Мстительное сердце - Мэтьюз Патриция - Страница 23
- Предыдущая
- 23/91
- Следующая
– Вроде так должно быть. Уж теперь-то у тебя талия тоненькая, совсем как у изящной леди. А надо посмотреть, нет ли здесь еще и обручей.
Ханна стояла не шевелясь, все еще держась за столбик, и пыталась хоть как-то дышать, а Бесс порылась в сундуке и вскоре подошла к девушке, держа в руках странную штуковину из планок, соединенных полосками белой ткани. Негритянка закрепила это на талии Ханны.
Ханна опустила глаза и оглядела себя. Ей показалось, что на талии у нее висит большая миска, доходящая до полу.
– А теперь, золотко, надеть платье.
Ханна едва могла шевельнуться, чувствуя себя скованной; она с трудом, при помощи Бесс, влезла в платье. По том опять взглянула на себя в зеркало. Платье, которое совсем недавно она выпустила в талии и которое все равно было ей тесновато, теперь стало свободно. Ее пышные груди, поднятые кверху шнуровкой, казалось, вот-вот выскочат из выреза лифа.
Критически взглянув на свое отражение, Ханна пыталась понять, изменилась ли ее внешность к лучшему. Тоненькая талия действительно выглядела красиво, а пышная юбка, раздутая обручами, придавала фигуре изящество. Ханна попробовала пройтись по комнате, но юбка ударялась и цеплялась за мебель, а от тугой шнуровки Ханна испытывала дурноту.
Бесс смотрела на нее, качая головой.
– Ой-ой-ой, детка, ты в груди сильно полней, чем была, верно, миссис Вернер. В этом корсете ты выглядеть просто неприлично.
– Господи, Бесс, – отозвалась Ханна, – я уверена, что эти штуковины придумал тот, кто ненавидит женщин. Это просто пытка. Мне кажется, будто меня засунули в печку!
Бесс затряслась от смеха.
– Это цена, которую ты платить, чтоб быть изящной леди, детка. Нам лучше – мы не должны носить такие подпорки. Хозяйки ходить, и от них пыхать жаром, как от костра в жаркий день. Мы хоть от этого свободны!
Ханна еще раз взглянула на себя в зеркало.
– Проклятие! – выпалила она. – Я тоже не стану это надевать. Талия у меня и так тонкая. И я не намерена выносить эту пытку каждый день. Видно, мне никогда не стать изящной леди! – Потом, бросив взгляд в сторону, добавила: – Вряд ли Малкольм вообще заметит, что на мне надето…
«Малкольм, вот оно как, – подумала Бесс. – Интересно, спит ли хозяин „Малверна“ с Ханной?» Стряпуха была уверена, что этого еще не произошло. Но теперь она засомневалась…
– Бесс! – Ханна топнула ногой. – Перестань ухмыляться с дурацким видом и помоги мне выбраться из этого адского сооружения!
Малкольм Вернер действительно не замечал и не интересовался, как одеваются женщины. Если бы кто-то попросил его описать туалеты, в которых Ханна появляется по вечерам, он растерялся бы. Зато он очень хорошо представлял себе, что находится под ее одеждой. Платье так облегало Ханну, что при каждом движении обрисовывались формы ее цветущего тела. Вернер никогда не был похотлив, он даже не любил ухаживать за женщинами. Женившись на Марте много лет назад, он не знал близости с другими женщинами. Но теперь его посещали лихорадочные, похотливые мечты, и от присутствия Ханны ему все чаще становилось не по себе.
Возможно, именно поэтому он очень много говорил за ужином. Рассказывал Ханне о далеких годах, когда жил в Англии, о том, как женился на Марте, как превратил плантацию в доходное поместье. Он рассказал Ханне, как оплакивал безвременную смерть жены, о том, как сильно тосковал по ней.
Но ни единое слово о сыне не сорвалось с его губ, и Ханна это заметила. Из отрывочных сведений, полученных от прислуги, она поняла, что между хозяином и сыном произошел разрыв. Ей очень хотелось расспросить Малкольма о нем, но она не осмеливалась. Она знала достаточно, чтобы понимать: эта тема запретна.
В течение половины месяца после приезда Бесс и Дикки в «Малверн», а также после своего вступления в должность домоправительницы Ханна была очень занята. Она попросила у Малкольма разрешения использовать еще двух девушек для работы по дому, и теперь в ее распоряжении было четверо. Все окна и двери пооткрывали, чтобы дать доступ в комнаты свежему воздуху. Сняли все пыльные чехлы с мебели. Выбили пыль из самой мебели и натерли все деревянные детали; рамы, полы, стены – все вымыли и натерли, почистили люстры. Сняли портьеры, выстирали и отгладили.
Ханна сновала взад-вперед, присматривая за ходом работ. Она обнаружила, что с ролью хозяйки господского дома справляется весьма неплохо. Она инстинктивно понимала, в какой последовательности нужно делать те или иные вещи. С прислугой не была резкой, почти не бранила, зато не скупилась на похвалы и сама нередко приходила на помощь, всем четырем девушкам часто разрешала передохнуть. Вскоре они уже с удовольствием выполняли ее поручения. Однажды, занимаясь уборкой бальной залы, Ханна почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной. Испугавшись, что это Малкольм Вернер, девушка медленно повернулась. В дверях была Бесс, принявшая свою излюбленную позу – уперев руки в широкие бедра.
– Господи, золотко, у тебя такой вид, и ты так со всем управляться, прямо будто ты родиться для этого!
Ханна вспыхнула от удовольствия. Но в глубине души она все же понимала, что это не так. Все это – игра, равно как и ужины с Малкольмом. Она находится здесь из милости. Ханна с трудом удержалась, чтобы не побежать наверх, в свою комнату, достать договор о найме к Эймосу Стричу и взглянуть на этот документ. Ей еще раз захотелось убедиться, что она свободна; она делала это по меньшей мере раз в день. Вернер полагал, что она сожгла эти бумаги, но Ханна не могла заставить себя сделать это. Пока не могла. Ей казалось, что в этих документах заключена основа ее жизни.
Всякий раз, когда она смотрела на эти бумаги, она думала о матери и чувствовала угрызения совести. Наверное, теперь пришло время известить мать, что дочь жива, ведь она тревожится о ней. Конечно, нужно навестить ее и убедить, что с дочерью все в порядке.
Ханна выбросила эту мысль из головы и снова взялась за работу.
Однако в конце концов, когда весь дом был прибран и блестел чистотой, оказалось, что заняться Ханне нечем, и мысли ее то и дело стали возвращаться к Мэри Квинт.
Малкольм Вернер не мог не заметить, что делается в доме. Но он ничего не говорил по этому поводу – просто приезжал и уезжал, большую часть дня проводя на плантации.
Однажды вечером за ужином он сделал одно-единственное замечание, давая понять, что оценил усилия Ханны.
– Дом выглядит прекрасно, Ханна. – Глаза его сверкнули. – Кажется, я заключил неплохую сделку.
– Благодарю вас, сэр, – отозвалась Ханна, опустив глаза. Потом взглянула на Вернера. – Малкольм, мне хотелось бы повидать свою мать. Она, наверное, беспокоится.
Вернер вертел в руках стакан с бренди. Потом кивнул и сказал серьезно:
– Конечно, вы должны это сделать. Я понимаю, почему она беспокоится. Я велю Джону отвезти вас завтра утром в Уильямсберг.
На мгновение Ханну охватили дурные предчувствия. Заметив ее сомнения, Вернер сказал:
– Может быть, вы боитесь вашего отчима?
Ханна махнула рукой и проговорила с показной храбростью:
– Сайлас Квинт меня не тревожит. С ним я управлюсь.
– Этот негодяй, наверное, рассержен тем, что произошло. А он, судя по вашим рассказам, человек злой. Однако… – Вернер раздраженно пожал плечами. – Я думаю, было бы неблагоразумно с моей стороны поехать вместе с вами. Но вы не беспокойтесь, дорогая. Джон позаботится, чтобы с вами не случилось ничего плохого.
Ханна хотела уже встать из-за стола, когда Вернер тихо добавил:
– Ханна… если ваша матушка пожелает поселиться в «Малверне», я буду очень рад.
Девушке захотелось расплакаться. С трудом сдержав слезы, она проговорила:
– Я спрошу у нее. Спасибо, Малкольм. Вы такой хороший, такой заботливый человек.
Вернер молча отмахнулся, вынул из кармана сигару и сделал вид, что полностью поглощен ею. Сперва он окунул кончик сигары в бренди, потом сунул в рот и закурил.
Ханна не покидала плантации с тех пор, как появилась здесь, и теперь, перед отъездом, ее охватили сомнения и страхи. На следующий день она тщательно оделась с помощью Бесс, чтобы выглядеть наилучшим образом.
- Предыдущая
- 23/91
- Следующая
