Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич - Страница 34

Дигитальный субститут и код генома

Дальше начинается поиск субститута индивидуума. В этой точке философы постмодерна или постфилософы говорят: «Если мы только что носились с индивидуумом и дошли до того, что на нем все закончилось, давайте поищем, что делает его самим собой?» Так возникает идея «генного кода» или ди-гитализации личности.

Структура генома ответственна не только за наличие сугубо индивидуальных качеств, но в значительной мере и за наличие индивидуальных событий, которые случаются в человеческой жизни. Так возникает возможность исследований, которые сейчас активным образом ведутся (причем наукой это назвать нельзя, это скорее технологии, генные технологии, генная инженерия), когда вычисляется цифровой дигитальный эквивалент человеческой индивидуальности. Поскольку геном можно разложить на составляющие (так как геном в нынешних исследованиях генетиков есть не что иное, как математическая формула), он может являться эквивалентом штрих-кода. Штрихкод индивидуален в той же степени, как индивидуален и геном. Если это так, то мы теоретически получаем возможность самых разнообразных операций с индивидуумом — его разложение, его сложение, его умножение, его деление, его транспортирование по сети, включение в карточку мобильного телефона и так далее. Все, с чем мы будем иметь дело, будет индивидуумом, пересчитанным на цифровой эквивалент.

У этого дигитального индивидуума сохраняется даже какая-то видимость прежней цельности. Он может обрастать разными «никнеймами». Он даже может иметь «историю». Но все-таки это весьма своеобразная история. Ну, разве можно назвать полноценной историей смену «ников» или «юзерпиков» в интернет-чате? Там назвался так, здесь назвался по-другому. Формально, история индивидуума и его действий есть, но что-то подсказывает нам, что это все же что-то другое... Это постистория.

Цифровой двойник

Конечно, первое, что бросается в глаза, это нарастание бессодержательности и случайности. Но очень ли содержательна и неслучайна «the history of myself» среднего американца? Однако когда происходит рождение дивиду-ума, бессмысленность из количества переходит в качество, и мы имеем дело не просто с убыванием смысла, но с постсмыслом, с уверенным и чрезвычайно стремительным существованием вообще за пределами смысла.

Мы имеем дело с постиндивидуумом. Это, естественно, не возврат куда-либо — к премодерну (к традиционному обществу, к браку Земли и Неба) или к альтернативным версиям модерна (к коммунизму, к фашизму, к трагизму) — это разложение на цифры. У человека постмодерна, у дивидуума, постчеловека возникает двойник, некий призрак в лице его персонального генома или его личного кода, который открывает ему все двери или, наоборот, закрывает те двери, куда ему войти нельзя.

Как только человек мыслится как дивидуум, сразу же энергии воображения начинают действовать следующим образом. Как ребенок в ажиотаже вначале разбирает игрушку, а потом собирает, смотрит, что внутри и радуется новым возможностям, точно так же люди постмодерна хотят разложить геном на составляющие и что-нибудь в нем подправить.

Спорт как соревнование допингов

Показателен феномен развития современного спорта. Мы видим, что все большее количество скандалов связано с использованием допинга. Почему это происходит? Потому что все, что можно было выжать из человека физически — заставить его прыгнуть как только можно выше или дальше, пробежать максимально быстро и т. д., — все это пройдено. Мы подошли к пределам психомоторных возможностей человека. Дальше возникает идея: а что, если с помощью материальных, биомеханических способов, которые сейчас интенсивно развиваются, вживить человеку дополнительную мышцу, например? Или пропитать его кости особым составом, который укрепит их и сделает более упругими? Или, чтобы спортсмен меньше физически уставал, напичкать его химическими препаратами? Тогда, соответственно, он будет выше прыгать, дольше бегать и так далее. Поскольку спортивные достижения все более и более подходят к биофизическому тупику, борьба на Олимпиадах переходит в сферу допинг-контроля. Допинг-контроль становится самостоятельной реальностью, допинг-контроль это как раз и есть та сфера, то начало биомеханизации человека, с которым мы сталкиваемся.

Недавно в Европейском Союзе был издан документ относительно этичности и гуманности вживления механических элементов в человеческое тело. Этот вопрос об «этике тела» был поднят на комиссии Евросоюза католической церковью. Католики исходят из крайне модернизированной, но все-таки идеи премодерна, несмотря на то, что их уже во многих аспектах втолкнули в модерн. И хотя степень модернизации у католиков — особенно после Ватикана-2 — дошла до последнего возможного предела, все же они возмутились идее, чтобы людям для улучшения, например, «беговых качеств» вживляли мышцы; стрелкам и биатлонистам, чтобы те лучше видели, вживляли оптические кристаллики в глаза. Дальше можно предположить, что охранникам вживят инфракрасные детекторы, которые позволят видеть в темноте. Музыкантам и космонавтам — более совершенные искусственные резиновые барабанные перепонки.

Дальше становится вопрос о внедрении дополнительных элементов в память. Ведь компьютеры сейчас бурно прогрессируют... А у человека — всего одна память, довольно устарелая конструкция. Возникает идея привесить человеку к мозгу хард-диск. Временно он будет неприятен в пользовании — представьте, такой ящичек к черепу привешен... Но биомеханические эксперименты только сегодня такие грубые. А завтра хард-диск станет маленьким-маленьким, он уже и не висит, мы его не видим, не замечаем, его вставят внутрь черепной коробки. И никаких проблем — отформатировали, и все в порядке.

Биомеханоид и «антропологический исход»

Идея дополнения человеческих возможностей механическими средствами — т. е. по сути, переход к биомеханоидам — имеет не только своих противников (в лице католиков, в частности), но и своих сторонников.

Так, авторы нашумевшей книги «Империя» Антонио Негри и Майкл Хардт считают, что «борьба с мировым империализмом» (победившей либеральной мировой «Империей») должна с необходимостью привести к появлению новых физически постчеловеческих существ. Это явление Негри и Хардт называют «антропологическим исходом» («anthropological exodus»), намекая на библейский «исход» евреев из Египта. Только на сей раз речь идет об исходе из человеческого тела и о появлении постчеловеских форм жизни и телесности. Авторы подчеркивают, что эти мутации могут служить как для создания покорных «системе» роботов, так и для революционной практики неподчинения и восстания. Приведу цитату: «Мы безусловно должны изменить наши тела и нас самих, причем более радикальным образом, нежели думают авторы киберпан-ка. В нашем мире всеобщая эстетика телесных мутаций, таких как «пирсинг», «тату», моды в стиле панк и их имитации, представляют собой начальные признаки телесного изменения, но они и близко еще не приблизились к тем фундаментальным телесным изменениям, в которых мы нуждаемся». И далее Негри и Хардт высказывают свое революционное пожелание: «Воля быть против нуждается в теле, которое принципиально не способно выполнять команды. Она нуждается в теле, которое неспособно к семейной жизни, к заводской дисциплине, к упорядочиванию нормативной половой жизни».

Обратите внимание: Негри и Хардт видят неизбежность «постчеловека» на обеих полюсах своей неореволюционной картины мира — господствующая система будет создавать своих постлюдей (послушных), а мировое революционное подполье («множество» по их терминологии) — своих (непослушных и не способных к подчинению).

Негри и Хардт ссылаются на «Манифест Киборга» радикальной постмодернистской феминистки Донны Хэрэвэй, в котором предлагается упразднить границы между людьми, животными и механизмами, не говоря уже о половой принадлежности. Результаты свободных пересечений людей, животных видов и аппаратов, согласно Донне Хэрэвэй, приведет к появлению свободных существ. Механические свойства улучшат физические данные, а смешение с различными животными позволят полнее реализовывать биологическую свободу.