Мемуары 1942–1943 - Муссолини Бенито - Страница 32

• Предыдущая
• 32/77
• Следующая

Брат Кавура – Густаво, – тоже депутат[124], голосовал против него. Именно по этому поводу Кавур произнес одну из своих лучших речей.

Договор был ратифицирован, но против него голосовали шестьдесят депутатов, за принятие договора проголосовал сто один депутат.

Война 1859 года породила сильную оппозицию. Кавур практически распустил палату и в последний момент потребовал чрезвычайных полномочий, которые были даны ему большинством голосов – 110 к 23. Все отмечают ужасное негодование, волну сильнейшего возмущения, которая прокатилась по всей Италии после известия о предательстве Наполеона III в Виллафранке[125]. Полемика была исключительно жаркой; тем не менее предательство Наполеона не имело того масштаба и того характера, как предательство Савойской династии в сентябре 1943 года! И в любом случае он ведь был иностранным монархом.

Но итальянцы никогда не простят Наполеона, статуя которого в течение многих лет оставалась во дворе здания сената в Милане, забытая и заброшенная.

В бытовом отношении мое содержание под стражей было не особенно тягостным за исключением пребывания на Ла-Маддалене – а там лишь вследствие природной бедности острова и общих трудностей. Офицеры и солдаты всегда относились ко мне с уважением. С начала сентября условия смягчились. Я всегда принимал пищу в одиночестве, но по вечерам я теперь мог слушать радиоприемник, получать некоторые газеты или играть в карты с моими охранниками. Все это начинало казаться подозрительным. Это напоминало хорошее обращение с человеком, приговоренным к смертной казни.

Слухи, которые доходили из Л'Акуилы, становились все более путаными. Военные сводки ясно говорили о том, что это была бутафорская война.

1 сентября папа произнес речь, которую мне удалось услышать; страстный пацифистский тон этого выступления, переданного в такое время, был подготовкой духовной почвы для приближающегося события. В «Рефьюдж Инн» все было спокойно. Я покидал здание только ближе к полудню и удалялся лишь на несколько сотен метров, всегда в сопровождении сержанта. Однажды утром у въездных ворот были установлены пулеметы. Следующим утром на соседних высотах охранники тренировались в стрельбе из тяжелых пулеметов.

Гран-Сассо является поистине чарующим местом с эстетической точки зрения. Неровный профиль этого хребта, поднимающегося на высоту около трех с половиной километров в самом центре Италии, трудно забыть. Гряда абсолютно голая, но у подножия самой высокой вершины находится плато, которое тянется к юго-востоку от «Кампо Императоре» по крайней мере на двадцать километров, с мягкими склонами – это идеальное место для зимних видов спорта.

В начале сентября стада, которые пришли из Кампании весной и паслись здесь и на соседних равнинах, медленно удалялись и готовились отправиться обратно. Иногда пастухи появлялись на лошадях и вновь исчезали за горным хребтом, и их фигуры виднелись на фоне неба, словно пришельцы из другой эпохи.

Есть что-то трудноопределимое в людях и вещах, даже в воздухе в Абруцци, что трогает сердце. Однажды ко мне подошел пастух и тихо сказал: «Ваше превосходительство, немцы уже возле ворот Рима. Правительство вот-вот сбежит, если уже не сбежало. Мы, крестьяне, все остались фашистами. Нас здесь никто не трогал. Они только закрыли местные отделения. О вас ходит много слухов. Говорят, что вы сбежали в Испанию, что вас убили, что вы скончались в римском госпитале после операции или что вас расстреляли в Форт-Бокчеа. Я думаю, что, когда немцы узнают, где вы находитесь, они придут и освободят вас. Сейчас я поведу стадо вниз и я сам скажу им, где вы находитесь. Это не займет много времени, овец перевозят на поезде. Когда я скажу своей жене, что видел вас, она решит, что я сошел с ума. Вон идет сержант, поэтому я прощаюсь».

Было 7 часов вечера 8 сентября, когда пришло известие о заключении перемирия; люди слушали все радиопередачи. С этого момента моя охрана была усилена и караул у моих дверей стоял даже ночью. Начальник караула казался весьма озабоченным. В армии сообщение о перемирии было встречено без особого энтузиазма. Из Рима пришли первые известия о побеге короля и Бадольо и о начале развала армии и всей нации. Сплетни и противоречивые сведения уступили место непрерывному потоку слухов.

10-го числа в 8 вечера я спустился в гостиную и включил радиоприемник. Я поймал Берлин и отчетливо услышал сообщение, в котором говорилось: «Главное командование союзников официально объявило, что одним из условий перемирия является выдача Муссолини союзным державам». Затем последовала дискуссия.

Один из присутствующих заявил: «Подобное заявление делалось и раньше, но Лондон отрицал его». Я, напротив, был убежден, что заявление соответствовало истине. Я был намерен не сдаваться живым англичанам, и тем более американцам. Командир карабинеров, которого англичане взяли в плен в Египте и который, очевидно, глубоко ненавидел их, сказал мне: «За час до того, как это должно будет произойти, вы будете предупреждены и сможете сбежать. Клянусь вам головой моего единственного сына».

Слова, сказанные со слезами на глазах, выражали искренние чувства этого человека; но кто мог гарантировать, что в последний момент что-либо не помешает этому? Среди охранников было много молодых, которые не скрывали своей симпатии ко мне; но было четверо или пятеро с нелегким бегающим взглядом, которые казались настоящими головорезами.

11 сентября[126] все новости и слухи из Рима свидетельствовали, что смятение и замешательство достигли своего пика, в то время как немецкие войска продолжали занимать всю нашу территорию.

Утром офицеры, командующие подразделениями в Гран-Сассо, отправились в Л'Акуилу, где у них состоялась продолжительная встреча с местным префектом и не менее продолжительный телефонный разговор с начальником полиции, который все еще находился в Палаццо Виминале.

Ничего определенного не было известно о выдвинутых условиях; но капитуляция была принята. О событиях 7 и 8 сентября было выдвинуто множество версий. Наиболее вероятной является следующая, представленная в рассказе одного из очевидцев:

«Встреча продолжалась более трех часов. Очевидно, Карбони ясно дал понять, что итальянские войска не смогут сдерживать немцев в районе Рима в течение более чем пяти часов. Генерал Тейлор ответил, что, напротив, генерал Кастельяно, когда он подписывал договор о перемирии 3 сентября, заверил, что итальянские войска, безусловно, в состоянии справиться с немцами, и заявил, что с помощью англо-американских войск, расположенных в районе Рима, или даже без них, немцы и в Риме, и в Северной Италии определенно будут разбиты или по крайней мере окажутся в таком затруднительном положении, что будут вынуждены считать итальянскую ситуацию улаженной.

• Предыдущая
• 32/77
• Следующая