Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней - Гусейнов Абдусалам - Страница 7

Данное правило в его всеобщей и обязательной части, распространяющейся также на других людей, имеет идеальный характер, выступает в форме некоего внутреннего образа: как вы хотите, чтобы с вами поступали люди; чего в другом не любишь… То же самое правило применительно к самому индивиду имеет уже форму действенного предписания: поступайте и вы… того сам не делай. В первом случае речь идет об идеальном проекте, во втором — о реальных поступках. Прежде чем и для того чтобы принять некое правило в качестве нормы собственного поведения, человеку необходимо мысленно испытать его на всеобщность, общеобязательность. Золотое правило нравственности, по сути дела, и предлагает условия такого эксперимента: человек должен представить себе, захотел ли бы он сам подчиниться этим нормам, если бы они практиковались другими людьми по отношению к нему. Для этого надо не только поставить себя на место другого, но и другого поставить на свое место — поменяться с ним местами.

7. Свобода, предстающая в форме свободы воли — не только основание морали, она является вместе с тем и ее пространством. Таинственное поле автономии личности, через которое осуществляется прорыв воли в сферу моральной необходимости, является вместе с тем и единственным испытательным полигоном последней. Обязывающая сила морали опосредована свободным выбором. Это означает: моральный закон в отличие от всех других нормативных требований не допускает поиндивидного различия между субъектом и объектом. Человек следует только тем моральным нормам, которые он внутренне одобряет, считает наилучшими. А он принимает в качестве наилучших только те моральные нормы, которые он хотел бы видеть в качестве норм своей собственной жизни. Моральные нормы для того, чтобы стать действенной основой поведения индивида, должны быть приняты им с такой глубиной, как если бы они заново учреждались им. Он становится моральной личностью в той только мере, в какой поднимает себя до уровня субъекта тех норм, которым следует и следует только тем нормам, которые сам себе задает.

Отношение человека к морали — совершенно особенного рода: он не познает мораль, он проживает ее. Прокламировать мораль и практиковать ее суть два момента одного и того же процесса. Они не могут быть разведены без того, чтобы мораль не подверглась глубокой деформации. Нечеловеческая тяжесть морали может быть оправдана только тем, что человек добровольно взваливает ее на себя. Мораль — это такая игра, в которой человек ставит на кон самого себя. Сократ был принужден выпить яд. Иисус Христос был распят. Джордано Бруно был сожжен. Ганди был убит. Таковы ставки в этой игре.

Мораль, как уже подчеркивалось, предшествует предметно обусловленным отношениям людей, является всеобщим условием последних, именно поэтому она не может иметь адекватного предметного воплощения. Если бы, говорил философ Витгенштейн, мы представили себе абсолютную личность, обладающую всеведением, то в этом универсуме знания не нашлось бы места этическим суждениям. Мораль говорит не о том, что было, есть или будет. Она говорит о том, что должно быть. Моральные утверждения нельзя проверить ни на достоверность, ни на практическую эффективность. Мораль не умещается ни в словах, ни в поступках. Она измеряется только усилиями, направленными на ее осуществление. Вот почему мораль имеет самообязывающий характер.

Таковы основные особенности морали, характеризующие человеческое поведение в его нацеленности на идеально-совершенное состояние. Они могут быть резюмированы в следующих определениях: мораль а) характеризуется бескорыстием мотивов, не сводится ни к закону причинности, ни к принципу полезности; б) свою безусловность обнаруживает в форме запретов; в) представляет собой совершенное состояние души человека; г) выражается в способности человека жить сообща и может быть интерпретирована как общественная форма отношений между людьми; д) мораль есть автономия личности, единство индивидуального произвола и всеобщего закона; е) наиболее адекватную и обобщенную формулировку получает в золотом правиле нравственности; ж) не допускает поиндивидного разведения субъекта и объекта действия.

Автономная мораль с ее претензией на абсолютность неизбежно оборачивается парадоксальностью. Обладая изначальностью по отношению к сознательной (целесообразной) человеческой деятельности и будучи тем самым, ее пределом, мораль не может обнаружиться где-либо помимо этой деятельности и в то же время она не может находиться внутри нее, быть каким-либо её конкретным состоянием. С одной стороны, вся деятельность, поскольку она протекает в целесообразной форме, может рассматриваться как явленность морали. Это, собственно только и означает, что мораль объемлет целесообразную деятельность в качестве её предела. Отсюда — универсальность моральных оценок, которые прилагаются (и не могут не прилагаться) ко всему, что человек намеренно совершает, соприсутствуют в идеальном плане всякой деятельности (даже Бог, как сообщает Библия, сотворив мир, резюмировал свою работу утверждением, что «Это хорошо» — Быт. 1, 25). С другой стороны, мораль сама по себе не может стать конкретным фактом, относительно которого мы несомненно могли бы сказать, что он, этот факт, имеет исключительную моральную природу и для своего существования не нуждается ни в каких других основаниях. Таким фактом можно было бы в соответствии общепринятой традицией считать милостыню, но уже Нагорная проповедь акцентирует внимание на её превращенных формах («когда творишь милостыню, не труби перед собой, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославили их люди» — Мф. 6, 20). Мораль не может поместиться ни в какую деятельность, ибо сама деятельность возможна лишь в пространстве морали. Точно также она не может поместиться ни в какую речь. Речь, как и действие, ни в одном из своих проявлений не обладает абсолютностью, даже если это — речь об абсолютном. Так, попытки поместить мораль в познавательные границы, определяемые противоположностью между истиной и ложью, не увенчались успехом, так как само возвышение истины над ложью имеет ценностную природу и в этом смысле является вторичным по отношению к морали. По глубокому и остроумному суждению Л. Витгенштейна, о морали, как и о религии, нельзя говорить, о них можно только молчать.

Парадоксальность морали обнаруживается в реальных опытах её осмысления (не только в философских и иных литературных произведениях, но и в повседневной стихии морального сознания), с такой неизбежностью, что неизвестно, можно ли её вообще помыслить иначе как в форме парадоксов. Можно зафиксировать, по крайней мере, следующие парадоксы морали.

1. Парадокс порочной добродетели. Добродетель в своих наивысших формах характеризуется беспорочной чистотой намерений. Таково всеобщее убеждение, выражающее существенную характеристику добродетели. В то же время невинность, под которой как раз мы понимаем беспорочность, не считается добродетелью. Ребенок, который еще находится по ту сторону добра и зла и, в частности, не ведает чувства стыда, бегает перед нами голеньким, делает прилюдно многие такие вещи, которые не принято делать среди взрослых, такой ребенок умиляет нас. Мы его не считаем бесстыдным. Точно также мы не назовем его мужественным, даже если он не знает чувства страха — потому и не назовем, что он не знает этого чувства. Добродетель и порок, добро и зло соединены, связаны между собой: одно утверждает себя через отнесенность с другим. Добродетель является добродетелью в той мере, в какой она знает сладостный, затягивающий вкус порока и умеет сознательно противостоять ему, в какой она закалилась, пройдя через горнило порока. Здесь-то и заложен парадокс. С одной стороны, добродетель отделена от порока, как день от ночи, жизнь от смерти, её, собственно, и нельзя определить иначе как состояние беспорочности, отрицание порока, внутренняя защищенность от него. С другой стороны, чтобы не быть пороком, противостоять пороку, добродетель должна соединиться с ним, иметь опыт порока хотя бы для того, чтобы знать, что это такое и уметь распознавать его. Соединиться с пороком, чтобы быть беспорочным. Вопрос: как можно деятельно приобщиться к пороку, оставаясь беспорочным?