На 101 острове - Успенский Лев Васильевич - Страница 26
- Предыдущая
- 26/29
- Следующая
Может быть, рассказ этот вымышлен и ничего подобного не было, но вымышлен он хорошо. Трудно представить себе что-либо более прекрасное, чем строгая решетка Летнего сада.
Но при всей своей красоте чтo такое эта решетка? Отдельный, пусть великолепный памятник зодчества. А Ленинград, кроме огромного числа таких памятников, славится и другим — выразительными архитектурными ансамблями. Что это такое?
По-французски слово «ансамбль» означает либо «вместе», «одновременно», либо же «единство», «нечто целое». Тот, кто занимается ленинградским зодчеством, слышит слова «архитектурный ансамбль» ничуть не реже, чем «дворец», «здание», «памятник архитектуры».
Если вам посчастливится когда-нибудь забраться на самую верхушку Исаакиевского собора, на его кольцеобразный балкончик, огибающий барабан верхнего купола, посмотрите вниз, в сторону Невы. Первое, что бросится вам в глаза, — грандиозное незастроенное пространство, которое тянется вдоль реки у подножия знаменитого собора.
Приглядитесь к нему внимательно; это продолговатый прямоугольник — девятьсот метров в длину, триста в ширину, — отделенный от берега полукилометровой громадой Адмиралтейства и почти столь же могучим зданием Зимнего дворца. Там вдали прямоугольник упирается в красивый дом штаба гвардейского корпуса; он ограничивает огромное пространство с одного конца. По южной стороне, как бы обнимая Дворцовую площадь, размахнул свои крылья Главный штаб со знаменитой аркой; когда смотришь сверху, видно: его величественная дуга как бы описана гигантским циркулем из вершины Александровской колонны. От Штаба к Исаакию тянется ряд невысоких домов; он завершается большим треугольным строением со львами, тем самым, о котором в «Медном всаднике» сказано:
Под самым Исаакиевским собором четвертую, западную, сторону прямоугольника образуют небольшой, но важный по виду манеж, когда-то принадлежавший конногвардейскому полку, и доходящие до Невы здания Синода и Сената.
Смотришь и видишь, как будто какой-то фантастический художник задумал расположить в самом центре города по единому замыслу и в один прием созданную площадь, величайшую в мире. Вот она лежит прямо перед вами, окаймленная десятком зданий, одно другого замечательнее, украшенная в одном конце Александровской колонной, в другом — Фальконетовым «Медным всадником». Поражает и небывалый размах этого свободного пространства, и то стройное единство, в которое слились обрамляющие его постройки. А ведь все они построены в разные времена и разными зодчими: Адмиралтейство воздвигнуто гениальным Захаровым в начале XIX века; Зимний дворец сооружен великим Растрелли на пятьдесят лет раньше, а шедевры Росси и Монферрана — Главный штаб и Исаакиевский собор — на несколько десятков лет позже. И, пожалуй, лишним, противоречащим общему замыслу, кажется только тенистый Александровский сад (теперь сад имени Горького): он очень хорош, он мил и памятен большинству ленинградцев, но посмотрите, как он закрывает великолепие Адмиралтейства, как скрадывает очертание и размах могучей площади, разбивая ее на отдельные участки.
Ленинград — город поразительно гармоничных ансамблей, созданных и отдельными великими зодчими и целыми группами отличных художников. Такова улица Росси, вся состоящая из двух колоссальных и великолепных домов-близнецов; таков район Публичной библиотеки и Театра имени Пушкина; таков, может быть самый грандиозный в мире, ансамбль Невы, с великолепной Биржей на Стрелке Васильевского острова, с Зимним дворцом на южном берегу, с Петропавловской крепостью напротив, с чудесными набережными… Их создавали прославленные зодчие, великие командиры армии искусства — Карло Росси и Варфоломей Растрелли, Андрей Воронихин и Андреян Захаров, Василий Баженов и Тома де Томон. А сколько трудилось над ними безвестных мастеров, о которых сейчас уже никто или почти никто не помнит! И Тимофей Иванов, каменный мастер, и другой удивительный каменотес — Самсон Ксенофонтович Суханов. Вы о нем и не слыхали? А без него не было бы ни удивительной красоты каменных стен Биржевой Стрелки, не поднялись бы Ростральные колонны над ней, да неизвестно, удалось ли бы без помощи и таланта этого вологодского крестьянина добыть чудовищный монолит, из которого вырублена пятидесятиметровая Александровская колонна.
Простой рабочий, литейный мастер Хайлов отлил Фальконетово чудо, мировой шедевр — «Медного всадника».
Крестьянином-лодочником был Слепушкин, удивительный человек — поэт, автор многочисленных стихотворений, поэм и басен, а в то же время — кирпичный заводчик, из великолепного «железного обжига» кирпича которого сооружены многие создания Росси — и театр имени Пушкина и Главный штаб.
Красой и дивом назвал Петербург Пушкин. Эту красу создал десяток гениальных творцов, но воплотили в жизнь сотни и тысячи бесконечно талантливых и безмерно порой несчастных крепостных землекопов, плотников, каменотесов, столяров… Их руками создан весь блеск и вся роскошь Северной Пальмиры. Будем же вечно признательны им.
Золотой век петербургской архитектуры прошел, когда в конце прошлого столетия хозяином города стал купец, торгаш, капиталист.
Ему дела не было до подлинной красоты; его заботило одно — барыш, прибыль. Не до архитектурных ансамблей стало и отступавшему перед капиталом дворянству. Именно в это время кое-что, сотворенное мастерами прошлого, было искажено, разрушено, попорчено.
Вот не на месте разбитый сквер уничтожил грандиозную площадь; вот на набережной, между прекрасными флигелями — крыльями Адмиралтейства — вырос безобразный ряд аляповатых, разнокалиберных домов… Какое уж тут единство! Тут о нем и не думали, не думали настолько, что именно в эти дни произошел на исковерканной площади забавный и досадный анекдот.
Суровый Кваренги, завершая ансамбль с запада, поставил перед фасадом своего манежа две отличные конные группы работы скульптора Трискорни. А некоторое время спустя они исчезли. Говорят, будто самодур-командир конногвардейского полка, ни с кем не советуясь, темной ночью умыкнул лошадей и укрощающих их братьев Диоскуров, увез к своей казарме и водрузил их там над воротами. Не знаем, так ли это было, но чуть ли не столетие превосходные фигуры стояли там, никому не видные, в глухом боковом переулке. А теперь они снова вернулись на свои законные места. Их возвратили сюда мы. Мы бережем замыслы зодчих прошлого, и это потому, что наши архитекторы следуют их примеру; они работают над проектами ансамблей еще более грандиозных, достойных и нашего города и нашей эпохи.
Со времени Октября в Ленинграде сделано уже очень много; особенно, если принять в расчет, что Петербург просуществовал 214 лет, а Ленинграду вместе со всем Советским Союзом исполняется только сорок.
Зодчие Северной Пальмиры строили и украшали только самый центр города. Трехсотметровый Зимний дворец, который сейчас отдан величайшему музею искусств — Ленинградскому Эрмитажу, — был частным домом одной-единственной семьи. Великолепной Биржей, созданной Тома де Томоном, пользовались несколько сотен спекулянтов. В Исаакиевский собор, способный вместить 12 тысяч человек, в праздничные дни пускали по билетам и только избранных. Наши же архитекторы строят дворцы для миллионов людей и в самых отдаленных районах города, строят так, чтобы само слово «окраина» было забыто.
Сядем в трамвайный вагон в тех самых местах, где лет сорок назад была эта «окраина», кончался город. Это на Московском проспекте. Остановка, с которой начинается наш путь, недаром до сих пор называется Заставской. Здесь проходила южная граница Петербурга; за ней ничего не было, тянулись пригородные огороды, мусорные свалки, железнодорожные карьеры, глухие пустыри. А теперь? Куда мы едем? К окраине или к центру?
- Предыдущая
- 26/29
- Следующая
