Вокруг крючка - Заборский Михаил Александрович - Страница 5

Мы слушали эту удивительную историю, сидя на прогретом солнцем сухом песке около небольшой тощей сосенки. Тихо потрескивал костер, на закопченных ухватиках был подвешен неизменный спутник охотников — котелок; в коричневой бурлящей воде кружились распаренные хлопья чая. Постепенно блаженная дремота охватила нас. Напившись чаю, мы решили часика два поспать. Так или иначе, мы успевали к поезду.

Разбудил нас незнакомый голос. Облитый солнцем, перед нами стоял пожилой коренастый мужчина.

— Рыбачки! Помогите бакен снять, одному несподручно, — попросил он. — Ишь, куда пригнал, проходимец! — ругнул он вчерашний ветер.

Мы пошли за ним к берегу. Дружно налегли на белый дощаник, но тот ни с места.

— Погодите, его что-то держит внизу, — определил Двадцать Два.

Мы наклонились и увидели, что бакен плотно сидит на большом черном камне.

— Гляди, нарочно так не угадаешь! — подивился бакенщик.

Когда он уехал, увозя на своей длинной лодке белую громаду бакена, нас осенило. Камень! Черный камень!

Теперь он был отчетливо виден в воде. Мы оглянулись на остров. По сторонам от сосны, где мы только что отдыхали, возвышались другие. Их было четыре. Конечно, это «письмо».

— Друзья! Мы на острове Переживаний! — воскликнул Двадцать Два.

…На обратном пути судьба, видимо, решила больше не донимать Двадцать Два. Впрочем, нет, пожалуй, совсем о нем она все-таки не забыла. При посадке в поезд он потерял билет. Больших трудов стоило убедить бесстрастного контролера в отсутствии злых умыслов у нашего друга. Потом, уже в Москве, в трамвае у него лопнула лямка рюкзака, и он чуть не раздробил двухпудовым мешком ногу случайного соседа. Хорошо, что тот тоже оказался рыболовом, и скандал был ликвидирован в самом зародыше.

На другой день, к вечеру, Двадцать Два пришел к нам и принес план, забытый им дома в прихожей на столике. Но этот клочок ватмана имел для нас уже только архивную ценность: мы и без него всегда нашли бы дорогу к острову Переживаний.

Затянувшуюся дружескую беседу прервал резкий нетерпеливый звонок. Это явился Неустойчивый. Позорно отступив тогда, он не разделил с нами горестей и радостей не совсем обычной экскурсии. Когда же узнал о результатах, то изменился в лице, нервно заходил по комнате и, наконец, подойдя вплотную к нашему герою, каким-то дрожащим голосом спросил:

— Опять поедешь? Возьми с собой! Очень прошу!

— Но ведь со мной всегда «чертовщина»! — усмехаясь глазами через очки, ответил Двадцать Два.

Однако, увидев молящий взгляд приятеля, не стал долго мучить его и просто сказал:

— В субботу поедем. Приходи к поезду.

Знакомство это возникло под выходной день в очереди за мотылем. Один из нашей компании, наиболее завидущий, подмигнул стоявшему поодаль высокому незнакомому гражданину. Гражданин недоумевающе приблизился. Завидущий, таинственно пошептав что-то, тут же втиснул его впереди себя. Удачно замаскировав нарушение общественного порядка, ловкачу удалось отхватить этим маневром лишнюю двухрублевую порцию дефицитных пунцовых червяков.

Сам незнакомец мотылем явно не интересовался. Оказалось, что попал он сюда случайно, привлеченный горластой толпой рыболовов, сгрудившихся у входа в спортивный магазин.

Это был унылого вида долговязый мужчина с висячими сивыми усами и бритой головой. Уже прощаясь с нами, Игорь Петрович как-то снисходительно спросил адрес рыболовного общества и… стал с тех пор завсегдатаем шумных рыбацких «четвергов».

Что привлекло этого человека в коллектив людей восторженных и экспансивных, так и осталось загадкой. Словно все его чувства были погребены под пеплом равнодушия, откуда никогда не мерцала искорка страсти… А манера его обращения с нами? Да вот послушайте.

— Здравствуйте! — приветствовали мы его. — Значит, опять к нам потянуло? Ну, уж сегодня скучать не будете! Разбирается актуальнейший вопрос: какого живца предпочитает налим — ерша или лягушку?

— С детства любознателен, — с некоторой конфузливостью начинал Игорь Петрович. — В последние же годы очень тяготею к психоанализу… Ей-богу, первый раз в жизни наблюдаю столь законченную коллекцию одержимых.

Мы обескураженно замолкали, а он со скучающим видом забирался в дальний угол комнаты, усаживался поглубже на стул, клал ногу на ногу, обхватывал руками колено и застывал в скрюченной позе. Но лишь только это сплетение конечностей начинало шевелиться, все уже знали — жди опять ехидной реплики!

В конце концов мы притерпелись к его хроническим колкостям, блеску бритого черепа и слегка оттопыренной нижней губе.

К осени мы с приятелем собрались в отпуск на Рыбинское море. Увязался с нами и Игорь Петрович…

С погодой в то утро повезло. Было тепло, тихо и чуть туманно. Отчалив от мозаичной каменной дамбы, мы взяли направление к группе ярко-зеленых, словно покрытых озимью, островков.

Игорь Петрович сидел на носу лодки, сонно поглядывая по сторонам. Изредка он смотрел на нас, и тогда его взгляд оживлялся знакомой иронической улыбкой.

Мы обвернули уключины тряпками, и поэтому ялик двигался бесшумно. За кормой высовывался перемотанный шелком полосатый конец удилища. Где-то позади, прикрепленная к толстому капроновому шнуру, переваливалась в воде, сверкая никелированными боками, большая блесна с остроотточенным круторогим крючком.

Внезапно кончик удилища согнулся и закивал. Треск тормоза катушки, точно очередь из автомата, вторгся в блаженную тишину августовского утра. Схватив удилище, я сделал резкую подсечку. Тяжелая рыба уперлась и не сразу заходила на прочной лесе. Потом лесу повело вверх. За лодкой выскочила крупная щука и гулко шлепнулась в воду. Шнур сильно задергало.

— Сидит, голубушка, сидит! — захлопав от возбуждения в ладоши, закричал приятель.

Все больше влажной лесы туго укладывалось между ажурными щеками катушки. Наконец широкий круг разошелся на воде вблизи ялика. И опять затрещал тормоз, а леса, обжигая пальцы, понеслась вглубь… Последнее сопротивление! А через некоторое время, словно поднятое кем-то из речных глубин, брусковатое чудовище всплыло и прижалось рябым боком к борту ялика.

Приятель нагнулся и, пренебрегая сачком, по старой рыбацкой привычке схватил рыбу за глаза.

Секунда — и щука тяжело забилась на дне лодки.

В азарте мы забыли про существование Игоря Петровича. Только немного охладев, мы услышали равнодушный голос:

— Удивительно напоминает птеродактиля! — показывал он костлявым пальцем на большую цаплю, медленно пролетавшую над рекой.

— Эвона кого помянул! — чуть не плача, возмутился приятель. — А на щуку даже и не поглядит. Это ему все равно! А ведь красавица какая!

— Что за рыба щука? — последовал бесстрастный ответ. — Когда отваришь, псинкой попахивает. И одна!.. — Он моргнул раза три подряд. — Второй вам, конечно, не поймать. Как же будете делить трофей? Предвкушаю удовольствие быть свидетелем острого психологического этюда.

Он с сухим шелестом потер длинными ладонями.

В это время из-за угла острова показалась большая рыбачья лодка. Плечистый, похожий на былинного богатыря старик в клеенчатом фартуке и высоких, с раструбами, резиновых сапогах, точно влитой, стоял, прихватив мощным кулаком густую рыжеватую бороду, и пристально всматривался в даль моря. На веслах сидел курносый голубоглазый парень, такой же плотный и широкоплечий.

Рыбаки подъехали ближе, предоставив нам полную возможность рассмотреть их улов. Две большие корзины из-под торфа были доверху наполнены широкобокими краснобрюхими лещами. Рыба была отборная, крупная.

На корме лодки лежала аккуратно разобранная мокрая темная сеть. А с носа, точно гигантское копье, торчал длинный конец «бота» — шеста, которым загоняют рыбу в сеть.

Но нас не взволновала обильная добыча. Всегда при виде большого количества рыбы, пойманной промысловым способом, любители невольно испытывают чувство некоторой духовной опустошенности.