Повелитель Мории - Мусин Ринат - Страница 10

• Предыдущая
• 10/67
• Следующая

Перелески, которые встретили войско за Андуи-ном, скоро кончились. Теперь впереди расстилалась травянистая степь, лишь изредка то тут, то там появлялись рощи широколиственных в основном деревьев: дубов, буков или грабов. Нередко разведчики натыкались на древние камни, свидетельствующие о том, что здесь жили и сотни лет назад, но даже память подгорного народа мало что сохранила про те времена.

До северных ворот Мории оставалось два дня пути. Балин ехал в одном из передовых отрядов, рядом находился Тартауриль. Гном исподтишка наблюдал за перворожденным, потому что его поведение казалось подозрительным: тот иногда долго смотрел на Балина и, казалось, боролся сам с собой. На лице эльфа попеременно сменялись выражения обеспокоенности и презрения.

В конце концов Балин решил заговорить первым:

— Что-то случилось, Тартауриль?

На лице эльфа особенно ярко проступило презрение к представителю «приплюснутого народца», но неожиданно он ответил:

— Тебя не беспокоит Оин? — Сказано было сквозь зубы, слова почти слились в шипение.

Балин, который от одного вида эльфа начал закипать, сразу остыл:

— Что ты имеешь в виду?

Эльф подъехал совсем близко и склонился, насколько это было нужно для разговора с гномом:

— Его лицо… глаза. Я чувствую. Тулкас смотрит на нас его глазами.

Он собрался уже пришпорить своего коня, когда Балин ухватил его за штанину:

— Что еще ты чувствуешь?

Тартауриль непроизвольно потянул меч, но передумал. Тень сомнения мелькнула на его лице.

— Хорошо, — процедил он. — Я расскажу.

Они направили коней в сторону и немного отстали от основной группы.

— Силы мира, или валары, живут среди нас и вмешиваются в наши судьбы, — начал тихим, но неожиданно глубоким голосом эльф. — Одни правят только стихиями, как Ульмо, владыка вод. Он редко участвует в делах тех, кто говорит и мыслит. У каждого владыки есть свои любимцы: у Манвэ — орлы, у Ороме — пастыри деревьев, о силе и мудрости которых ты даже не догадываешься, у Ауле — вы, гномы. Темный властелин правит силами зла, а Мандос — душами умерших. Но есть среди валар один, который не имеет своих подданных. Да они и не нужны ему, потому что среди Стихий он самый сильный. Тулкас Доблестный, что в одиночку может противостоять Темному властелину, иногда тоже вмешивается в дела живущих. Тогда на свет появляются смотрящие его глазами. На севере таких зовут берсеркерами, мы называем — астальдо, по прозвищу Доблестного.

Он выбирает лишь отчаянных храбрецов. Берсеркеру не страшны враги — он их побеждает, не страшны раны — они легко излечиваются, в бою смотрящий глазами Тулкаса так быстр, что за ним не успеть и летящей стреле. Удача всегда на стороне этого храбреца. Но Доблестный помогает только тому, кто не просто не страшится смерти, но и ищет ее. Часто такое возможно лишь тогда, когда великий долг, невыполненный или невыполнимый, смертельным презрением жжет душу.

— Откуда ты знаешь? — попытался возразить Балин. — Я не помню такого за Оином… Да и откуда?

Тартауриль хмуро посмотрел на гнома.

— Именно поэтому Оин так дружен с Бьерном. Не притворяйся, что не знаешь. От Серых Гаваней до песков Харада шепчутся о том, какую клятву дал шкуроменятель Бьерн после гибели жены. Об этом не принято говорить вслух. Вспомни хотя бы Феанора. Даже сегодня мы с неохотой вспоминаем о его словах. Может быть, Оин и не давал никаких клятв. Может быть, гномам они и не нужны. Я слышал пословицу о том, что слово гнома крепче скалы… У обоих на душе долг, что тянет их к мраку гибели. Они не могут отступить. Только те, кто не отступит, по сердцу Тулкасу. Им он дарует удачу во всем и несет смерть их руками.

Но подарив воинскую удаль, Тулкас не смотрит, кому несет смерть. Враг и друг, гном и человек, тролль и эльф — все равны под лезвием берсеркера. И тогда приходят великие беды. Многие становились астальдо, совершали великие дела, бросали вызов великим силам — и побеждали их, оставляя за собой лишь пепел и пустыню. Достаточно вспомнить Турина Мормегиля, чье боевое безумство даровало ему множество подвигов и хранило от смерти, но привело к гибели эльфов Наргофронда. Да и людям его победы принесли немало разочарований и горя. Многие погибли от его руки, и сам он умертвил себя, поняв, что несет лишь ужас и смерть. Вот такие дела, гном, — закончил Тартауриль уже совсем другим, дружеским тоном.

Балин, внимательно слушавший, с надеждой посмотрел на эльфа.

— Ты сказал правду. Я давно уже заметил странное за Оином, но не предполагал, что дело так серьезно. Что же мне делать?

— Используй его. С таким воином, отмеченным валарами, не страшно спуститься в темницы Горгората. Не бойся посылать его на самые тяжелые задания, что не под силу простому смертному. И помни: никогда нельзя вставать на пути Смотрящего. Перед ним твоя жизнь — ничто.

Глухо топали копыта, пони привычно нес своего седока. Но как будто земля перевернулась и небо потеряло свой цвет. Столько лет жить вместе, думать, мечтать, работать — всё вместе, и вдруг оказаться на развилке дорог, и обе ведут к предательству. Не замечать, вести к гибели или использовать, толкая на смерть. Поведение друга и раньше беспокоило его. И теперь, когда известно, что Оин был в Мории… Только безумец способен на это. Но Балин не хотел называть так товарища, которого знал столько лет. И не будет использовать его. Судьба Оина останется его личным делом.

Уже давно они шли вдоль Мглистых гор, названных так из-за постоянных туманов, что, сползая с вершин, накрывали собой долины. Весенняя погода здесь царила под стать осенней: дождливая и холодная, как будто заранее оплакивающая будущее.

Люди, привыкшие к железной дисциплине, не поддавались унынию. Гримбьорн громко отдавал приказы, которые беспрекословно выполнялись. Гномы ворчали больше обычного, но в их интонациях угадывались веселые нотки — они приближались к Казад Думу. Лишь эльфы беспокоились, так как помнили, что в это время солнце должно светить ярко, а воздух — вибрировать, захватывая в круговерть весны запахи трав и деревьев. А ведь еще сотня миль — и они могут оказаться в лесах Лотлорие-на, где листья вообще не опадают.

Вместо этого они сошли с дороги, что осталась с незапамятных времен, застывшая придорожными валунами еще на долгие века. Отряд уходил в горы, на запад, по относительно ровному перевалу, к Великим Северным воротам.

— Все ворота Мории называются Великими, — объяснял Ори идущему рядом с ним Гримбьорну. — Такова особенность этого подземного царства. Попасть туда можно только через ворота, прорубленные самим Дарином. Вошедший в Казад Дум как вор или враг — через световые или вентиляционные шахты — обязательно заблудится уже в надземном горизонте, который больше напоминает лабиринт. Там любой сгинет, потому что ловушки, установленные гномами, действуют надежно. Конечно, сейчас я не могу сказать это наверняка, но когда наш народ жил в Мории и стражи исправно несли свою службу, ни один враг не мог пробраться вниз незаметно. Поговаривают, причем справедливо, о целых стенах, что вырастают из-под земли и навечно заточают в каменном склепе. Не всякий гном может оттуда выбраться. 11о я что-то не слыхал, чтобы гномы враждовали между собой.

— Ну нет, — прервал Ори Бьерн, что ехал рядом. — На Дагорладе вы сражались и под знаменем Саурона.

— Я уж точно не сражался, — попытался обратить разговор в шутку Ори. Однако увидев хмурый взгляд Бьерна, которого побаивался, осекся и продолжил серьезно: — Да, случалось, что и среди нас находились те, кто сражался на темной стороне. Но, — тут голова Ори характерно склонилась, а лицо приобрело упрямое выражение, — мы сражались не друг против друга, а под знаменами наших вождей.

Бьерн недоверчиво хмыкнул, ничего не сказав.

— Продолжайте, почтенный Ори, — попросил Гримбьорн.

• Предыдущая
• 10/67
• Следующая