Гонконг - Задорнов Николай Павлович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/85
- Следующая
– Yes! – отвечала фигура. Человек слегка приподнялся и, не спуская поджатых ног с дивана, стал кланяться.
Это явно японец! Какое чудище! Стирлинг протер глаза пальцами. Он увидел, что в каюте находятся также офицеры и с трапа заглядывают матросы.
– Скажите, что вы тут делаете? – спросил он любезней. – Откуда вы взялись?
Теперь Точибан убедился, что, несмотря на величайшую важность и скуку, даже самый высший англичанин может обмереть со страху и растеряться. Значит, они еще не совсем конченый народ! Значит, и вы человек. Спасибо!
А Точибан, наблюдая, не раз думал – зачем они живут! Если что-то делают, то бессердечно. Никто не догадался спросить: «Ты японец? Как попал? Зачем едешь? Куда? Как тебе нравится у нас? Что, по-твоему, имеется хорошего у англичан?» Нет, ничего подобного. Ни единого такого вопроса задано не было. Как будто Точибана Коосай не существовало. Англичане видели только самих себя и то как-то тускло. Теперь спасибо! Наконец он заставил обратить на себя внимание и его спросили: «Кто ты такой, как сюда попал?» Сам морской генерал!
Англичане переполошились и забегали, между ними было много споров, и они все стали людьми. Точибан, благодаря, простерся перед адмиралом на полу в почтительном поклоне.
Сам Стирлинг кричал:
– Как мог на мой корабль попасть японец? Он мог зажечь все судно! Они – фанатики! Это желтая раса! Ужас будущего! Он мог и в пороховой погреб забраться... Для осуществления подобных целей они себя не берегут! Вы все сошли с ума!
Точибан был глубоко благодарен своим предкам. Они создали эту школу! Но он и сам изобрел...
У Точибана было умение, редкая таинственная способность, он мог незамеченным пройти мимо любых сторожей, мимо зоркого хозяина и даже проскользнуть вовремя, в выбранный миг, мимо любых западных часовых, а иногда и мимо самураев княжеской охраны. Он очень редко пользовался этим своим умением.
Адмиралу Стирлингу говорили и докладывали, со слов пленных офицеров, про ученого японца, служившего в русском экипаже. Сын рассказывал. Но сэр Джеймс никого не слушал, помнил только о долге, думал только про свою главную цель и про своего главного врага – гонконгского губернатора сэра Джона Боуринга. Про японца забыл совершенно, не помнил даже разговора о нем. И сейчас потрясен, узнав, что есть японец на судне, при этом казалось всем, очевидно, что адмирал выжил из ума.
Конечно, так на самом деле, очень возможно.
Японец тише воды и ниже травы, и не уходил из салона, и на каждый вопрос отвечал с поклоном и ласково улыбаясь:
– Yes!
Он все отлично видел и понимал, как бы острым ножом разрезал своих английских пленителей и приоткрывал их души.
Точибана вывели на палубу.
Русские матросы хохотали, рассказывая Алексею Николаевичу, как японец досадил сумасшедшему сэру Джеймсу. Сибирцев обеспокоился не на шутку. Он поднялся наверх и попытался объяснить флаг-офицеру, что все это недоразумение...
Сибирцева ввели в салон. Адмирал пил содовую холодную воду и молчал.
– Это ваш матрос? – вскричал, обратившись к Алексею, старый белокурый капитан, с бородкой и с лубяными глазами, похожий на швейцара. – Как он попал сюда?
Сибирцев энергично и уверенно заговорил:
– Это не матрос. Я говорил вам, это японец, взятый нами в Японии, решивший покинуть свою страну и просивший нас об этом, не имеющий никакого представления о западных порядках и законах. Я объяснял, но меня никто не хотел выслушать. Впервые он на иностранных кораблях. Он ничего в жизни не видел.
– Он приговорен к расстрелу! – отрубил коротконогий капитан со швейцарской мордой.
– Но если он не русский, а японец, – залепетал Стирлинг, – то я отменяю наказание... достаточно пятидесяти ударов плетьми!
– Он впервые в плаванье и никаких европейских обычаев не понимает, – горячо возразил Алексей, – он боготворит вас, ваше превосходительство, и желал, видимо, это выразить. Неужели за это получит пятьдесят ударов? Он не имеет понятия о том, что к вам нельзя... Я уверяю вас, что он дисциплинированный, вежливый, почтительный. Ужасное недоразумение произошло только из-за того, что его разделили с его учителем и другом... Пока этот японец находился с нашим ученым секретарем посольства и знатоком японского языка, господином Гошкевичем, он вел себя как нельзя лучше и никто не мог бы его обвинить в неповиновении. Он сам объяснял мне, что не находит себе места без Гошкевича... Он боится, что разлучен с ним навсегда, что Гошкевич может погибнуть.
А наверх уже вызвали унтер-офицера Маслова.
– Это ваш человек? – спросил его младший офицер.
– Йес!
– Выпороть линьками! Сейчас же...
Маслову объяснили суть дела.
– Линьками его! Пятьдесят линьков!
– Он бывший буддийский монах, – не унывая, стоял на своем Сибирцев, обращаясь к адмиралу, – автор книги об Англии, пострадавший за это в закрытой Японии и вынужденный бежать.
Стирлинг закричал, что если японца уже начали пороть, то пусть остановятся! Всякое наказание отменяется!
«Но как он мог попасть в салон незамеченным? – сетовал сэр Джеймс. – И у него хватило терпения просидеть взаперти всю ночь! Это удивительный народ. Очень большая опасность для тех, кто этого еще не понимает! Но я заключил с ними мирный договор!»
Сигналили на «Стикс». Легли в дрейф. Пришлось посылать свой баркас.
В каюту адмирала ввели Осипа Антоновича с японцем.
– Кто этот человек? – спросил Стирлинг, показывая на Точибана. – Как он попал к вам? Он ваш? Или он сел на корабль тайно в Нагасаки?
– Японский джентльмен, ученый, пожелавший вместе со мной производить филологические исследования, ваше превосходительство!
– Мистер Гошкевич, переведите ему: почему он ничего не хочет говорить нашим переводчикам?
Точибан медленно, сквозь зубы процедил, что, наблюдая адмирала, понял, что он высшего происхождения, как бог, и желал молиться ему, оделся чисто и проник в храм.
– Я не желаю быть японским богом, – ответил Стирлинг.
Японец пояснил Гошкевичу, что своими криками и угрозами Стирлинг очень надоел ему, как и всем.
– Я открыл дверь, а в моем салоне кто-то сидит, как мумия, и зловеще шевелит глазами, как фарфоровый болван! А я еще подумал, что сувенир от офицеров эскадры за большую победу!
– Ваш пленник и мой друг – японский лорд, принадлежит к старинному княжескому роду...
– Возьмите его с собой на «Стикс», мистер Гошкевич. Я не хочу его видеть!
– Адмирал просит вас к себе, – сказал флаг-офицер Сибирцеву, который сидел в кают-компании, читал в старом журнале статью об усадебной архитектуре в сельской Америке.
Сибирцев поднялся из кают-компании на палубу и спустился по трапу.
Стирлинг пригласил садиться и сказал, что благодарит за помощь. Подвинул ящичек:
– Гаванскую сигару, пожалуйста...
– Благодарю вас, ваше превосходительство, я не курю.
– Я решаю пойти вам навстречу и смягчить условия. На каком судне вы хотели бы находиться?
– Я бы хотел находиться вместе с лейтенантом Пушкиным и моими товарищами Шиллингом и другими, но я не могу оставить моих людей.
Стирлинг перебил, сказав, что все обдумает, и велел, по возможности, ослабить строгости, один раз в неделю выдавать мыло и табак. Но только увеличить порции еды невозможно.
– По моему приказанию японца отделили от мистера Гошкевича и держали на флагмане, но ему не нравилось... Я велел убрать японца с моего корабля, чтобы я его больше не видел... Я бы повесил его не задумываясь! Но нельзя повесить единственного японца, тем более что он лорд, и мне стало известно от мистера Гошкевича, что японец нужен адмиралу Путятину для ученых исследований.
Несмотря на желание поправить свою стратегию и доказать способность к продолжению войны и карьеры, Стирлинг не желал делать неприятностей лично Путятину; как и все английские моряки старшего возраста, он испытывал к известному адмиралу уважение.
– Величайшая чепуха – разговоры про мой возраст! Известная старая истина: у мужчин до пятидесяти лет лишь подготовка к жизни. Настоящая же деятельность начинается с пятидесяти! А я полагаю – нет! Не так! Только с шестидесяти! Да! Даже с семидесяти!
- Предыдущая
- 23/85
- Следующая
