Повелитель Мории - Мусин Ринат - Страница 19

• Предыдущая
• 19/67
• Следующая

Чем дольше говорил Балин, тем больше понимал свою неправоту Ори. Действительно, ведь Балин сам приказал, не Оин, тем более не старикашка Синь-фольд. И правда — всем известно пристрастие Ори к изучению разных болезней и недугов. Теперь Ори со стыдом вспоминал свои слова, звучавшие совсем недавно, в походе: «Каждый на своем месте». Его место — у больных, и кто сказал, что здесь менее опасно, чем снаружи или, наоборот, в глубине пещер? Опасность всюду, и неясно, где она больше.

Словно угадывая ход его мыслей (а Балин и вправду делал это, пристально глядя в лицо другу), государь продолжал:

— А если ты хочешь спросить об Оине, так вспомни себя пять минут назад. Если бы я приказал Глори и Мори напрямую, то они долго бы размышляли: подчиниться, не подчиниться, а подчинившись, думали: а почему нас не послали за деревом, или за золотом, или собирать бесхозное железо? Ори, дорогой, часто ли у тебя возникает желание спорить, когда приказ отдает Оин? Вот поэтому я отдаю приказы ему, а уж он всем остальным. И ни у кого не возникает глупых вопросов. А теперь, — в голосе Балина зазвенел металл, — иди и выполняй мой приказ и свою работу.

На следующий день Балин спустился к угольщикам. Годхи, Строр и Фрагар уже принялись за разработку. Годхи заканчивал ремонт единственной более или менее пригодной вагонетки, Фрагар нарубил кучу мрачно сверкающего в свете факелов угля, Строр занимался крепежом.

— Рельсы целы, — вместо приветствия проворчал проходчик Годхи. — Вагонетка цела. Можно здесь и вдвоем работать.

— Честно говоря, — Балин тоже не отвлекался на лишние приветствия, — об этом и хотел поговорить. Вытяжка в кузнице не работает. А без этого быстро задохнешься. Да и окна световые надо открыть. К тебе иду. Ты же у нас лучший.

— Это точно, — отозвался Годхи, но без всякого бахвальства в голосе. Коренастый гном знал себе цену. — Завтра, — угрюмо продолжал Годхи. — Сегодня с одними делом закончим. Завтра другое начнем. Посмотри пока, где и что. Эльфа возьми в помощники.

— Тартауриля я с лесорубами отослал, — сказал Балин. — Здесь от него толку мало.

— Попробуй один. Хотя — не советую, — не отвлекаясь от работы, отозвался Годхи.

Балин вздохнул и взялся за молот, оглянулся.

«Да, Годхи прав. Тут они втроем без меня управятся». — Гном положил молот на место. Его внимание привлекла странная темно-бордовая трещина в стене. Балин тронул камень пальцами. Странная трещина. Очень странная.

«Так это же дверь, — догадался Балин. — А чтобы ее открыть, надо надавить вот здесь».

Стена разошлась, обнажив темный провал. Гном поднял факел, пытаясь разобрать, что таится внутри.

— Что это? — Годхи, приблизившись, с недоверием всматривался в темноту провала.

— Дверь, — ответил Балин. — Старая дверь.

— Не похоже, — прогудел Годхи. Он сунул факел внутрь проема. Потом, немного поколебавшись, протиснулся вслед за факелом.

— Похоже, воздуховод, — сказал он через минуту. — А поверху труба какая-то…

— Что за труба? — поинтересовался Балин, пролезая следом.

— Назад! — вдруг рявкнул Годхи. — Назад, государь! Это горный газ!

Факел в руке проходчика погас будто сам собой. Балин почувствовал, как сильные пальцы вывернули горящую палку из рук, бросили ее на землю, и тотчас же тяжелые башмаки затоптали тлеющую ветошь. Балин замер. Теперь он тоже слышал, как что-то шипит в трубе, а в воздухе пахнет так, как пахнет только горный газ.

— Проклятие, — прошептал Годхи. — Зачем потребовалось заполнять трубу «проклятием горняков»? Да тем более — так близко к разработкам? Они что здесь — с ума все сошли?

Балин, не торопясь, достал из заплечной котомки самоцвет. Неровный свет отразился от гладких стен.

— Нет, этому должно быть другое объяснение, — прошептал Балин. Вдвоем с Годхи они выбрались в угольный забой. Балин закрыл дверь. Обернулся и увидел удивление в глазах проходчика.

— Государь, — снова обратился к Балину Годхи. Он ощупывал стену, в которой только что темнел провал. — Здесь нет никакой двери.

— Ну как же, — сказал Балин. — Вот здесь. Смотри. Видишь бордовую трещину? А вот здесь выступ. Нажми на него…

Годхи нажал. Ничего не произошло.

— Не здесь, — продолжал Балин. — Вот он. Теперь Годхи нажал правильно. Проем распахнулся.

— Государь, — взволнованно сказал проходчик. — Я бы никогда не догадался. Всю жизнь думал, что лучше меня никто не «видит» породу, не понимает, где и как можно вести «проход», а вот здесь… Нет там никакой трещины, Государь.

— Есть, — коротко отозвался Балин. — Теперь бы неплохо понять, зачем и куда идет горный газ по трубе…

— Я предупрежу Строра и Фрагара, — сказал Годхи. — Дело серьезное.

Через сотню локтей гномы наткнулись на ответвление трубы с горным газом. Небольшая трубка шириной всего в два пальца уходила в соседнюю галерею. Балин решил посмотреть, где она заканчивается. Через десяток локтей они наткнулись на странный фонарь. На первый взгляд — обычная масляная лампа, только увеличенная во много раз. И вместо фитиля торчала тонкая стальная трубка со скошенным концом. Еще Былин обнаружил над отверстием трубки тонкий лист металла, выполненный в виде языка пламени.

— Это то, что я думаю? — спросил сам себя Ба-лин.

— По-моему, это фонарь, — сказал Годхи. — И горит он от…

— От горного газа, — закончил Балин. И медленно произнес: — Поджигай.

Годхи нерешительно достал огниво. Пощелкал кремниевым колесиком над трубкой.

— Ничего, — растерянно сказал он.

— Сейчас, — отозвался Балин, копаясь под фонарем, пытаясь нащупать трубку. Пальцы гнома наткнулись на рычажок. Балин повернул его. Годхи еще раз щелкнул огнивом. Маленький огонек, едва ли больше ногтя мизинца, вспыхнул на кончике трубки. Балин еще нажал на рычажок — и свет, все ярче, все больше раскаляя стальную пластину, залил галерею.

Гномы отступили, в благоговении глядя на сотворенное ими чудо.

— Сколько еще чудес хранит Казад Дум? — прошептал Годхи.

— Между прочим, Синьфольд и Тори должны были знать об этом, — проворчал Балин. — Эти фонари дадут свет и тепло. Но теперь вопрос с воздуховодами встает еще острее. Собирайся, Годхи. У нас теперь есть работа не менее важная, чем добыча «сверкающего угля».

Многие из людей считают, что знают, что такое — работа. Некоторое считают, что умеют работать. На самом же деле те, кто умеет работать, никогда не задумываются о смысле этого слова. У гномов вообще не существовало отдельного слова для обозначения работы. Слово «труд» совпадало в их языке со словом «жизнь». Ни один из гномов и помыслить не мог жизни в праздности. Гномы не называли работой занятие, плоды которого нельзя взять в руки, оценивая искусство мастера. В работе они вырастали, в заботах жили и в труде умирали. Самой почетной среди гномов считалась смерть в кузнице либо забое или в мастерской, с инструментом в руках. Они не признавали войну, называя ее разрушением или баловством. Только про одного гнома говорили, что он мастер боевых искусств, уравняв военный промысел с ремеслом. Этим гномом был Оин, подгорный воин, которому не было равных со времен Хурина.

Эльфы гордятся своей мудростью, но именно гномы придумали бумагу, на которой можно записать любую мудрость. Время доказало их правоту. Память вечноживущих перворожденных оказалась не таким надежным хранилищем, как бумага. Подгорные жители с трепетом хранили свою историю в пыльных многопудовых томах. Старинные чертежи и планы переписывались, дополняясь каждое столетие. Библиотека в Казад Думе в свое время насчитывала десятки тысяч книг и сотни тысяч свитков.

Между тем гномы с пренебрежением относились к бумагам, которые содержали сведения, непригодные для использования. Гномы с презрением отзывались о людях, эльфах, хоббитах и других народах, чьи слова были столь легковесны, что их приходилось закреплять на бумаге, для чего составлялись многочисленные договоры и контракты. Между собой они никогда договоров не заключали, а верили на слово. Слово, данное гномом, прочно как скала, но скалу можно разрушить — говорила одна из пословиц наугримов.

• Предыдущая
• 19/67
• Следующая