Вечные всадники - Байрамукова Халимат - Страница 18

• Предыдущая
• 18/42
• Следующая

Абдул издали одобрительно наблюдал эту картину – пусть учится, думал он о сыне, хотя был готов на выручку, если понадобится.

Борьба Солтана и жеребенка длилась довольно долго. Первым устал Туган. А может быть, он просто решил уступить.

Когда, заметив, что борьба кончилась, Абдул подошел к ним, сын все еще держал судорожно обеими руками недоуздок и посмотрел на отца невидящими глазами; пот омывал лицо мальчика, черкеска его была на спине мокрая.

– Молодец, – коротко сказал отец, перехватил недоуздок и повел дрожащего Тугана к привязи. – Главное ты уже сделал, а привязать Тугана надо вот так, смотри.

Отец показал, как это делают, привязал жеребенка у пристенной кормушки, где был уже корм.

Время шло к обеду. Отец и сын направились домой совершенно усталые. Солтану было приятно, что он все-таки сумел укротить Тугана, но, с другой стороны, он боялся, что их дружбе теперь придет конец.

Его размышления прервал отец:

– Чем породистей лошадь, тем тоньше и сложнее у нее характер, а значит, и работать с ней трудней, надо искать к ней особый подход. Вот вы с Туганом были друзьями… Я говорю «были», потому что он сейчас видит в тебе врага; ты посягнул на его волю. И тебе надо будет снова завоевать его доверие, но уж если завоюешь, то это навеки! Он навсегда станет твоим верным другом…

– А как это сделать?

– Я думаю, ты уже это умеешь: лаской, заботой, вниманием. На все это нужно, правда, время. Я боюсь, как бы у тебя в школе дела не пошли худо, – высказал Абдул свои опасения.

– Отец, за мои уроки не бойся. Я буду успевать. Надо же для маршала готовить настоящего скакуна, правда?

«Вот как! Он решил Тугана готовить для маршала…» – подумал Абдул.

…Туган не дотрагивался до корма. Хотелось вырваться на волю, он несколько раз попробовал сделать это, но не тут-то было – чембур крепок, как стальная цепь. И жеребенок затосковал. К концу дня он стоял уже почти без движения, понурив голову. Из глаз его медленно стекали слезы.

Вот в таком состоянии и нашел его вернувшийся с обеда Солтан.

Увидев Солтана, Туган отпрянул назад, насколько позволял чембур. Когда Солтан попробовал погладить его, жеребенок затрясся и стал метаться, но все же мальчик не переставал гладить своего любимца и приговаривать:

– Я не хотел тебя обидеть, мой славный Туган… Ты же пока маленький и не знаешь того, что на тебе будет со временем ездить сам маршал, и я должен тебя к этому готовить. Вот и слушайся… Я же люблю тебя, дурачок!

Солтан почувствовал, что жеребенок сдается: Туган слегка повернул в его сторону голову и повел ухом, как бы стараясь понять слова.

Это уже было началом примирения.

Так в течение десяти дней жеребята проходили обучение: привыкали к недоуздку, были на привязи, за исключением тех минут, когда Солтан и другие ребята, которые взяли шефство над жеребятами, водили своих питомцев на прогулку.

Теперь Туган соглашался, хоть и настороженно, признавать Солтана, держал голову спокойно, когда мальчику приходилось снимать и надевать недоуздок.

Наконец жеребят вывели обучать аллюру.

Это был морозный день, снег блестел на солнце так, что глазам больно. Вывели всех жеребят. Возглавлял шествие верхом на своем коне Абдул. Солтан и его школьные друзья, несущие шефство над жеребятами, тоже верхами, держались по сторонам табунка.

Абдул ехал к водопою шагом, за ним двигались неторопливо и жеребята. После водопоя им дали некоторое время побродить, чтобы они надышались свежим воздухом.

– Ну, а теперь начнем приучать их к аллюрам, пусть укрепляют мускулатуру! – сказал однажды Абдул ребятам.

На этот раз он двинулся к водопою лёгкой рысью. Резво бежали за его конем жеребята.

Настал день, когда жеребят стали обучать галопу. Они были очень рады тренировкам, удивительно смышленно ухватывали повадки и темп бега коня, на котором скакал впереди Абдул.

…Туган быстро рос, повеселел, мускулы переливались под его тугой кожей. Он уже умел давать ножку, чтобы Солтан мог в один и тот же день каждого месяца делать «раскрючовку» – расчищать ему копыта. Такая процедура жеребенку нравилась.

Шерсть его блестела, как атлас, грива становилась все шелковистее. Очень заботливо холил Солтан своего питомца.

До недавнего времени Абдул обычно сам ухаживал за домашним скотом: вставал чуть свет, ложился поздно, но зато каждый во дворе получал свое вовремя. Только кур Абдул никогда не кормил, считая это недостойным для мужчин занятием.

Теперь вся эта работа перешла к Солтану.

Вот и сегодня он встал рано, причем проснулся сам. Сначала вывел корову из сарая и привязал ее, чтобы мать могла подоить. Задал ей зеленое душистое сено. С отцом накосили!

Овцам дал корм в яслях под навесом, куда «проклятый» баран и не думает подойти, а ждет, пока Солтан вынесет Медному казану варево и выльет его в деревянное корыто. Они будут завтракать вдвоем, но охотно примут в свою компанию Серого и петуха.

Марзий вынесла кукурузу и высыпала курам. Кинулись к ней также баран и ишак, чтобы слегка закусить перед завтраком. Впрочем, Серому Солтан вынес еще и разрезанную на мелкие куски тыкву. Ишак ее любит, а Медный казан поглядывал с презрением: как можно есть такую гадость? «Можно!» – считает петух. Он поклевал желтое мясо тыквы, баран тоже с аппетитом попробовал ее.

Убирая в хлеву, Солтан услышал знакомую музыку кузнеца Идриса, звонкий стук молота по наковальне. Одновременно донесся с минарета мечети призыв муэдзина к утренней молитве. «Значит, уже семь часов», – понял Солтан.

Руки кузнеца Идриса, вооруженные молотком, способны творить во время тяжелого труда настоящую музыку. Что ни удар по наковальне – новый звук, так и нарастает мелодия. В Аламате говорили, что самые искусные певицы аула слагают свои лучшие инары [20] не иначе, как по мелодиям кузнеца.

Без этих мелодий не могли обойтись не только девушки, но и старая Даум. Как только утром рано кузнец начинал свою работу, из расположенной напротив сакли выходила Даум, поднималась на крышу, устраивалась у глиняной дымовой трубы, вытаскивала прялку-вертушку и начинала прясть свою пряжу. Она уверяла всех, что под «музыку» кузнеца ей работается легко, а главное – больше пряжи получается за день.

Пожалуй, только муэдзину, пять раз в день призывающему с минарета правоверных к молитве, мешает «музыка» кузнеца: муэдзин из-за нее сбивался все пять раз с такта. Он должен призывать мерным, певучим, протяжным голосом, а вместо этого незаметно для себя подстраивается под быстрый перезвон кузнецкой мелодии, тем более что Идрис во время пения муэдзина старается стучать по наковальне особенно лихо. Спускаясь с минарета мечети, муэдзин каждый раз трижды плевал в сторону кузнеца и давал себе обещание больше не поддаваться мелодиям нечестивца.

«И чего ради дряхлый муэдзин пять раз в день поднимается на высокий минарет, – думает Солтан, – если, кроме деда Даулета, никто с Главной улицы аула не ходит в мечеть? А деду Даулету он мог бы просто крикнуть из-за своего плетня и напомнить о намазе».

С чувством гордости за выполненную по хозяйству мужскую работу Солтан отправляется в школу. Она находится в центре аула, на Главной улице, двор ее огорожен нарядным штакетником и обсажен высоченными пирамидальными тополями.

Главная улица недаром называется Главной, ее протяженность— пять километров. На одном конце раскинулся конезавод имени Буденного, а другим концом улица упирается в невысокую гору, покрытую хвойным лесом. Улиц и переулков в Аламате много, но Солтану кажется, что вся жизнь аула течет по Главной. Если девушке справили новый наряд, то она обязательно выйдет в нем на Главную улицу, глядя по сторонам: заметили ли люди, особенно парни, как красив наряд? И девушки пусть заметят, умрут от зависти.

Из переулка сюда, на Главную, выскакивает всадник на лихом коне, гарцует вовсю, хочет, чтобы любовались им, хотя и боится, как бы кто не сглазил ему коня.

• Предыдущая
• 18/42
• Следующая