Мемуары 1942–1943 - Муссолини Бенито - Страница 70

• Предыдущая
• 70/77
• Следующая

Муссолини был прекрасно осведомлен обо всем этом и накануне переговоров в Вене поспешил заверить Гитлера, что меры, принятые им на границе Греции и Югославии, имели своей целью обеспечение безопасности от возможных враждебных действий со стороны этих стран. Он признал, что его соглашение с Гитлером о сохранении мира на Балканах остается в силе; Италия не будет предпринимать никаких военных действий на Балканах.

Во время следующей встречи двух лидеров в Бреннере 4 октября Гитлер продемонстрировал свою определенную антирусскую настроенность и теперь уже был готов признать важность Средиземноморского театра военных действий. Было достигнуто полное соглашение по всем вопросам. Никогда фюрер не казался столь откровенным, и Муссолини отбыл в настроении высшего удовлетворения[309]. Редко достигалось такое согласие между двумя диктаторами.

Менее чем через неделю, 10 октября, немцы вошли в Румынию. Этот неожиданный шаг наполнил Муссолини яростью. Манера Гитлера осуществлять все свои удары, не ставя его в известность об этом, уже давно раздражала Муссолини. Теперь его недовольство достигло предела. Сейчас настала его очередь, он поклялся поставить Гитлера перед свершившимся фактом. «В следующий раз Гитлер узнает из газет о том, что я напал на Грецию»[310]. И таким образом был решен вопрос об агрессии против Греции.

В августе Муссолини был бы удовлетворен завоеванием Корфу и приграничного района Тсамурия. Теперь в отместку за Румынию его удовлетворило бы только завоевание целой страны.

Жаждущий преподнести Гитлеру сюрприз, Муссолини постарался, чтобы время не было упущено. Сейчас уже понятно, почему так внезапно 14 октября, без возникновения каких-либо новых факторов в греческой ситуации, дата нападения была определена и было созвано «историческое совещание».

Неожиданность этого решения подтверждается несколькими надежными свидетельствами, из которых два могут быть процитированы. Всего за несколько дней до этого тогдашний начальник штаба армии маршал Грациани прибыл в Рим из Африки, чтобы доложить о ситуации там. В тот момент план нападения на Грецию не обсуждался. «Таким образом, 5 октября я отбыл из Рима, и меня, как начальника штаба армии, не проинформировали о том, что должно было произойти»[311].

Он мог объяснить такое молчание только предположением о тайном сговоре своих соперников – Бадольо и Роатта. На самом деле они знали не больше, чем он, поскольку ничего не «затевалось» против Греции до импульсивного решения дуче 14 октября.

У итальянского посланника в Афинах, со своей стороны, также создалось впечатление, что после того, как в августе кампания в прессе неожиданно затихла, восстановились нормальные отношения. Поскольку в течение последующих недель никаких новых вопросов не поднималось, он поздравил себя с улучшением ситуации, убежденный в том, что с любой рациональной точки зрения опасность войны теперь была отсрочена. И лишь 23 октября, да и то случайно, он, к своему смущению и разочарованию, узнал о том, что нападение неизбежно[312].

За несколько дней до начала агрессии Муссолини почувствовал угрызения совести из-за того, что скрывал от Гитлера свое намерение, которое шло вразрез с их соглашением. С другой стороны, он боялся, что немецкое вето может испортить его игру. Чтобы заглушить свои сомнения, в то же время не отказываясь от запланированного сюрприза, он решил послать Гитлеру (который в это время отправился на встречу с генералом Франко и маршалом Петеном) письмо с сообщением о запланированных действиях. Написанное 22 октября, письмо было помечено более ранней датой – 19-м, и были приняты меры, чтобы письмо не попало к Гитлеру вовремя[313].

В действительности только 28 октября, когда Гитлер прибыл во Флоренцию, чтобы встретиться с Муссолини, он узнал, что нападение началось в этот самый день. Таким образом Муссолини добился своего.

Гитлер, скрыв свое раздражение, не высказал возражений. Через несколько недель, однако, когда провал кампании стал очевидным, он послал Муссолини под видом торжественного утешительного послания сокрушительное осуждение его действий. Он приезжал во Флоренцию, как он теперь открыто писал, чтобы обсудить ситуацию в Греции, чтобы заставить дуче отложить нападение и выработать план кампании, который при условии его осуществления в более поздние сроки обеспечил бы, с помощью немцев, быстрый успех. Не щадя его чувств, подвергая его унижению, он безжалостно и почти с удовольствием увеличил контрастность серьезной опасности – психологической и стратегической, – которую спровоцировал неудачный удар против Греции; опасности, которая вполне могла повлиять на ход всей войны.

Муссолини тут же ответил в манере слабого ученика, который знает, что он поступил нехорошо, но пытается увильнуть от ответственности, перекладывая вину на другие, не зависящие от него силы. Он не забыл выразить свое сожаление по поводу того, что письмо от 19 октября не было доставлено вовремя, чтобы Гитлер мог дать совет, которому бы он, как всегда, последовал[314].

Обмен письмами отмечает поворотный пункт в отношениях между двумя главами стран Оси. Муссолини, осознающий свой статус «старшего диктатора», до вступления Италии в войну мог время от времени осуществлять по собственной воле какое-либо руководство[315], с настоящего момента он был отодвинут раз и навсегда на подчиненные позиции.

С этого момента Муссолини в глазах Гитлера был помечен клеймом неудачника. Его действия могли быть прощены; его провал не мог получить прощения. У Гитлера не было иллюзий относительно того, какое влияние это препятствие окажет на правителей тех стран, которые присоединились бы к нему в том случае, если бы была достигнута победа. И у него также не было сомнений, каким образом нарушение равновесия на Балканах скажется на театре военных действий в России. Его планы в этом направлении, которые тогда созревали, были в значительной степени нарушены, и его испанский проект, на который он возлагал такие надежды, был полностью сорван. Отборные десантные дивизии, подготовленные для штурма Гибралтара, должны были использоваться для других целей, и от плана закрыть Средиземноморье, который был так важен для гитлеровской стратегии, необходимо было отказаться.

Его чувство обиды никогда не исчезало. Годы спустя, в конце декабря 1944-го, когда армии союзников сражались на немецкой земле, он прислал Муссолини это горькое послание в ответ на поздравительное письмо[316]:

• Предыдущая
• 70/77
• Следующая