Мемуары 1942–1943 - Муссолини Бенито - Страница 35
- Предыдущая
- 35/77
- Следующая
Вечный Рим
В истории каждой нации были периоды, подобные тому, который Италия переживает сейчас.
Что-то подобное должно было случиться и действительно произошло в России после заключения Брест-Литовского договора. Хаос, из которого родился ленинизм, продолжался почти шесть лет; но то, что произошло позднее, доказало, что это было затмение, а не закат.
Пруссия наблюдала затмение после Йены – битвы, в которой немцы, как обычно, сражались героически, но потерпели поражение, когда смерть скосила тех, кого называли «цветом Прусской армии», включая главнокомандующего, герцога Брауншвейгского[133].
Нынешняя итальянская интеллигенция заняла позицию, немногим отличную от той, которую имел Иоганн фон Мюллер, немецкий Тацит[134]. Сам Гегель приветствовал Наполеона как «душу мира», когда победитель прошел через Йену[135].
В Берлине руководители движения Просвещения были щедры на приветствия «освободителю». Разве не было там принца Дориа-Памили[136] в облике графа фон дер Шуленберга-Кенерта[137]? Но это было всего лишь затмение. Прусское национальное сознание пробудилось быстро и мощно. Славные традиции Фридриха Великого лишь дремали.
Личности, такие, как Штейн, Гнейзенау и Шарнхорст, были опорой возрождения. Таким же, главным образом, был философ Фихте. Его «Размышления о немецкой нации»8 следует перечесть – ободряющее чтение для итальянцев 1944 года. Послушайте, что этот величайший немецкий философ говорит о римлянах:
«Что же вдохновило благородных римлян (чьи идеи и образ мышления живы и сегодня и воплощены в их скульптурных памятниках), что же вдохновило их на труды и жертвы, на страдания, которые они вынесли во имя Отечества? Они сами дают четкий ответ: это была непоколебимая убежденность в вечности их Рима и определенное убеждение, что в этой вечности они сами будут жить в веках. И эта надежда, поскольку она имела под собой хорошую основу и приняла такую форму, в которой они непременно постигали ее, если приходили к ее осознанию сами, – эта надежда их не обманула. То, что действительно было вечным в их Вечном городе, продолжает жить и сегодня (и они, следовательно, продолжают жить среди нас) и будет жить до скончания времен»[138].
Вследствие огромной цены, которую мы заплатили сегодня, крайне необходимо, чтобы чувства римлян стали движущей силой итальянцев; а именно – убеждение, что Италия не может погибнуть. Итальянцы должны задать себе тот же вопрос, который Фихте задавал в одной из своих лекций немцам:
«Мы должны прийти к согласию, – сказал он, – по следующим вопросам: 1) Верно ли, что немецкая нация существует, и есть ли угроза возможности ее непрерывного существования ценой ее особого и независимого характера? 2) Достойна ли она сохранения своего существования? 3) Есть ли надежное средство ее сохранения, и если есть, то какое?»
Пруссия ответила на эти вопросы, послав дивизии Блюхера к Ватерлоо. Что касается Италии, мы можем ответить, что итальянская нация существует и будет существовать, что она достойна существования, и чтобы сохранить нацию, крайне необходимо, чтобы два фактора, которые сегодня лежат грузом на ее сознании – поражение и презрение, – а последний самый серьезный, были стерты способом единственно возможным и неоспоримым: путем возврата к борьбе бок о бок с нашим союзником, или – лучше, союзниками, водрузив раз и навсегда старый флаг фашистской революции, флаг – из-за которого мир разделился на два противоположных лагеря.
Война, которая началась из-за невозможности получения немецкого коридора через польскую территорию, уже закончилась; сегодняшняя война – это настоящая война убеждений, преображающая государства, людей и континенты.
В дневнике, который я вел в Ла-Маддалене и который однажды, вероятно, увидит свет, я писал:
«Неудивительно, что люди свергают идолов, которых они сами же и создали. Вероятно, это единственный способ поднять их до обычного человеческого роста».
И ниже:
«Через короткий промежуток времени фашизм вновь засияет на горизонте. Во-первых, из-за преследований, которым он подвергнется со стороны «либералов», показывая таким образом, что свобода – это то, что мы оставляем для себя и в чем отказываем другим; и во-вторых, из-за ностальгии по «старым добрым временам», которая мало-помалу начнет подтачивать итальянское сердце. Всех тех, кто участвовал в европейской, и особенно в африканских войнах, ностальгия будет мучить сильнее всего. «Африканская болезнь» унесет тысячи».
Возможно, однажды…
«Когда Наполеон закончил свою карьеру из-за того что был настолько простодушен, что доверился рыцарству британцев, двадцать лет его эпической борьбы подвергались ругани и проклятиям. Многие французы того времени – а также некоторые наши современники – осудили его как злодея, который, чтобы реализовать свои дикие мечты завоевателя, привел миллионы французов на бойню. Даже его политическая деятельность оценивалась неверно. Сама империя рассматривалась как анахронический парадокс в истории Франции. Шли годы. Завеса времени опустилась над прежними сражениями и страстями. Франция жила и после 1840 года продолжала жить в блестящем русле наполеоновских традиций. Двадцать лет Наполеона представляют собой больше чем историческое явление, это факт, теперь неотделимый от французского национального сознания. Возможно, что-то подобное произойдет в Италии. Десятилетие между Примирением[139] и окончанием войны в Испании, десятилетие, которое подняло Италию на уровень великих империй, десятилетие фашизма, который позволил каждому человеку нашей расы в любой точке мира высоко держать голову и гордо называть себя итальянцем. Людей этого десятилетия будут восхвалять во второй половине этого века, несмотря на то что в этот трудный момент народ пытается стереть память о нем».
И еще одна выдержка из моего дневника в Ла-Маддалене:
«Для искупления грехов необходимы страдания. Многим миллионам итальянцев не сегодня, так завтра придется ощутить на себе, что означают поражение и бесчестье, что значит потерять независимость, что значит являться инструментом иностранной политики, вместо того чтобы определять ее, что значит полное разоружение. Горькая чаша должна быть испита до дна. Только упав в пропасть, можно подняться к звездам. Только гнев, вызванный огромным унижением, даст итальянцам силы для возрождения».
Глава XV
«Аист» над Гран-Сассо
В истории каждой эпохи и каждой нации существуют рассказы о побегах и о драматических, романтических, а иногда и фантастических спасениях; но мое собственное спасение кажется даже сегодня, по истечении времени, наиболее невероятным, наиболее романтичным и в то же время наиболее современным с точки зрения используемых средств и методов. И оно уже поистине стало легендой[140].
Я никогда не тешил себя надеждой на освобождение итальянцами, даже фашистами. То, что некоторые из них намеревались освободить меня, – несомненно; то, что здесь и там группы наиболее убежденных фашистов даже разрабатывали планы спасения, – вне всякого сомнения; но дальше планирования дело не пошло. С другой стороны, люди, которые были в состоянии осуществить такой план, находились под строгим наблюдением и не имели необходимых средств для его осуществления.
133
Сокрушительному поражению, которое потерпела прусская армия в сражении при Йене и Ауэрштадте (14 октября 1806 г.), едва ли предшествовали героические действия с ее стороны. Герцог Брауншвейгский также не погиб на поле поя.
134
Иоганн фон Мюллер (1752–1809), известный швейцарский историк, был призван в Берлин из Вены в 1804 г. в качестве королевского историографа, перед которым была поставлена специальная задача написания истории Фридриха Великого. В Берлине он стал одним из наиболее непримиримых оппонентов Наполеона, выдающимся членом военной партии. Когда после Йены Наполеон вступил в Берлин, Иоанн фон Мюллер, оставшийся там после бегства двора, изменил свой тон после разговора с императором (20 ноября 1806 г.), заявив, что Бог дал Его Величеству империю и весь мир. Вызванный в Фонтенбло в 1807 г., он занял пост заместителя государственного министра в новообразованном Королевстве Вестфалия.
135
13 октября 1806 г., то есть накануне битвы при Йене, Гегель писал своему другу Нитхаммеру сразу же после занятия города: «Я видел императора, эту душу мира» («Den Keiser, diese Weltseele, sah ich…»), который ехал через город, чтобы осмотреть позиции; это поистине удивительное ощущение – видеть эту личность, которая, находясь здесь, в этой точке, охватывает весь мир и господствует над ним» (Гегель. Сочинения. Приложение: К. Розенкранц, Жизнь Гегеля. Берлин, 1844, с. 229).
136
Принц Филиппо Андреа Дориа Памфили, хорошо известный своим бескомпромиссным отношением к фашизму, после освобождения Рима 11 июня 1944 г. был назначен генералом Хьюме, главой союзного военного правительства, синдако – мэром города.
137
Граф В.Ф. фон дер Шуленберг, родившийся в Кенерте (1742), прусский министр; позднее один из лидеров пацифистской партии, стремящейся к нормализации отношений с французами. Во время войны 1806 г. – губернатор Берлина; после Йены он выпустил знаменитое обращение к берлинцам, «Первый долг граждан – сохранять спокойствие». Смещен после заключения Тильзитского мира, перешел на службу к королю Жерому.
138
Фихте И.Г. «Размышления о германской нации» («Re-den an die deutsche Nation»), 8-я беседа. Собрание сочинений. Т. VII, Берлин, 1846, с. 384.
139
Примирение, т.е. Латеранские соглашения от 11 февраля 1929 г., которые регулировали отношения между итальянским государством и папским престолом и определяли временную власть папы.
140
Рассказ Муссолини о его пребывании в Гран-Сассо и его освобождении можно сравнить с рассказами менеджеров отеля «Кампо Императоре», где его содержали (см. далее).
- Предыдущая
- 35/77
- Следующая
