нескольких шагов, как он остановился и оглянулся на римлянина.

— Ты станешь резать мой народ, если мы будем поклоняться нашему Богу? — прокричал он.

Я залепил ему подзатыльник.

— Джош, ты совсем спятил?

Юстус прищурился, и улыбка пропала из его глаз.

— Что бы там тебе ни говорили, мальчик, в Риме есть только два правила: плати налоги и не бунтуй. Держись их, и останешься жив.

Мэгги дернула Джошуа за руку и улыбнулась римлянину:

— Благодарим тебя, господин, мы сейчас уведем его в тень. — А затем повернулась к нам: — Вы ничего мне рассказать не хотите?

— Это не я, — ответил я. — Это все он.

На следующий день мы впервые встретили ангела. Иосиф и Мария сказали, что Джошуа ушел из дома на самой заре и с тех пор не возвращался. Все утро я шлялся по деревне, искал его и надеялся где-нибудь наткнуться на Мэгги. Вся площадь кипела пересудами о шагающей покойнице, но ни одного из своих друзей я не нашел. В полдень мама велела мне присмотреть за младшими, пока сама вместе с другими женщинами будет работать в винограднике. Вернулась она только в сумерках — от нее пахло потом и сладким вином, а все ноги после давильни полиловели. Снова оказавшись на свободе, я обогнул холм, проверил все места, где мы любили играть, и наконец отыскал Джошуа — он стоял на коленях в оливковой роще и раскачивался взад-вперед, словно молился. Он весь был в поту, и я испугался, что у него лихорадка. Странно — собственные братья меня никогда так не заботили. С самого начала Джошуа наполнял меня какой-то боговдохновенной тревогой.

Я подождал, понаблюдал за ним, а когда он перестал раскачиваться и сел отдохнуть, нарочито кашлянул, чтобы он понял, что я рядом.

— Может, стоит пока ограничиться ящерками и птичками?

— Я неудачник. Я подвел своего отца.

— Это он тебе сказал или ты сам так решил?

Он на минуту задумался, хотел было смахнуть с лица волосы, но вспомнил, что они у него теперь короткие, и уронил руку на колени.

— Я прошу наставить меня, но нет мне ответа. Я должен что-то сделать, я чувствую, но толком не знаю что. И не знаю как.

— Фиг знает, но жреца ты сильно удивил. А уж как я удивился. И Мэгги тоже. Народ будет об этом жужжать еще много месяцев.

— Но я хотел, чтобы женщина ожила. Ходила среди нас. Рассказывала о чуде.

— Да ладно, сказано же: две удачные попытки из трех — уже неплохо.

— Где сказано?

— Далматинцы, глава девятая, стих семь, кажется. Неважно, все равно никому больше не под силу то, что сделал ты.

Джошуа кивнул.

— А что люди говорят?

— Все думают, что это женщины, которые труп обмывали, зелья какого-то подбросили. Но им самим еще два дня очищаться, поэтому у них никто спросить не может.

— Так они не знают, что это я?

— Надеюсь, что нет. Джошуа, неужели ты не понимаешь? Нельзя такие штуки при всем честном народе откалывать. Народ к этому не готов.

— Но им же хочется. Они же сами все время твердят о Мессии, который придет и всех нас освободит. Разве не должен я показать им, что он уже здесь?

Ну что на это скажешь? Конечно, он прав. Я и сам помнил — постоянно ходили какие-то разговоры о пришествии Мессии, наступлении Царства Божия, освобождении нашего народа от римлян. В горах кишмя кишели разнообразные фракции зилотов, которые то и дело нападали на римлян, надеясь, что так совершатся какие-то перемены. Мы — народ богоизбранный, благословенный и наказанный, как никто другой на земле. Когда говорят евреи, Бог слушает. А теперь говорить настал черед Богу. И мой друг, судя по всему, должен стать его рупором. Просто в тот момент я этому не поверил. Что бы я ни узрил, Джошуа — мой кореш, а никакой не Мессия. Я сказал:

— Я почти уверен, что у Мессии должна быть борода.

— Так ты хочешь сказать, просто время еще не пришло?

— Во-во, Джош. Я буду знать, когда ты сам еще ничего понять не успеешь. Господь мне отправил нарочного, и тот сказал: «И кстати, передай Джошуа, пусть сначала бриться начнет, а уж потом ведет мой народ из рабства».

— Правда, что ли?

— Чего ты у меня спрашиваешь? Спроси у Господа.

— Я это и делаю. А он не отвечает.

В оливковой роще темнело с каждой минутой, и я уже едва различал блеск в глазах Джошуа. Но вдруг вся местность вокруг нас осветилась, как днем. Мы задрали головы: из-за верхушек деревьев к нам спускался ужасный Разиил. В то время я, конечно, не знал, что это ужасный Разиил, — я просто онемел от ужаса. Ангел сиял над нами звездой, и черты лица его были настолько идеальны, что рядом с ним бледнела вся красота Мэгги. Джошуа закрыл лицо руками и вжался в ствол оливы. Наверное, его больше меня впечатляли сверхъестественные явления. А я стоял и лыбился, раззявив рот и пуская слюни, словно деревенский дурачок.

— Не страшись, но узри, ибо принес я тебе весть великую и радостную, и не только тебе, но и всем людям. Ибо в день сей в городе Давидовом родился Спаситель, Господь наш Христос. — И ангел на секунду завис, чтобы до нас дошло наверняка.

Джошуа оторвал от лица руки и рискнул взглянуть на ангела.

— Ну? — спросил ангел.

Я-то уже переварил информацию, поэтому ждал, что скажет Джошуа, но тот обратил лицо свое к небесам и явно просто нежился в сиянии. На его лице застыла преглупая ухмылка.

Наконец я ткнул в Джоша большим пальцем и ответил:

— Это он родился в городе Давидовом.

— Вот как? — спросил ангел.

— Ага.

— И мать его зовут Мария?

— Ага.

— И она девственница?

— У него сейчас четверо братьев и сестер, но когда-то была, да.

Ангел нервно огляделся, точно ожидая, что сейчас сюда нагрянет все воинство небесное.

— Тебе сколько лет, парнишка?

Джошуа таращился на него и ничего не отвечал.

— Ему десять.

Ангел откашлялся и немного помялся, опустившись при этом еще на несколько футов.

— У меня большие неприятности. По пути сюда остановился поболтать с Михаилом, а у него колода карт заначена. Я знал, конечно, что какое-то время прошло, но чтоб столько… — И Джошуа: — Парнишка, а ты родился не в конюшне? Обернутый свивальниками, не лежал в яслях?

Джошуа опять ничего не ответил.

— Так его мама об этом рассказывает, — встрял я.

— Он что — умственно отсталый?

— Мне кажется, ты — первый ангел в его жизни. Я думаю, он просто под впечатлением.

— А ты?

— А мне вообще кранты, потому что я уже на час к ужину опоздал.

— Я тебя понял. Я сейчас лучше вернусь и все еще раз проверю. Если вы по пути встретите каких-нибудь пастухов в ночном, скажите им… э-э, скажите им… что в какой-то момент, где-то… э-э, лет десять назад родился Спаситель. Сможете?

— А чего тут не смочь?

— Ну и ладненько. Хвала Всевышнему по самую рукоятку. Мир на землю и всем людям доброй воли.

— И тебе того же.

— Премного благодарен. Пока.

И так же быстро, как прилетел, ангел кометой взмыл над оливковой рощей, и на нас вновь опустилась темень. Я едва различал лицо Джошуа, когда он повернулся ко мне.

— Ну вот, пожалуйста, — сказал я. — Следующий вопрос.

Наверное, каждый мальчишка задумывается о том, кем станет, когда вырастет. Наверное, многие смотрят, как их ровесники творят великие дела, и думают: «А я бы так смог?» Для меня же узнать в десять лет, что мой лучший друг — Мессия, а я проживу и умру обычным каменотесом, оказалось проклятьем просто непосильным. Поэтому на следующее утро я отправился на площадь и подсел к деревенскому дурачку Варфоломею: я надеялся, что Мэгги выйдет к колодцу. Если уж мне суждено быть простым каменотесом, по крайней мере, мне достанется любовь чарующей женщины. В те дни мы начинали учиться ремеслу в десять лет, потом в тринадцать получали талес и филактерию, и это означало, что мы стали мужчинами. Ожидалось, что вскоре мы заключим помолвку, а к четырнадцати годам женимся и уже заведем семью. Поэтому, как видите, я не слишком-то рано стал подумывать о Мэгги как о своей будущей жене (а кроме того, мне было куда отступать — я всегда мог жениться на матери Джошуа после смерти Иосифа).

• Предыдущая
• 8/101
• Следующая