Иов, или Осмеяние справедливости (с илл.) - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 35

• Предыдущая
• 35/93
• Следующая

— Именно.

Она убирала остатки ленча до тех пор, пока место нашего пикника не было приведено в девственное состояние, а все, что осталось — оказалось в корзинке, готовой вернуться к Аманде.

Потом она легла рядом со мной, положила мне под шею руку и вдруг с тревогой подняла голову.

— Что это?

— О чем ты?..

Я прислушался. Отдаленный гул нарастал, будто тяжелый грузовой состав делал где-то совсем рядом крутой поворот. Но ближайшие железные дороги проходили севернее — на Чиуауа и южнее — на Гвадалахару, то есть очень, очень далеко от полуострова Масатлан.

Гул нарастал. Вздрогнула земля. Маргрета села.

— Алек, я боюсь.

— Не бойся, родная. Я с тобой.

Я притянул ее к себе и прижал крепко-крепко. Казавшаяся раньше незыблемой земля ходила под нами ходуном, а ревущий гул вырос до невообразимых масштабов.

Если вам приходилось попадать в землетрясение, хотя бы слабенькое, то вы поймете наши чувства лучше, чем если бы я попробовал передать их словами. Если же не попадали, то все равно мне не поверите, и чем точнее я попытаюсь вам их описать, тем больше вероятности, что вы не поверите мне ни на грош.

Самое худшее в землетрясении то, что, оказывается, не существует ничего прочного, за что можно ухватиться… а самое поразительное — шум, чудовищная какофония множества самых разнообразных звуков: треск переламывающихся под вами камней, грохот рушащихся зданий, испуганные вопли, плач раненых и потерявшихся, вой и лай животных, которые не могут осмыслить происходящее.

И так без конца.

Это длилось целую вечность — наконец главный удар настиг нас, и город рухнул.

Я слышал все это. Грохот, который, казалось, уже не мог стать громче, внезапно вырос во много раз. Мне удалось приподняться на локте и взглянуть на город. Купол собора лопнул как мыльный пузырь.

— О Марга! Взгляни! Нет, не смотри — это слишком страшно!

Она привстала, не проронив ни слова; ее лицо было лишено всякого выражения. Продолжая обнимать Маргрету, я бросил взгляд на полуостров — туда, за Cerro Vigia — на маяк.

Он медленно наклонился.

Я видел, как маяк сломался почти пополам, а затем не спеша, с каким-то странным достоинством, рухнул.

За городом я видел стоящие на якорях aeroplanos береговой охраны. Они отплясывали неистовый танец. Новый черпнул воду крылом, его захлестнуло — и я потерял его из виду, так как над городом встало густое облако от тысяч и тысяч тонн размолотых в пыль кирпичей и цемента.

Я глазами поискал наш ресторан и нашел его: el Restautante «Pancho Villa». И в этот самый момент стена, на которой красовалась вывеска, выгнулась и рухнула на улицу. Облако пыли застлало все вокруг.

— Маргрета! Его нет! Ресторана «Панчо Вилья»! — показал я.

— Ничего не вижу.

— Его больше не существует, говорю тебе! Разрушен! Благодарю тебя, Боже, ни Аманды, ни девочек там сегодня не было.

— Да, Алек, это когда-нибудь кончится?

Внезапно все кончилось — даже более внезапно, чем началось. Чудом исчезла пыль; не было слышно ни шума, ни криков раненых и умирающих, ни воя животных.

Маяк возвышался там, где и должен был возвышаться. Я взглянул налево, надеясь увидеть стоящие на якорях aeroplanos, — и ничего не увидел. Не было даже вбитых в дно свай, к которым они крепились. Я взглянул на город

— все спокойно. Собор цел и невредим и по-прежнему прекрасен.

Я поискал глазами вывеску «Панчо Вилья».

И не нашел ее. Здание на углу, которое показалось мне знакомым, было, но выглядело иначе, окна тоже казались другими.

— Марга, где же ресторан?

— Не знаю. Алек, что происходит?

— Снова они, — сказал я с горечью. — Мир вновь изменился. Землетрясение кончилось, но это не тот город, где мы жили. Он похож на него, но другой.

Я был прав лишь отчасти. Мы еще не решили, спуститься ли нам, когда снова послышался гул. Потом последовал толчок. Затем гул многократно возрос, земля затряслась — и этот город тоже рухнул. Опять я увидел, как сломался и упал высокий маяк. Опять собор как бы осел сам в себя. Опять поднялись клубы пыли, опять послышались крики и вой.

Я поднял сжатые кулаки и погрозил небу.

— Проклятие Господне! Хватит! Дважды — это уже перебор!

И гром не убил меня.

Я хочу лишь кратко коснуться трех последующих дней — уж очень мало хорошего было в них. «И была кровь на улицах и пыль». Те из нас, кто остался в живых, не был ранен, не потерял рассудок от горя, не впал в апатию или в истерику, не обессилел, короче говоря, горсточка — там и сям копались в развалинах, стараясь отыскать живых под грудами кирпичей, камней и известки. Но можно ли разгрести голыми руками тонны камня?

И что можно сделать, когда, добравшись до них, вдруг обнаруживаешь, что опоздал, что поздно было уже в тот самый миг, когда ты принялся за дело? Услыхав жалобный писк, напоминавший мяуканье котенка, мы стали с величайшей осторожностью копать, стараясь не надавливать на то, что лежало внизу, аккуратно растаскивать камни, чтобы не причинять лишних страданий засыпанному существу. В конце концов мы добрались до источника звука. Им оказалось только что испустившее дух дитя. Таз проломлен, полголовы раздавлено. «Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень». Я отвернулся, и меня вырвало. Никогда больше не стану читать псалом сто тридцать седьмой.[56]

Ночь мы провели на нижнем склоне Снежного холма. Когда солнце зашло, мы волей-неволей прекратили работу. Темнота делала ее бесполезной. К тому же настало время мародеров. Я глубоко убежден, что каждый мародер — потенциальный насильник и убийца. Я был готов умереть за Маргрету, если нужно, — однако не имел ни малейшего желания умирать храбро, но без толку, в схватке, которой можно избежать.

На следующее утро прибыла мексиканская армия. Мы мало чего достигли до ее прихода, просто опять, как вчера, немного разгребли руины. Не стоит говорить о том, что мы там находили. Солдаты положили этому конец. Всех штатских согнали на полуостров, подальше от разрушенного города, к железнодорожной станции за рекой. Там мы и ждали — новоиспеченные вдовы, мужья, только что лишившиеся жен, осиротевшие дети, изувеченные на самодельных носилках, раненые, но не потерявшие способности двигаться, люди без видимых ранений, но с пустым взором и безмолвные. Маргрете и мне повезло; мы были лишь голодны, хотели пить и перепачкались, нас с ног до головы покрывали синяки, которые мы набили, валяясь на земле во время землетрясения. Поправка: во время двух землетрясений.

Приходилось ли кому-нибудь испытать два землетрясения подряд?

Я не рисковал расспрашивать об этом. По-моему, я был уникальнейшим свидетелем смены миров, причем Маргрета дважды переносилась со мной, так как каждый раз я крепко прижимал ее к себе. Были ли еще жертвы переноса? Не было ли на «Конунге Кнуте» таких, кто держал язык за зубами так же старательно, как я? Как спросить? «Извините, амиго, но это тот самый город, который был тут вчера?»

После того как мы прождали на железнодорожной станции часа два, подъехала армейская цистерна с водой и каждому беженцу выдали по жестяной кружке воды. Солдат с примкнутым штыком наводил в очереди порядок. Перед самым заходом солнца машина опять вернулась с водой и буханками хлеба. Маргрета и я получили четверть буханки на двоих. Примерно тогда же на станцию задним ходом подали поезд и вооруженные люди стали загружать его нами, по мере того как из вагонов выгружали грузы. Марге и мне опять повезло: нас втиснули в пассажирский вагон — большинство остальных попали в товарные.

Поезд пошел на север. Нас не спрашивали, хотим мы туда ехать или нет; у нас не требовали денег за проезд; Масатлан эвакуировали целиком.

• Предыдущая
• 35/93
• Следующая