Конец света отменяется - Волынская Илона - Страница 19

• Предыдущая
• 19/41
• Следующая

– Уезжаете? – бесцеремонно поинтересовалась Катька.

– Катерина! – безнадежно выдохнули Вадька у нее за спиной и Надежда Петровна наверху лестницы. Истребить Катькину бесцеремонность можно было, наверное, только вместе с самой Катькой.

Сосед только усмехнулся:

– С работой разобрались, а отдыхать тут невозможно. Так что можете забирать холодильник! – И отправился обратно в коридор, где его поджидал второй чемодан.

– Мам, они холодильник отдают! – задирая голову, заорала Катька – будто Надежда Петровна была на другом конце города.

Ее голос отозвался под потолком. По лестнице прокатился глухой, какой-то металлический вздох, будто вздохнул железный динозавр – и выдохнул клуб серой пыли. Лестницу накрыла тень.

Весь опыт схваток на татами, когда реагируешь даже не на приближающийся кулак противника, а на самое начало, первый намек на движение, действовал вместо Кисоньки. Девочка не стала поднимать голову, выясняя, что там вздыхает, пылит и откуда тень. Она прыгнула вниз по лестнице, ухватила Катьку за руку и заорала:

– Бежим!

Время стало тягучим, как жевательная резинка, а пространство размазанным, будто во сне. Отделанная унылым пластиком стена неслась мимо как пейзаж за окном поезда. Стоящий впереди на ступеньках Сева оборачивался к ним ме-е-едленно-ме-е-едленно. Кисонька успела отчетливо разглядеть на его лице сперва раздражение: дескать, ну что ты опять кричишь? А потом запредельный ужас. Выяснять, что за кошмар их настигает, Кисонька не стала. Она врезалась в Севу, они рухнули на ступеньки и кубарем покатились вниз.

Клубок из трех тел рухнул на площадку и врезался в дверь коридора. Створка распахнулась. С хриплым воплем Кисонька метнулась через порог. Под руку ей попались Катькины волосы – рывок! Быстрее! Второй рукой она вцепилась в ворот Севиной футболки – скорей! То ли ползком, то ли прыжком они вкатились в коридор седьмого этажа. Отчаянным скачком вслед за ними влетели Мурка и Вадька.

Грянул гром.

Пол под Кисонькой зашелся мелкой дрожью и пополз в сторону. Металлическая громада холодильника ухнула на первый пролет лестницы – затрещали размолотые в щепки перила. Посыпались отколовшиеся куски бетона. Вращаясь, словно фрисби, над лестницей пронеслась оторванная железная дверца, врезалась в окно площадки и застряла в проеме. Холодильник медленно, как подстреленный слон, завалился набок – и перевалился на нижний пролет лестницы, с грохотом заскользил по ступенькам, стремительно надвигаясь на коридор, где укрылись беглецы.

Кисонька заорала – серая металлическая стена со скоростью курьерского поезда мчалась прямо на нее! Девушка заелозила ногами, пытаясь забиться в глубь коридора. Холодильник врезался в дверной проем. Здание содрогнулось снова. Затрещал, лопаясь, пластик на стенах, осколки штукатурки летели во все стороны. Выбитые двери рухнули на Кисоньку.

Свернувшись в тугой калачик, девочка лежала у стены. Свалившаяся сверху дверь придавила ее к полу, возле самого лица торчала иззубренная щепка. Кисонька пошевелилась – мелкая кирпичная крошка, еще какой-то мусор посыпался с волос. Извиваясь как змея, она выползла из-под двери. Рядом со стонами поднимались остальные: Мурка, Вадька, Севка, Катька… Вжавшийся в угол сосед снизу отнял руки от лица и сдавленно выдохнул:

– Что… это было?

Холодильник лежал поперек изувеченного дверного проема. Деревянные косяки были смяты и топорщились во все стороны острыми щепками, верхнюю притолоку выбило полностью. А дальше открывался вид на лестницу с разбитыми ступеньками и размолоченными перилами.

И вот тогда Катька закричала:

– Мам-а-а! – и рванула к дверному проему, пытаясь перепрыгнуть через перекрывший проход холодильник.

– Нет! Катя, нет! – Кисонька сгребла девчонку в охапку, прижала к себе. Потому что Надежда Петровна осталась там, на лестнице. Потому что… Катька не должна это видеть!

– Пусти меня, там мама! – Катькины кулачки замолотили Кисоньку по плечам. Вадька уже подтянулся, перемахнул холодильник и рванул вверх по лестнице. Скрылся за поворотом… И оттуда снова донесся крик!

Катька ужом вывернулась из Кисонькиного захвата, вскочила на холодильник и кинулась следом за братом. Кисонька помчалась за ней: кирпичная крошка хрустела под ногами, сзади топотали Сева и Мурка. Почти догнав малую, Кисонька свернула следом за поворотом перил… И замерла, тяжело дыша, неспособная оторвать взгляд от открывшегося зрелища.

На стене, распластав крылья, висел Евлампий Харлампиевич – в буквальном смысле слова висел, будто его прилепили скотчем. Из-под широко распахнутых крыльев гуся торчали человеческие ноги. Женские. Во вьетнамках.

Гусь покосился на застывших внизу пролета ребят… и шлепнулся на ступеньки, точно силы враз покинули его. Взглядам ребят открылась Надежда Петровна. Она стояла, прижавшись к стене, и лицо у нее было серым, как пластик.

– Он… Гусь… Меня толкнул… И прижал… А оно… Мимо… – сквозь перехваченное горло выдавила женщина, отлепилась от стены и глянула вниз, на валяющийся поперек площадки холодильник. Содрогнулась. – Евлампий Харлампиевич, ты… мне жизнь спас, – она плюхнулась на ступеньки рядом с гусем и обняла его за тонкую гибкую шею.

– Мама! Мамочка! – Катька и Вадька налетели на нее с двух сторон, вцепились, как клещи, обхватили.

– Вадька, у тебя кровь на руке! – воскликнула Надежда Петровна.

– Ничего, это ничего, мам, ничего… – бормотал Вадька, прижимаясь к маминому плечу лицом.

Из коридора верхнего этажа послышался истошный скрип… дверь открылась… и на площадке невесть откуда, словно и впрямь материализовавшийся призрак пансионата, возник дядька с пронзительно-красным носом. Тот самый, что встречал их утром у ворот. С изумлением уставился на изувеченную лестницу и сидящих на ней людей. И гуся.

– Я в номер стучу-стучу, а вы тут, – распространяя перед собой могучий аромат перегара, выдохнул красноносый. – Я вам того… холодильник привез, – и он вытолкнул перед собой скрипучую тележку, на которой и впрямь стоял маленький, как тумбочка, холодильничек.

– Спасибо, – заторможенно пробормотала Кисонька. – У нас уже есть один. Вроде как сам на голову свалился.

– Уедете теперь, да? – разглядывая собравшуюся в номере компанию, протянула Анна Степановна. В голосе звучало настолько явное удовлетворение, что Кисоньке захотелось ее стукнуть. Их чуть не убило, а она думает только, как бы от постояльцев избавиться! Да что в здешнем пансионате такого, что ей постоянно хочется кому-нибудь врезать? Подвальная сырость излучает? Или с людьми что-то не так?

– Уедем? – растерянно переспросила Надежда Петровна. Она только закончила бинтовать вспоротую щепкой руку Вадьки. Парень морщился – намазанный йодом порез немилосердно саднил под повязками. Кисонька лелеяла здоровенную шишку – хорошо хоть, под волосами не видно! Сева лежал на кровати, физиономию его покрывала какая-то смесь, призванная «уговорить» разбитую скулу не расползаться безобразным пятном опухоли. Мелкие ссадины у Мурки и Катьки были исправно протерты спиртом, всех напичкали лекарствами, напоили чаем и на всякий случай померили температуру.

Надежда Петровна посмотрела на детей, потом за окно, где уже ощутимо сгущались сумерки.

– На чем мы сейчас поедем? – пробормотала она. – Девочки, вы родителям звонили?

– Как приехали, прямо из автобуса, – вздохнула Кисонька. Мама попросила позвонить сразу, как доберутся, она и позвонила. Лучше бы сначала в номер зашла.

Мурка вытащила мобилу. «Абонент недоступен…». Мурка набрала другой номер.

– Французы… – наконец сказала она. – Приехали, значит. Это очень важные партнеры, вот родители и отключили телефоны. Они же не знали, что на нас тут холодильники сыпаться будут. А как Володе позвонить, я не знаю.

– Нет смысла, он наверняка уже в городе. Мы бы и сами с удовольствием убрались отсюда – после такого! – сказала Надежда Петровна. – Но ехать нам не на чем, и я должна еще посмотреть, не будет ли у ребят воспаления после травм. Вдруг придется в больницу…

• Предыдущая
• 19/41
• Следующая