Мемуары 1942–1943 - Муссолини Бенито - Страница 62

• Предыдущая
• 62/77
• Следующая

Кроме игры ему разрешалось слушать радиоприемник – немецкие, итальянские станции, а также радиостанции союзников. Он не выказывал признаков смущения, когда в передачах упоминалось его имя.

На следующий день после перемирия, утром 9 сентября, он сказал своему слуге, что плохо себя чувствует. Это вызвало определенное беспокойство. Файола был очень обеспокоен и немедленно послал за армейским доктором, лейтенантом Мачиокки, который нашел небольшое обострение, и только. Муссолини нравилось, когда он оказывался в центре внимания и все – слуга, персонал отеля – обсуждали состояние его здоровья.

Однажды, когда горничная Лиза Москарди, которая следила за его постельным бельем, пожаловалась на боли в распухшем колене, диктатор предложил ей бинты и мазь и сказал с улыбкой: «Мужайтесь, дитя мое! Только представьте, что я испытываю боль в течение восемнадцати лет!» А на следующий день он спросил, не беспокоит ли ее колено…

Днем 10 сентября префект Л'Акуилы звонил дважды, чтобы поговорить с инспектором Гуэли, который уехал в город в семь часов, чтобы встретиться с префектом. В это время Файола подготовил оружие и ручные гранаты, расставил вокруг часовых и отправил взвод под командованием сержанта в гостиницу «Дука делли Абруцци», находившуюся на вершине горы Портелла, с которой можно было наблюдать весь склон к северу от хребта Гран-Сассо. Ожидали нападения немцев. В 8.30 вечера низко над отелем пролетел самолет с яркими огнями. Муссолини сказал, что это самолет немецкого Красного Креста. Приблизительно час спустя, в десять часов, Гуэли вернулся в «Кампо Императоре». По его словам, повода для беспокойства не было; единственное, что он узнал в Л'Акуиле, что по направлению к городу, как было замечено, двигалась немецкая колонна. Вместе с Гуэли в «Кампо Императоре» прибыл новый управляющий отелем, который должен был сменить сеньору Иурато. Это было связано с тем, что неразумно было оставлять во главе отеля женщину ввиду возможного нападения немцев.

Муссолини оставался спокойным и не задавал никаких вопросов.

Утром 11 сентября он был очень спокоен. Можно даже сказать, что по какой-то причине он пребывал в хорошем настроении. Он поговорил с новым управляющим и, узнав, что тот был ранен во время войны, спросил, где он получил ранение. «В Албании, на Томори».

Муссолини сказал: «Альпийские стрелки, которые сражались в Греции, проклинают меня, но они не правы. Там меня также предали». Затем он привычно скривил губы и сказал изменившимся голосом: «Серена построил этот отель; мне он очень нравится. Несколько лет назад мои дети приезжали сюда кататься на лыжах. Меня тоже сюда несколько раз приглашали, но у меня не было времени приехать…»

Перед самым ужином в гостиницу зашел пастух из Абруцци, чтобы купить немного вина. Всем гражданским лицам было запрещено заходить сюда, и между пастухом и охранником начался спор. Проходивший мимо Муссолини услышал ругань и приказал пропустить пастуха. Затем он провел гостя к столу и потребовал вина. Прежде всего он спросил пастуха, какие улучшения принес фашизм в овцеводство. Но пастух не видел никаких улучшений и ответил, фамильярно обращаясь к Муссолини на «ты» и положив свою мозолистую руку ему на плечо: «Ты не прав; ты ввел слишком большие налоги и допустил слишком много воровства…»

Муссолини это, казалось, позабавило, и он продолжал спрашивать: «Что ты думаешь о войне, которая так печально закончилась?»

«Слишком много ворья кругом, – ответил крестьянин. – Слишком многие жирели на хлебе, пока он доходил до солдатских ртов».

Наконец горец поднялся, прощаясь, он по-дружески пожал Муссолини руку и произнес, словно обращаясь к старому другу: «Береги себя, Муссолини, и спасибо за вино».

После этого Муссолини поднялся в свою комнату, чтобы поужинать. Перед традиционной карточной игрой пленник сказал несколько слов, которые благодаря легкости тона создавали впечатление, что он рассчитывает, что пребывание в горах будет продолжительным. Он сказал управляющему отеля: «Мне сказали, что вы отличный лыжник. Как вы полагаете, когда выпадет первый снег? Я бы не прочь снова встать на лыжи».

Узнав, что иногда снег здесь выпадает уже в начале октября, он обрадовался и добавил: «Будем надеяться, что снег скоро выпадет. Вы должны дать мне несколько уроков».

Вечером по радио сообщили об условиях перемирия, подписанного Бадольо. Поздно ночью, в 3 часа, слуга Муссолини принес лейтенанту Файола письмо, в котором содержалось следующее:

Файола тотчас вскочил с кровати и бросился в комнату Муссолини. Когда он добежал до спальни, он увидел, что будущий самоубийца неловко размахивает бритвой «Жиллетт», словно пытается вскрыть себе вены на запястье. Бедный Файола, переволновавшись, сам попытался ободрить своего подопечного и в конце концов, забрав у него бритву, вновь отправился в постель.

На следующее утро, 12 сентября, когда Муссолини завтракал с Гуэли и менеджером отеля, он выразил свое глубочайшее удивление по поводу того, что итальянские войска позволили немцам оккупировать Рим без сопротивления. Мол, если бы он находился там, события приняли бы другой оборот. «Представьте, например, что немцы попытались взять «Кампо Императоре». Мы бы их в порошок стерли!», – сказал Файола с гордостью. Что касается дуче, приказ, который Бадольо отдал его охранникам, по словам Файолы, гласил: «Немцы не должны взять его живым».

Было уже половина второго, когда раздался оглушительный рев моторов. Все выбежали на улицу. Видны были около десяти самолетов с планерами на буксирах. В этот момент планеры отделились от самолетов и начали спускаться. Все были в смятении. Никто и не думал отдавать приказы. Полицейские покинули пулеметный пост без малейшей попытки открыть стрельбу и укрылись в отеле. Винтовки и ручные гранаты, розданные два дня назад, так и не были использованы. Взвод, находившийся у гостиницы «Дука делли Абруцци», обратился в бегство вниз по северному склону. Они вернулись лишь на следующее утро, когда какое-то время все было тихо. Файола также бросился в отель и побежал на второй этаж, крича как безумный: «Немцы, Ваше превосходительство!»

В то время когда происходила эта любопытная и жалкая сцена, планеры начали беспрепятственно приземляться. Люди, стоящие в дверях, увидели, что из первого, который опустился в 220 метрах от отеля, появился итальянский полицейский генерал Солети, за которым шел немецкий офицер, упираясь ему в спину автоматом. Одновременно немецкий унтер-офицер появился из другого планера и спокойно начал снимать на пленку все происходящее. Солети двигался в направлении отеля, крича: «Не стреляйте!»; шедший за ним офицер потребовал Гуэли.

Гуэли стоял в холле. Файола также спустился вниз.

Немец спросил его: «Дуче жив?»

«Жив», – был ответ. И это было провалом строжайшего приказа, который всего лишь часом ранее лейтенант Файола поклялся выполнить любой ценой.

В это время планеры, одиннадцать в общей сложности, опустились на землю одновременно с «Аистом»[283]. Этот самолет, как позднее писали газеты, имел специальную конструкцию, отличную от оригинальной модели, перестроенную таким образом, чтобы можно было взять на борт шесть человек вместо двоих. В общей сложности сто тридцать немцев во главе с капитаном спустились с воздуха. Среди них были также лейтенант, прекрасно говоривший по-итальянски, и несколько унтер-офицеров. У каждого был автомат, два револьвера и несколько гранат.

Немцы окружили отель на случай оказания сопротивления.

Но Муссолини выглянул из окна и прокричал по-итальянски и по-немецки: «Остановитесь! Не стреляйте! Не надо крови!» И действительно не было сделано ни одного выстрела. Немцы, увидев Муссолини на балконе, устроили что-то вроде восторженной демонстрации, крича: «Ду-че! Ду-че!»

• Предыдущая
• 62/77
• Следующая