Новый Орлеан - Мэтьюз Клейтон Хартли - Страница 17

• Предыдущая
• 17/54
• Следующая

Нет, бывали, конечно, моменты, когда он симулировал вспышки ярости — в тех случаях, когда ему было нужно утвердить свою власть над каким-нибудь чернокожим братом или застращать какого-нибудь белого пижона. Однако Эбон был уверен, что Мартин Сент-Клауд не из тех, кого так просто запугать, и сильно подозревал, что то же самое относится и к Джиму Бобу Форбсу.

Таким образом, Эбон был только рад, что вмешательство Брета и объявление о начале церемонии снятия масок дали ему возможность ускользнуть с места происшествия.

Он осознавал, что Мартин подкалывает его. Эбон уважал сенатора и, вероятно, мог бы относиться к нему с симпатией, если бы не цвет его кожи. Мартин исходил из ложных посылок — он верил, что все проблемы можно решить на выборах. Может, это и справедливо для большинства проблем белых, но когда и какие проблемы чернокожих были решены путем голосования?

Покинув сенатора, Эбон не ушел с бала, считая, что для этого еще рано. Он пробирался сквозь толпу, заносчиво вскинув голову, стараясь, чтобы его видели, чтобы его присутствие заметили. Он отвергал все попытки заговорить с ним, а заодно и все предложения угоститься напитками. Эбон не пил никогда. Для него алкоголь был равнозначен марихуане, героину, любым наркотикам. Алкоголь и наркотики он считал врагами своего народа, троянским конем, которого белые коварно внедряют в лагерь чернокожих. Алкоголь разъедает способность человека управлять своими разумом и плотью.

Он обошел все комнаты на первом этаже, с тем чтобы ни один гость не упустил возможности увидеть его в костюме дяди Тома Всякий раз, когда за его спиной раздавался изумленный или возмущенный шепоток, на лице Эбона появлялась довольная ухмылка.

Завершив турне по первому этажу, Эбон вышел в главный холл. Справа от него высилась огромная лестница, ведущая на второй этаж, сразу за ней виднелись все еще открытые парадные двери. По левую руку он увидел дверь во внутренний дворик, она тоже была приоткрыта. Он вознамерился было подняться наверх, но отказался от этой мысли Он уже насмотрелся на кричащую роскошь особняка Рексфорда Фейна, оплаченную потом и кровью чуть ли не дармовой рабочей силы — и немалую их часть пролили его чернокожие братья. Но уходить пока рано, еще не время.

Эбон свернул налево и вышел из особняка в ночь.

Он очутился на узкой веранде, идущей вдоль всей стены здания. Шагнув из пятна света, льющегося из приоткрытой двери, он прислонился к перилам и закинул голову. Набрал полную грудь упоительно свежего воздуха. Неожиданно услышав шаги, цокот женских каблучков по каменному полу веранды, он выругался про себя, поняв, что кто-то идет в его направлении.

Негромкий мягкий голос произнес.

— Вы тот самый, кого все называют Эбоном, угадала?

Эбон окинул ее взглядом. Высокая женщина, светловолосая, как викинг, со статной фигурой, обтянутой донельзя облегающим вечерним платьем. Она шевельнула бедрами, животик выпятился в откровенном приглашении. В тонкой правой руке зажат длиннющий мундштук с дымящейся сигаретой.

— Эбон — мое имя, мама, — резко парировал он. — А если все меня как-то и называют, то, думается, совсем по-другому.

— Правильно, совсем по-другому, — рассмеялась она, — Хочешь, повторю?

— Это лишнее. Наслышан.

— И что, не трогает?

— Ярлыки, которые клеют мне белокожие, меня вообще не трогают. — Он слегка усмехнулся. — К тому же я плачу им той же монетой.

Наступила короткая пауза. Женщина курила, а Эбон в бесстрастном молчании выжидал ее следующего хода в давно знакомой игре.

— Ты здесь в первый раз?

— В первый и, будь уверена, в последний.

— Значит, домики на заднем дворе еще не видел?

— Не видел. А что там, на заднем дворе, перестроенное жилье для рабов? А я-то надеялся, что Рексфорд Фейн выше подобных шуток.

— Если хочешь, могу показать.

— Ладно, мама, показывай.

Она полуобернулась к нему, левая рука приподнялась, словно женщина намеревалась взять его под руку. Но Эбон игнорировал этот жест и протиснулся мимо нее. Он уже успел спуститься до половины ведущей вниз лестницы, когда услышал торопливую дробь каблучков догоняющей его женщины. В полном молчании они пошли бок о бок по узкой, засыпанной гравием дорожке.

Теперь, когда его глаза привыкли к почти непроглядной темноте, Эбон обнаружил во внутреннем дворике других любителей свежего воздуха, мужчин и женщин, разбившихся на парочки. Открыто совокупляющихся среди них он не заметил, по на глаза попалось несколько, кто вплотную приблизился к этому.

Нормальная оргия на заднем дворе.

На мелькнувший у него в голове вопрос, знает ли Рексфорд Фейн, что здесь происходит, Эбон ответил положительно. Гости скорее всего уже бывали здесь, имели опыт и знали, как далеко могут зайти, иначе бы не стали так рисковать.

Употребленное его дамой слово «домики» действительности не соответствовало — на самом деле это была единая постройка. Комнаты в ней больше напоминали клетушки, тянувшиеся по всей длине огромного участка. Каждая имела отдельный вход и небольшое оконце. Из некоторых пробивался свет и доносились голоса и смех.

Блондинка выбрала клетушку с темным окном, открыла дверь и щелкнула выключателем. Зажегся свет, негромко зашелестел кондиционер. Женщина поманила Эбона внутрь.

Он вошел и окинул комнату взглядом. Размером не больше номера в дешевом мотеле, она только-только вмещала двуспальную кровать, два кресла, портативный бар с впечатляющим ассортиментом напитков и телевизор. Через открытую дверь виднелась тесная ванная. Однако в остальном дешевый мотель здесь ничего больше не напоминало. Обстановка была стильной и очень дорогой.

За его спиной послышался стук закрываемой двери, и Эбон обернулся.

Женщина тяжело дышала. Пухлые губы увлажнились, зеленые глаза горели пламенем порочного возбуждения.

— А знаешь, что здесь раньше было?

— Догадываюсь.

— В прежние времена здесь жили рабы.

— А масса Фейн мало-мало ремонтировать и превратить в бордельчик, ага?

— Что? — Она шагнула вплотную к нему, от тела повеяло жаром, словно из открытой духовки — Неужели тебя не возбуждает? Чернокожий стоит в комнате, где сто лет назад был бы рабом, а сейчас он хозяин.

— Так уж и хозяин?

— Можешь стать, — хрипло выдохнула она.

Стремительным движением блондинка завела руки за спину, шевельнула плечами и сбросила платье к ногам, как змея кожу. Под платьем на ней были лишь черные колготы. Полные упругие груди, соски уже напряглись и набухли.

Она положила ладонь на его руку.

— Такие разные, такая белая и такой черный! Господи! — По ее телу пробежала дрожь, глаза засветились нескрываемой похотью. — Все что хочешь!

— Правда все, мама?

— Все! Только прикажи!

— Не пойдет, белохвостая. — Он грубо стряхнул ее ладонь со своей руки. — Начнем с того, что ты меня не заводишь. А во-вторых… не пойдет и точка.

Не трахаю я сучек белохвостых.

Огромной ладонью он уперся ей в грудь и сильным толчком опрокинул на спину поперек кровати.

Она приподнялась на локте, глаза сверкали зеленым огнем. В уголках губ пузырьками вскипала слюна — Что с тобой, черный? Гомик, что ли? Или у тебя не встает? Я-то всегда думала, что у всех черных торчит постоянно!

— Думай что хочешь, сучка белохвостая! — оборвал он ее и направился было к двери, но обернулся и язвительно предложил:

— Откинься на спину и вообрази, что ты хозяйка плантации и прокралась в хижину к рабам маленько потрахаться по-черному. А если под рукой не найдется ничего подходящего, употреби свой беленький пальчик!

Рексфорд Фейн знал, что происходит во время приемов, в таких подробностях, о которых ни Эбон, ни его гости не могли и подозревать. Каждая комната в особняке и в жилой постройке для рабов прослушивалась. Необходимое для этого оборудование было установлено столь искусно, что только эксперту оказалось бы под силу обнаружить ловко спрятанные электронные «жучки».

Все дела, которыми Фейну приходилось заниматься дома, он якобы вел в кабинете на первом этаже.

• Предыдущая
• 17/54
• Следующая