По ту сторону любви - Мэйджер Энн - Страница 1

• 1/28
• Следующая

Этот обычный холодный день ноября в Напа-Вэлли Дина Кирстен не забудет никогда. Она, хлопнув дверью, выскочила из дома, как всегда, когда ее шестнадцатилетнее сердце начинало разрываться от обиды, тщательно скрываемой от всех, особенно от деда.

Холодный порыв ветра обжег ей щеки. Она торопливо собрала свои длинные черные волосы в пучок, застегнула молнию желтой ветровки и побежала к сараю, чтобы поскорее скрыться.

Под ногами хлюпала намокшая земля, в горах стелился туман. Виноградники Кирстен-Вайн-ярдз были похожи на выцветшую фотографию времен первой мировой войны из дедушкиного альбома. Сухие виноградные листья безрадостно коричневого цвета валялись в грязи между скрюченными стеблями, небо — свинцово-серое. Ряды лоз, как могилы военного кладбища, в печальном марше уходили вдаль. Завершал пейзаж высившийся на горе дом деда, выстроенный в викторианском стиле.

Несмотря на погоду. Дине стало лучше на воздухе. Она всегда испытывала духовную близость с природой и всем своим существом любила эту долину и виноградник, считая себя их частью, так же как и Холли. Лучше бы она была родным, а не приемным ребенком. Холли было все равно, любит ее дед или нет, а виноградарство и виноделие она считала скучным занятием. Наконец Дине удалось прогнать от себя прочь эти дурные мысли. Обычно она не думала о Холли, но как раз сегодня пришло письмо от старшей сестры, оказавшейся, очевидно, в стесненных обстоятельствах. Дед очень разволновался, так как это было ее первое письмо за два месяца отсутствия, и прочел его вслух за обедом. Тогда Дину охватило знакомое чувство ревности, от которой она как будто бы избавилась после отъезда Холли в Беркли в сентябре. Она с трудом заставляла себя слушать о том, как дед соскучился по Холли. Он говорил, что Холли тоже скучает, и Дина в кровь искусала губы, чтобы не обидеть деда замечанием, что он принимает желаемое за действительное. Холли не стала бы писать, если бы у нее было все в порядке. Дина, всегда мечтавшая, чтобы он любил ее не меньше, чем свою родную внучку Холли, до сердечной боли переживала его восторг. Холли была ко всему здесь равнодушна, а Дина ходила за дедом по пятам, как ребенок, на виноградник и винодельню. Холли же обычно останавливалась в дверях винодельни, морщась от кислого запаха перебродившего винограда.

Когда Дина подросла, она стала делать все возможное, чтобы доставлять деду удовольствие. Она научилась водить узкий трактор между рядами винограда не хуже взрослого мужчины. Она научилась пробовать виноград на сахар и знала, когда настает время собирать урожай и давить вино. Она подрезала лозы не хуже самого деда. И все это делалось ради того, чтобы завоевать его любовь. Но Дине казалось, что он любит только Холли, и она чувствовала себя аутсайдером. Иногда ей хотелось просто убежать, как сегодня. Но она понимала, как это глупо, потому что здесь было единственное место на земле, где ей хотелось жить.

Как ему не любить Холли больше, если она была его собственной внучкой, женским воплощением его сына, которого он любил и трагически потерял в авиакатастрофе вместе с невесткой. Это ведь Дину, а не Холли, нашли на пороге в дырявой корзинке. В конце концов, родители Холли, а не дед, удочерили ее. Приемные родители погибли так давно, что Дина их совсем не помнила. Тогда дед не хотел взять ее и, возможно, теперь жил с ней по обязанности. Но, правда, он всегда был добр к ней.

Холли была блондинкой, как все Кирстены, но в отличие от них была медлительна и быстро уставала. Учителя в школе всегда обращали внимание на этот недостаток и считали ее ленивой. Они упрекали деда за то, что он ее портит, но ей всегда удавалось пресечь все его попытки приструнить ее. Уже с детства было понятно, что красота и шарм Холли сослужат ей лучшую службу, чем Дине ее работоспособность. Как ей хотелось быть такой же красивой, как Холли с ее белокурыми волосами, серо-голубыми глазами, опушенными длинными ресницами, и фигурой, гибкой и грациозной.

Дина была прямой противоположностью Холли. И что хуже всего, совсем не походила на Кирстенов: ни своими прямыми, иссиня-черными волосами, ни маленькой фигуркой, имеющей такие крутые формы, что приходилось тщательно подбирать одежду. Обычные майки только подчеркивали округлость форм. Но мальчикам это явно нравилось и придавало ей уверенность в себе.

Дина считала, что самое привлекательное у нее — это глаза. Темные и искрящиеся, когда она была счастлива, они вспыхивали, когда она злилась. Эдуард с соседнего виноградника говорил, что ее глаза обещают в будущем страстность. Но так как Эдуард был французом и жил большую часть года в своем замке в Бордо и приезжал в Напа-Вэлли только летом, дед не советовал принимать его слова всерьез.

Девушки отличались друг от друга не только внешностью. Если Холли была ленива и неамбициозна, то Дина, наоборот, обладала неиссякаемой энергией человека, постоянно готового к самоутверждению.

Добравшись до виноградника. Дина сбавила скорость, чтобы отдышаться. Из дома прислуги слышался мужской смех и разговор на смеси испанского и ломаного английского. Перед домом стоял старый ржавый “кадиллак”. По обыкновению братья Сильва развлекали по субботам своих друзей с соседних виноградников. После этого они уходили танцевать.

Дина не стала заходить ни в винодельню, ни в дом прислуги, ни на конюшню, где она держала свою кобылу по имени Чардонэй. Вместо этого она отправилась прямо в сарай, где стоял трактор и лежали садовые инструменты.

Она захватила ножницы, незаметно выскользнула из сарая и пошла в дальний конец виноградника, где любила уединяться с детства. Там неподалеку, на границе земли ее деда, стояла заброшенная винодельня и по дороге, проходившей мимо, редко кто ездил, так что нарушать ее покой было некому. Дина любила этот полуразрушенный каменный дом и истории, которые ее дед рассказывал об итальянской семье Совиньянио, когда-то владевшей им. Неприятности так и сыпались на них. Последний удар по семье нанес сухой закон. Тогда-то дедушка и купил имение за гроши на спор, что сухой закон не будет длиться вечно. Он рассказывал своим внучкам, что там на чердаке водились летучие мыши, а в подвале — крысы. Виноградник у них зарос сорняками в человеческий рост.

Дина провела у винодельни почти час, срезая наросты с лоз, как вдруг услыхала рев автомобильного мотора, потом раздался звук падающего предмета и хруст виноградных веток. Дина в панике выглянула из-за куста и увидела, как из машины на полном ходу вывалился парень лет восемнадцати в грязных джинсах и тонкой рубашке. Его тощее тело катилось по грязи, пока не остановилось. Парень застонал и сел, осторожно потирая левую ногу.

Думая, что он выпал из машины случайно, Дина собралась было подойти к нему, чтобы помочь. Но застыла в нерешительности, увидев, как он на нее уставился. Свирепые голубые глаза сверкали из-под черных спутанных волос.

— Убирайся, — прорычал он. Она не шелохнулась.

— Скройся, я сказал!

В этом типе было что-то отталкивающее.

— Ты же ушибся, — настаивала Дина.

— Делай, что тебе говорят, — прошипел он. — Я выпрыгнул из этой машины сам и ни в чьей помощи не нуждаюсь.

Дина увидела у него в руке смятую пачку денег. Вид у парня был растерзанный. Может быть, он ограбил банк и скрывается? Пока дикие мысли об убийствах и наркотиках витали в ее юном воображении, машина с визгом остановилась и поехала назад.

— О Боже, — прошептала Дина, спрятавшись за куст, довольная, что несколько рядов винограда отделяют ее от пострадавшего. — Два грабителя!

Сидевший за рулем плотный, вызывающего вида малый кипел от злости.

— Морган, какого черта ты прикалываешься?

Худой парень с пачкой денег, пошатываясь, поднялся. Его лицо было белым, как бумага.

Он был близок к обмороку. В джинсах, замызганных грязью, он с трудом наступал на левую ногу. Несмотря на свою невинность. Дина отметила что-то непреодолимо мужественное в его тощей фигуре. Дрожа всем телом от холодного ветра, он сказал ровным и совершенно взрослым голосом:

• 1/28
• Следующая