Узурпатор - Мэй Джулиан - Страница 57
- Предыдущая
- 57/93
- Следующая
— Голду?
— Ну что заладил — Голду да Голду! В этот раз я назвал девчонку Карин. Она тоже быстро выросла, и мы поселились в деревне первобытных, тут, на острове. Карин была уже ближе к фирвулагам, чем к нам, и это отпугивало местных парней. Да и меня они побаивались. Словом, жили мы не тужили. Потом Карин родила дочку, твою Голду. Как-то ночью налетела Летучая Охота из Мюрии — тану прежде часто наведывались на Керсик — и всю деревню с землей сровняла. Уцелели только я и маленькая Голда. Мы спрятались вот здесь, в пещере… Давно это было…
— А когда Голда подросла, ты тоже взял ее? — медленно выговорил Бог.
Айзек попятился, как громом пораженный, споткнулся о свой узел и растянулся на каменном полу.
— Нет, нет! Ее я не трогал!
Тяжело дыша, он зарылся поглубже в скатанный мех. В тусклом свете блеснуло сапфировое лезвие, приближаясь к узорчатой застежке золотого торквеса на горле Бога.
— Проклятый ублюдок! — прошипел старик. — Сколько лет я мечтал прикончить хоть одного из вас!
— Что ж ты медлишь? — спросил Бог.
Айзек Хеннинг костлявыми пальцами стиснул рукоять ножа.
— Ненавижу! Ненавижу тебя! Ты разрушил все, всю нашу жизнь! Но теперь тебе тоже конец! Всем нам… — Старческое тело внезапно свело судорогой; Айзек выронил нож, закрыл лицо руками и зарыдал.
Вошла Голда — высокая, вся сверкающая чистотой и совершенно голая, только в волосы вплела дикий апельсиновый цветок.
— Глупый старик, я же велела тебе убираться! — Она улыбнулась Богу и пояснила: — Дедушка один раз попробовал меня обидеть. Я тогда еще совсем маленькая была, но сумела его проучить. Покажи Богу, дедушка.
Айзек, всхлипывая, приподнял набедренную повязку и показал, как своенравная девица, в чьих жилах течет кровь фирвулагов, может проучить того, кто пытается ее изнасиловать.
— А теперь уходи. Оставь нас.
Старик уполз, а Голда, притащив какие-то вещи из глубины пещеры, принялась наряжать своего Бога. Она вертела его легко, как куклу, а он, объятый ужасом, даже не замечал этого.
Надо же, летать так высоко — и пасть так низко! Он помимо своей воли нарушил самое страшное табу обеих рас. Фирвулажка! Так вот почему она такая большая и сильная, такая жизнеспособная! А ее старый, скрюченный отец-дед когда-то был дюжим человеческим самцом.
— Сегодня первое полнолуние с той поры, как ты очнулся. — Она немного помолчала. — Ты ведь убьешь эту гниду, правда? Сделаешь это для меня, как только сможешь?
Бог не ответил. Только теперь он понял, что за одежду натянула на него Голда — стеганую куртку и штаны из пузырчатой ткани, покрытой тонкой металлической сеткой, — исподнее под его стеклянные доспехи. И теперь облачала его в сами доспехи-набедренники, налокотники и все прочее, за исключением потерянной правой рукавицы. Вот его подбитые золотом латы с лучезарной эмблемой, усыпанные розовыми камнями. Теперь очередь за шлемом
— как ослепительно сверкают во тьме грани и геральдический гребень жар-птицы! Голда оставила забрало поднятым, а сзади подоткнула мех, чтобы шея не кособочилась от непривычной тяжести.
Но ему все равно было очень неудобно. Рыцарская сбруя шипами вдавилась в сверхчувствительное тело. Унижение, отвращение, ненависть переполняли его, словно клокочущая магма.
Доспехи засияли как солнце.
— О-о, мой Бог! — в восторге закричала Голда. — Бог Света, Красоты и Радости!
Она встала перед ним на колени, отогнула набедренники и принялась творить священный акт идолопоклонства. Ее крупное тело отливало цветом персика, оттененным эбонитово-черными уголками. Помимо своей воли он оживал, откликаясь на ее желание.
— Нет! — Впервые он услышал свой голос под сводами пещеры. Напрягая руки, пытался оттолкнуть благоговейно склонившееся над ним лицо. Мышцы налились свинцом. Сияние все усиливалось.
— Бог Солнца! — пела она. — Мой Бог!
Она так легко приподняла его, как будто доспехи ничего не весили; ее безмерная, зазывная мягкая плоть поглощала розовое сияние. Погружаясь в этот омут, он слышал ее крики и жмурился перед лавиной слепящего света, затмевающей солнце и сознание.
Она блаженно откинулась на меховую подстилку, а он повис в красноватой пустоте и подумал: «Я умер, хуже, чем умер, я проклят».
Наконец он решился открыть глаза. Кровавое сияние, исходившее изнутри, воспламенившее доспехи, опять ослепило его. Бесчисленные болевые импульсы отдавались в каждой клетке кожи и звенели, пульсировали в такт бешено стучащему сердцу.
Его левая рука была прижата к груди. Он поднял ее. Потом правую; дерево тоже лучилось; оказывается, он может согнуть грубо вытесанные пальцы. С неимоверным усилием откатившись от тела женщины, он оперся о стену пещеры и встал. Поток солнечных лучей заливал все вокруг, проникая в самые темные уголки. Он уловил какое-то движение у входа и двинулся туда.
Это был старик, хоронившийся за уступом скалы. Он все-таки не мог не подглядывать.
Ноданн ухватил его за патлы на загривке и приподнял над землей. Торжествующий смех Бога Солнца походил на рев урагана. Тщедушное тело Айзека Хеннинга шмякнулось на каменный пол рядом с Голдой. Старые кости затрещали, раздался жалобный стон. Женщина пошевелилась, вскинула голову, отупело уставилась сначала на этот мешок с костями, потом поднесла руку к глазам, чтоб защититься от слепящей ауры Аполлона.
Ноданн подошел к ним; его доспехи звенели при каждом шаге. Левой рукой в латной рукавице он схватил старика, а правую, деревянную, объятую пламенем лапищу поднес к искаженному страхом лицу.
— Теперь вы умрете, — сказал Стратег. — Оба.
Старик засмеялся.
Деревянные пальцы, вцепившиеся в плешивый череп, медленно поворачивали его. Смех перешел в пронзительный визг.
— Убей! Убей ее! Но сперва загляни ей внутрь! Загляни…
Ноданн положил конец крикам, оторвав голову от тела, отшвырнув от себя и то, и другое. Голда смотрела на него расширенными глазами, но страха в них не было.
«Загляни внутрь!»
Она подползла в пыли, замешенной кровью; несколько увядших апельсиновых лепестков застряли в ее волосах. Ноданн напряг зрение и разглядел в обширной фирвулажьей утробе двенадцатинедельного зародыша — в половину его мизинца. Здоровый и сильный плод. Мальчик.
— Сын! — выдохнул он. — Наконец-то!
Но как?.. Как могло это случиться под неумолимой, едва ли не смертельной радиацией проклятой звезды, что восемьсот лет смеялась ему в лицо? Всемогущему Стратегу до сих пор удавалось зачать лишь слабые беспомощные создания, и выжили из них всего несколько дочерей.
Он глянул вверх, на вздымающуюся уступами скалу. Потом вниз — на безмятежно спокойную женщину, чьи гены были для него строжайшим табу. Его племя противилось этому смешению еще на далеком Дуате, из-за чего едва не вспыхнула Сумеречная Война. Однако покойный Гомнол, проводя в жизнь свои евгенические схемы, отчаянно ратовал за такое кровосмешение как за скорейший путь к активности.
Возможно ли?
Он в нетерпении потянулся к микроскопическому мозгу, но потом испугался своей теперешней неуклюжести.
— Ты останешься здесь, — сказал он женщине. — Береги моего сына, пока я не приду за ним.
— Ты уходишь? — прошептала Голда.
— Да.
Слезы брызнули у нее из глаз. Она уткнулась лицом в пыль, сотрясаясь от судорожных рыданий. Ноданн поднял скомканный мех и накинул ей на плечи. В ответ она благоговейно коснулась губами зеркально гладкой рукавицы и едва слышно промолвила:
— Там, в углу… твое ружье.
Когда он обнаружил свой Меч и зарядную батарею, то не смог сдержать ликующего крика. Он попробовал выстрелить — оружие не действовало, но наверняка есть способ его починить.
— Прощай, — сказал он ей, закинув за спину Меч. — И запомни: ребенок будет носить имя Тагдал.
— Дагдал, — повторила она, всхлипывая. — Маленький Даг, сын моего Бога!..
Он вышел из пещеры и огляделся. Перед глазами все расплывалось, но он все-таки усмотрел крутой уступ на западном берегу — как раз то, что ему нужно, — и быстрым шагом направился туда. Отмахав километр или два, остановился, почувствовав, что ноги его не держат. Он еще очень слаб, этого следовало ожидать. Придется экономить силы.
- Предыдущая
- 57/93
- Следующая
