Обитель мерцающих камней - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 8

Марч некоторое время наблюдал его мучения, а потом предложил:

— Иди сюда, поближе.

Из-под надвинутого на самые глаза одеяла в его сторону блеснул затравленный взгляд.

— Еще ч-чего!

— Парень, ты насмерть замерзнешь!

— Я останусь на с-своем месте, а т-ты — на с-своем!

Пауза.

— Эй! — негромко, но как-то очень отчетливо и зло сказал Реджинальд. — Ты что это обо мне подумал?

Взгляд темных глаз напротив стал еще более затравленным и несчастным, Роно сделал попытку отползти, но, очевидно, не ему было тягаться с Марчем в быстроте и силе. Двумя шагами преодолев разделяющее их расстояние, Реджи сгреб его за шиворот — ох, что-то здорово он приладился хватать его за шкирку! — поднял с земли и заглянул в лицо. Две ледяные ладошки что есть силы уперлись ему в грудь, из горла вырывался какой-то нечленораздельный лепет вперемешку с рыданиями. Марч смягчился.

— На тебя нападали, что ли? Да меня-то не бойся. Господи, ну почему ты такой холодный? Кровь тебя не греет?

Таща Роно за собой, Реджи вернулся на свое место, прижал к себе это скрюченное тело и накинул на себя и на него свой роскошный краденый плащ. Тощие одеяла пошли на подстилку. Некоторое время озноб еще сотрясал Роно, но потом, с головой завернутый в теплый мех, убаюканный на волне жара, шедшего от Марча, он, как показалось Реджинальду, отогрелся, всхлипнул и заснул. Эта истерика еще раз свидетельствовала, что у парня не все в порядке с головой. И этот интерес к его, Марча, интимной жизни он тоже никак не мог назвать здоровым. Ну кто бы мог подумать, что у него будет такая бешеная реакция на самый обычный походный приемчик, сплошь да рядом спасавший замерзающим жизнь? Не иначе, замешан тут какой-то подонок… Черт, за такое бы вешал! Реджинальд усмехнулся: последняя мысль была «графской». Он слишком привык чувствовать себя сильным, способным распространить свою силу на чью-то защиту.

Он осторожно обхватил рукой костлявые плечи. Житейская беспомощность Роно растрогала его. Он тоже знал, что для таких мир — не масленка. Обидеть его может любая мразь. Он задумался, сколько лет могло бы быть Роно. На вид, из-за общей тщедушности, он не дал бы тому и восемнадцати. Бороды, во всяком случае, у него не было и в помине. Но речи делали его старше.

Проснувшись на следующее утро, Роно долго не решался высунуть голову из-под плаща. Лицо пылало, как после хорошей бани: от жара, накопившегося за ночь в этом импровизированном спальном мешке, и от стыда за вчерашнюю несдержанность, причиной которой послужило крайнее физическое страдание, выпустившее из клетки все потаенные комплексы.

Когда он таки выглянул наружу одним глазком, то увидел, что роли их поменялись. Марч сидел у костра, побритый и довольный, а в котелках что-то булькало. Покрывавший траву изморозный узор медленно таял в лучах встававшего солнца: утро обещало быть ясным.

— Поднимайся! — крикнул ему Реджи. — Завтрак готов!

Роно шмыгнул мимо него на берег, смочил ладошки и слегка потер ими щеки и нос. Потом, встав на колени, внимательно вгляделся в свое отражение в озерной воде. Видимо, оно ему не понравилось, потому что ударом кулака он разбил водяное зеркало в круги и брызги.

Ледок, за ночь затянувший прибрежье, был в этом месте взломан: Реджи умывался здесь раньше. Сила его воли представлялась Роно заснеженным, сверкающим в вышине, недоступным пиком, взирать на который можно было лишь задрав голову: очень уж студеной была вода. Ограничив свой мазохизм этой пародией на умывание, Роно вприпрыжку помчался отогреваться у костра.

— Ничего не понимаю! — шутливо возмутился он, грея ладони о жестяную кружку. — Кофе у тебя получился лучше.

— К твоему сведению, — жуя горбушку, отвечал ухмыляющийся Реджи, — прежде чем стать рыцарем, я тоже был оруженосцем. Но в транс не впадал, а потому имел возможность научиться кое-чему полезному.

— Поня-а-тно!

Оба с интересом поглядывали друг на друга из-под ресниц. Ситуация озадачивала Роно: будучи практически штатным имиджмейкером своего короля, он привычно пытался разложить по полочкам составляющие образа Реджи Марча. Но тот, не разлагаясь на составные, целиком умещался на одной полке, с надписью — «хороший парень». Сейчас от него веяло несокрушимой, почти физически ощущаемой силой. И теплом. Впрочем, в источаемом им жаре Роно имел возможность убедиться.

И еще его рыцарь был молчалив. Когда он молчал, то казался умным. Это настораживало. Он как будто всерьез вознамерился заставить Роно смотреть на себя снизу вверх, а эта позиция, признаться, лишала Роно равновесия. Вообще, все было не так, как ожидалось. Окопавшись в Обители, Роно преследовал двоякую цель. Во-первых, ему хотелось понаблюдать за воздействием чар этого места на субъекта с толстой шкурой, не обладающего магическими способностями даже в зачатке, сиречь на Реджи Марча. А во-вторых, сам он никогда не оставался здесь надолго и после каждого паломничества чувствовал себя переполненным невесомой магической силой, божественно бездумным и легким. Ему хотелось попытать себя на максимум этого состояния, довести его до логического предела, ощутить магическое всевластие или по крайней мере выяснить, на что он сам в принципе способен. Сумму усвоенного волшебства он предположительно ставил в прямую зависимость от проведенного здесь времени. Действительность озадачивала его: с момента прибытия он не почувствовал в себе никаких изменений. Как будто и не Обитель была кругом, а берег простого озера, необыкновенно безжизненный и тихий. Все было не так, как всегда. Роно глянул через костер. Не Марч ли в этом виноват? Возможно. Этой ночью он дал ему куда больше, чем когда-либо давала Обитель.

— Спасибо, — буркнул Роно. А поднять глаза при этом у него почему-то не достало сил.

— За что? — поинтересовался Реджи.

— За твое тепло. Кроме оплеух, я никогда ничего не получал даром.

— Так ли уж даром? — съязвил Марч.

— Что?

— Ну, оплеухи.

— Что же делать, когда кругом — одни глупцы?

— Могущественные глупцы, — поправил Реджинальд, назидательно подняв палец вверх, и, помолчав, предложил: — Расскажи о себе.

Роно пожал плечами в знак того, что не видит в своем жизнеописании ничего интересного, и развязал язык.

Когда он впервые осознал себя, кругом была нищета. Он помнил, что самым первым его ощущением, сохранившимся надолго, был голод. Кроме того, он сильно мерз. Он не знал, отличался ли он чем-нибудь от прочих детей, да, сказать по правде, он и не помнил толком, кто был тогда вокруг, все в памяти тех лет покрылось копотью и словно куталось в лохмотья. Наверное, все-таки отличался, потому что родители, или кто-то, кто худо-бедно их заменял, продали его чернокнижнику Билиссо. Им было наплевать, что тот сделает с мальчишкой. Билиссо взял Роно в ученики. Не сказать, чтобы они хорошо ладили: у чародея был нелегкий нрав… и тяжелая рука. Роно прислуживал ему, а Билиссо его обучал. Привязанности меж ними не возникло, во всяком случае, со стороны Роно. Вокруг Билиссо постоянно плелись какие-то интриги, он все время сражался с целым сонмом недоброжелателей и, победив всех, стал-таки королевским волшебником. Жизненный успех слегка смягчил его характер, и, возносясь на эту высоту, он не позабыл Роно и оставил его при себе. Вместе с Ричардом, считавшим, что святому долгу отвоевания у сарацин Гроба Господня немного черной или белой магии придется не во вред, Билиссо отправился в крестовый поход, но климат Аравии оказался для него слишком суровым, и он отдал дьяволу свою неправедную душу, а Роно унаследовал его шаткий пост вместе со всеми косыми взглядами, недоверием и шепотками за спиной. Или, согласно версии рассказчика, это Ричард его самого, Роно, унаследовал.

— Какое-никакое, а все-таки это было положение, — заметил Реджинальд. — Одет, накормлен и в тепле. Как ты мог все бросить единым махом?

— Были у меня соображения насчет этого положения, — усмехнулся Роно. — От Ричарда надо было уходить. На горизонте маячили две возможности. Первая: Ричард немолод. Когда он умрет, его преемники и бароны сразу отправят меня на костер. Вторая: если он разочаруется во мне, то сделает это сам. А он бы непременно вскорости разочаровался.