Привет, любимая (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна - Страница 24

• Предыдущая
• 24/62
• Следующая

      - Ох, хорошо. Чего-то только не хватает...

      - Знаю я, чего тебе не хватает, - порылась в сене, вытащила травинку подлиннее и посвежее, сунула ему в зубы. Помнила, как он всегда раньше любил разную "зелепуху" в рот тащить.

      - А ведь точно, - хмыкнул Рыжий, - Именно этого и не хватало. Теперь все. Лежим и слушаем природу.

      Он закрыл глаза. Я прилегла рядом. Вечер был тихий и ласковый. В верхушках деревьев в лесу еще посвистывали птицы. Иногда налетал теплый ветерок. Одуряющее пахло свежим сеном. От опушки тянуло вечерней сыростью. Немного мешали комары. Я скосила глаз на Рыжего. Лежит тихо. Может, он и слушает природу, а у меня не получается. Вспомнился тот день, когда я ревела в кустах на опушке. Где-то здесь, кстати, шагах в пятидесяти от копны... Какая вкусная тогда продавалась колбаса. Докторская. Теперь такую не купишь. Теперь вообще с колбасой трудности. И какой замечательный был у Мишки мотоцикл. А, собственно, почему был? Он преспокойненько стоит у тетки в хлеву, за стойлом, распространяет вокруг себя омерзительный запах машинного масла. От этого запаха Милка меньше молока стала давать. Чудно! Мишка даже не вспомнил о своей "Яве" ни разу за прошедшие сутки. А ведь тогда он почти не слезал с нее. И футболки он тогда любил белые. Как хорошо васильки оттеняли его глаза. Я была в тот день счастлива? Какая странная мысль! И с удивлением поняла: да. Очень счастлива. Надо же, вот только когда сама себе созналась. Интересно, как тогда наши сыграли с Березовкой и Хлебниковым? С каким счетом?

      - Продули... Три - ноль, - отозвался Мишка.

      - Что?

      - Ну, ты спросила, как наши тогда с Березовкой сыграли? Я тебе отвечаю: продули.

      Это что же? Вслух думать начинаю? Во креза...

      - Как ты догадался, о каком матче идет речь?

      - Да вот думал, думал и ненароком вспомнил один погожий денек, когда вон за тем кустом нашел свою жену сладко похрапывающей. Ты ведь тоже это вспомнила? Да?

      Так я тебе и призналась! Еще чего?! Совсем тогда на шею сядешь и поедешь.

      - Тогда я не была твоей женой. И представить не могла, что когда-нибудь ею буду.

      Мишка повернулся на бок, положил руку под голову и нахально улыбнулся:

      - Это ты. А я знал. Очень даже хорошо все знал. Когда тебя спящей увидел, такой ты показалась беззащитной... маленькой, глупенькой... Ой, ой, не дерись... Полежи спокойно. Дай, закончу свою тронную речь.

      - Чего это тебя понесло?

      - Поговорить захотелось, - хохотнул Рыжий. - Слушай дальше. Посмотрел я на эту соню и понял: быть нам вместе.

      - Я ведь на Олега тогда засматривалась?

      - Подумаешь, Олег... Величина какая! - Мишка мурлыкал, как сытый кот, - Я просто знал, что это - судьба. Мое и все тут.

      - Ну, да, конечно! "Мое - сказал Евгений грозно..."

      - Пушкин тут не при чем. И не хвастайся своими скудными познаниями в литературе. Ты цветы брала? А клубнику? А вишню?

      - Про вишню - вранье. Я вишню теперь не могу. Сроду ее не ела.

      - Может, и не ела, а взять - взяла. Я-то помню. Это ты все забыла. Помнишь, ты меня в овраге за плечо укусила? - он машинально погладил широкой ладонью это место. - Заметь, не по морде дала, укусила. И не обиделась. Ты меня уже тогда любила, Алечка. Только не понимала этого и сопротивлялась. А моей задачей стало твое сопротивление сломить. Пусть даже грубой силой.

      Ну? Я так и предполагала. Сопротивление его подстегивает. Ему препятствия нужны, как спортивному скакуну.

      - Это ты сейчас нарочно все придумал, - надулась я.

      - И вовсе не сейчас, - он притянул меня к себе и чмокнул в висок. - Да я уже тогда все понял, сформулировал и доступными словами сам себе объяснил. Вот ты Рыжиком меня тогда назвала...

      - Ты и это помнишь? - удивилась я.

      - Рыжиком назвала, - повторил Рыжий, - А помнишь, как боялась мне венок надевать? Ведь боялась?! Боялась, а как на меня смотрела? Я готов был тут же тебя на траву и повалить.

      - Что ж не повалил?

      - Спугнуть побоялся...

      - Не строй из себя Дон Жуана!

      - Ну, не Дон Жуан, конечно... Но мужиком я уже был и осознавал это...

      - Кобелем ты был, вот кем.

      - А ты - сопливой пацанкой, маленькой...

      - То-то ты меня так в лесу целовал... Как маленькую!

      - Да я сам обалдел! У меня до тебя баб двести было.

      - Скромненько.

      - Хорошо, не двести. Но двадцать - это точно. И постоянные, и так - на один раз. Но так меня никто не целовал. Аж в пот кинуло.

      - Я тебя целовала?!

      - А кто?

      - Я тебя только попросила. Целовал ты. Я и целоваться не умела.

      - Ничего себе, не умела!

      - Не умела!

      - А теперь научилась?

      - Теперь научилась.

      Ну-ка, покажи!

* * *

      Более сумасшедшего времени, чем следующие две недели, у меня в жизни не приключалось. Спать приходилось урывками. Рыжий был вездесущ. Он залатал крышу и поправил покосившийся забор. Вырезал всю крапиву на задворках, вычистил нужник, скосил траву. И все это - почти не бывая дома. Тетка нарадоваться на него не могла. Я, в отличие от нее, ужасалась. Три раза в день готовить еду, греть воду и мыть посуду. Убираться, стирать, гладить, ходить в магазин. И это надо было делать в промежутках между экскурсиями по друзьям, знакомым и ближайшим окрестностям. Мы таскались по всей округе. Причем пешком. Только раз, в конце июля, поехали на мотоцикле очень далеко - за орехами. Но, естественно, орехов не привезли. Они были незрелыми. Мы пробегали целый день по лесу, доводя до заикания кукушек, швыряясь друг в друга шишками и целуясь при случае. Не то, что я, даже Мишка спал с лица. Только количество бесенят в глазах его неуклонно росло.

      Он изменился. Перестал притворяться полудурком. Если раньше он держался с друзьями на равных, то теперь парни молча признавали его лидерство. Кажется, ему это нравилось. Но специально Рыжий ничего не делал для этого. Все получилось само собой. К тому же, он единственный был женат...

      Олег... Ну, Олег был - само благородство. Никто ни ухом, ни рылом не знал, какие бури бушуют в его душе. Кроме меня и ... Рыжего. Мишке доставляло удовольствие дразнить Олега. Например, обнять меня за плечи у него на глазах или по-хозяйски положить мне на бедро руку. Олежка, чуть заметно морщась, отводил глаза. Его коробила Мишкина простота. А простоты-то и не было. Имело место желание уязвить. Я жалела Олега. Чувствовала себя неловко и не избегала с ним встреч. Иногда мы встречались у колодца, куда оба ходили за водой. Рыжий воду таскал только по утрам. Днем его ищи-свищи, со сворой легавых. Однажды он увидел, как мы с полными ведрами мирно беседовали, никуда не торопясь. Для меня постоять у колодца стало равнозначно отдыху. Как ни странно, Мишка отнесся к моему преступлению спокойно, ничего не сказал. Лишь перестал дергать на прогулки. Пожалел, показалось мне. Светка тоже проявляла сочувствие. Иногда помогала. Но это сочувствие было поперек горла. Она всегда маячила рядом. Всегда веселая, спокойная. Всегда рада мне. ...И Рыжему. Мишке было приятно Светкино общество. И не накокетничался он еще. Я это хорошо понимала, но, тем не менее, схлестывалась с ним из-за Светки каждый день. Он раздражался. Отговаривался тем, что не мешает мне общаться, например, с Олегом. Мы ссорились, и я расстраивалась до слез.

• Предыдущая
• 24/62
• Следующая