Собака и Священный цветок - Санд Жорж - Страница 1

• 1/8
• Следующая

Когда-то в деревне у нас был сосед со смешной фамилией: Собака. Сам он первый трунил над этим и нисколько не обижался, когда дети называли его Медором или Азором.

Это был очень добрый, очень кроткий человек, по виду несколько холодный, но пользовавшийся большим уважением за свой прямодушный и уживчивый характер. Кроме имени, ничего в нем не было странного. Поэтому нас очень удивило, как он однажды обошелся со своей собакой, которая напроказничала во врем обеда. Вместо того, чтобы выбранить или побить ее, он обратился к ней со странной речью, сказанной совершенно спокойным тоном.

— Если ты будешь так вести себя, — говорил он, не сводя с нее глаз, — то пройдет немало времени, пока ты перестанешь быть собакой. Я тоже был собакой, и иногда мне случалось поддаться искушению и схватить кушанье, не для меня предназначенное; но я тогда не был взрослым, как ты, и притом никогда не разбивал тарелок.

Собака выслушала эту речь с почтительным вниманием; затем она грустно зевнула, что, по словам ее хозяина, означает у собак не скуку, а огорчение, и легла, опираясь мордой на передние лапы. Казалось, она была погружена в тяжелые размышления.

Мы сначала думали, что, упоминая о себе, сосед просто хотел нас позабавить. Каково же было наше удивление, когда он вполне серьезно спросил нас, сохранили ли мы воспоминания о своих предшествующих существованиях.

— Нет! — ответили все в один голос.

Он окинул взором всех присутствовавших и, видя наше недоверчивое отношение, обратился к слуге, который в это время принес ему письмо и не слышал предыдущего разговора.

— Не помните ли вы, Сильвен, — спросил он, — чем вы были до того, как сделались человеком?

Сильвен отличался насмешливым и скептическим складом ума.

— С тех пор, как я стал человеком, — ответил он, нисколько не смущаясь, — я всегда был кучером. Вероятно, прежде, чем сделаться кучером, я был лошадью.

— Хорошо сказано! — воскликнули многие.

Сильвен удалился под рукоплескания веселых гостей.

— У него много ума и здравого смысла, — заметил наш хозяин — Возможно, что в следующем существовании он уже будет не кучером, а барином.

— И будет бить слуг, — подхватил кто-то, — как бил лошадей в свою бытность кучером.

— Держу какое угодно пари, — сказал наш хозяин, — что Сильвен никогда не бьет лошадей так же, как я никогда не бью собак. Если бы Сильвен был грубым и жестоким, то не сделался бы хорошим кучером и ему не суждено было бы стать хозяином. Если бы я бил свою собаку, то рисковал бы после смерти опять превратиться в собаку.

Эта теория всем понравилась, и гости стали просить хозяина, чтобы он развил ее подробнее.

— Извольте, — ответил он. — Это можно сделать в нескольких словах. Дух со своей жизнью подчинен особым законам так же, как и материя, в которой он воплощается. Говорят, будто бы дух и тело часто стремятся к противоположному. Я это отрицаю или, по крайней мере, утверждаю, что такие противоположности после некоторой борьбы более или менее сходятся и побуждают животное, которое служит ареной их борьбы, податься вверх или вниз по лестнице существования. Не бывает так, чтобы одно победило другое. Животная жизнь вовсе не так губительна, как думают. Разумная жизнь вовсе не так независима, как полагают. Существо представляет собой нечто цельное; у него потребности соответствуют стремлениям и наоборот. Есть закон, примиряющий контрасты в жизни каждого существа: это закон общей жизни. Шаги назад подтверждают возможность движения вперед. Всякое существо помимо воли чувствует потребность в более почетном превращении. У лошади, собаки и других животных, прирученных человеком, эта потребность сильнее, чем у их сородичей, живущих на воле. Взгляните на собаку: у нее это проявляется отчетливее, чем у других животных! Собака всегда старается быть похожей на меня; она любит мою кухню, мое кресло, моих друзей, мой экипаж. Она готова улечься на моей постели, если я ей это позволю. Она знает мой голос, понимает мои слова. В эту минуту она отлично знает, что я говорю о ней. Посмотрите, как она хлопает ушами.

— Она понимает всего два-три слова, — возразила я. — Когда вы говорите «собака», она действительно вздрагивает, но общий смысл вашей речи остается для нее непроницаемой тайной.

— Напрасно вы так думаете. Она знает, что о ней говорят. Она помнит, что провинилась, и ежеминутно взглядом спрашивает меня, накажу ли я ее или прощу. Она развита, как ребенок, который еще не научился говорить.

— Все это вам подсказывает воображение!

— Нет, не воображение, а память.

— В самом деле! — стали восклицать кругом. — Вы утверждаете, что сохранили воспоминание о своих предыдущих существованиях, так расскажите же нам о них поскорее!

— Это была бы бесконечная история, — ответил господин Собака, — и притом очень смутная. Я не могу помнить всего, что произошло от начала мира до нынешнего дня. Смерть хороша именно тем, что она прерывает сношения между старым существованием и новым. Она расстилает густой туман, в котором Я тонет, чтобы затем подвергнуться новому превращению; но как это совершается — мы не сознаем. Я, по-видимому, случайно сохранил некоторое воспоминание о прошлом, хотя недостаточно ясное, чтобы привести его в систему. Не могу сказать вам, прошел ли я последовательно через все ступени развития или иногда пропускал некоторые из них. Не знаю также, не повторялись ли некоторые фазы моего существования. Однако в уме моем ярко запечатлелись картины, пережитые где-то и когда-то, и при воспоминании о них я переживаю все то, что чувствовал в те минуты. Помню я, например, реку, в которой я был рыбой. Какой рыбой — не знаю. Быть может, форелью, так как помню, что мутная вода внушала мне отвращение, и я всегда старался выплывать по течению. Я до сих пор еще чувствую живительное влияние солнца, которое набрасывало золотую сетку или подвижные бриллиантовые арабески на быстрые прозрачные волны. Был — не знаю где, вещи в ту пору не имели для меня названий — прелестный ручей. По целым часам боролся я с волною, которая меня отбрасывала. Днем на берегу в траве летали золотые и изумрудные мушки, которых я очень искусно ловил. Впрочем, эта охота была для меня больше забавой, чем стремлением добыть себе корм. Иногда стрекозы с голубыми крылышками, порхая, задевали меня. Удивительные растения, казалось, хотели опутать меня своими зелеными волосами. Но страсть к движению и свободе всегда толкала меня в быстрое и независимое течение. Двигаться, быстро плавать, как можно быстрее, без отдыха, ах, какой это был восторг! На днях я вспомнил об этом времени, купаясь в вашей речке, и теперь о нем уже не забуду.

— Еще, еще! — кричали дети, слушавшие с напряженным вниманием. — Были вы лягушкой, ящерицей, бабочкой?

— Ящерицей — не знаю, лягушкой — вероятно, а вот бабочкой — наверное; это я отлично помню. Я был цветком, красивым белым цветком на берегу ручья, и всегда меня томила жажда. Я нагибался к воде, но не мог до нее дотянуться: свежий ветер постоянно покачивал меня из стороны в сторону. Однако желание — безграничная сила. Однажды утром я отделился от своего стебелька и полетел, поддерживаемый легким ветром, у меня были крылья — я был свободным и живым существом. Ведь бабочки — это цветы, вспорхнувшие в один прекрасный день по прихоти затейливой природы.

— Очень хорошо, — заметила я, — и даже поэтично!

— Не мешайте, не мешайте! — закричали мне молодые люди. — Давайте лучше слушать.

Обратившись к хозяину, они спросили:

— Можете ли вы нам сказать, о чем вы думали, когда были камнем?

— Камень — неодушевленный предмет и потому не может думать, — ответил он. — Я не помню своего существования в виде минерала, но, вероятно, прошел через него, как и все вы. Впрочем, не надо думать, что неорганическая жизнь лишена всякого чувства. Растягиваясь на какой-нибудь скале, я всегда ощущаю что-то особенное, и это меня убеждает в том, что я когда-то имел дело с камнями. Все на свете подвергается превращению. Даже в самых грубых предметах заключается скрытая жизнь, которая глухими ударами взывает к свету и движению. У человека есть желание, у животного и растения — стремление, а минерал пока ждет. Чтобы избегнуть щекотливых вопросов, я опишу вам то из своих существований, которое лучше всего помню, и расскажу, как я жил, то есть поступал и думал, когда в последний раз был собакой. Не ждите от меня драматических событий или чудесных приключений. Я только дам вам маленькую характеристику.

• 1/8
• Следующая